Однажды ты вернешься

Проходит много дней, прежде чем они останавливаются — по-настоящему останавливаются, а не только для того, чтобы набрать воды, немного поспать или поискать съедобные растения, или проверить, не загноились ли у кого-нибудь раны. В этот раз они разводят костры для приготовления пищи; костры разгораются тут и там, словно звезды под тусклой луной, и в ночном воздухе разливается приятный аромат долгожданного ужина. Он перебивает вонь множества усталых с дороги орков. Их не так много, по крайней мере, по сравнению с тем, сколько покинуло Стену. Бывшие рабы разделились и отправились в родные земли, неся с собой призыв к войне. И все же их по-прежнему много. Так что Стикс не думает, что кто-то будет упрекать его за желание переваривать пищу на свежем воздухе. Он ускользает от толпы гигантов и крадется в темноте, пока не находит невысокий холм на берегу реки — подходящее место, чтобы укорениться задницей. Он недалеко от лагеря, но отсюда и костры, и орки — ужинающие, бродящие туда-сюда, спускающиеся к реке, — кажутся меньше, а их голоса звучат неразборчиво. Когда слова трудно различать, легче не замечать, что многие из них звучат почти что по-эльфийски. Не то чтобы он жалел, что ввязался в это приключение. Проклятье, конечно же, нет. Но это не значит, что он не заслужил немного свежего воздуха и простора. Все эти орки и их… орковость… Его место среди них и в то же время — нет. От этого рождается какое-то странное чувство в груди, там, где его коснулся призрак его-прошлого. Его не удивляет звук тяжелых шагов и последовавший за ними голос: — Полагаю, ты пришел сюда не за купальщиками подглядывать? — Эй, не осуждай меня, — Стикс сомневается, что приятель сможет разглядеть в темноте его ухмылку. Но почему-то это неважно. Грубая шутка, чтобы разрядить беспокойное настроение, в кои-то веки не кажется вымученной. Проклятье, может, он и правда становится сентиментальным. С другой стороны, говорить об этом он не обязан. Аркайл издает насмешливый рокочущий звук и садится на землю рядом. Даже сидя, он возвышается над Стиксом подобно горе — и, подобно горе, он молчит. На какое-то время их окружают лишь костры и ночной воздух. — Так вот, — ему неловко произносить эти слова. — Так вот, Арк. — Да? — Куда мы идем? Я имею в виду, помимо «как можно дальше от той проклятой каши, которую мы заварили»? В каком-то смысле этот вопрос подразумевает что-то большее, чем «как я доживу до конца завтрашнего дня?». За целое столетие он уяснил себе, как — проще пареной репы. Добыть денег, прирезать врага прежде, чем тот прирежет тебя (а уж он постарается это сделать, братец, будь уверен), и спать, не выпуская кинжал из рук, чтобы проснуться утром и повторить. И так на протяжении десятилетий. Нет, этот вопрос определенно подразумевает что-то большее. Теперь жизнь обрела большую ценность, а орки хоть и моложе него, но куда опытнее в этом вопросе. Аркайл же опытнее любого из них. — Мы идем в Жаркие земли. Дети Красной пасти, что вышли из Ямы, увидят свои родные земли прежде, чем умрут… и я тоже. Стикс не знает, где находятся его родные земли, но об этом не стоит упоминать. Сейчас они все равно ничего для него не значат, и почему-то эта мысль выделяется. Может быть, призрак говорил не только о его теле, когда назвал их двоих «искаженным орком». Изнуренным, бесцельным, безземельным созданием. Трудно вообразить существо, меньше похожее на орка, даже если постараться. Его место здесь и не здесь, хорошо, и, может быть, если бы он сказал проклятому призраку отвалить, эти мысли не наполнили бы его голову. Он был бы просто гоблином Стиксом и никем другим. Другой парень бы умер. А гоблину Стиксу было бы наплевать. (Перестань отрицать это!) — Те, кто ушел раньше, теперь вернутся туда, как только слух дойдет до них. Это самый верный способ снова разыскать их всех. — О да. Проклятье, да. Но я все равно не могу представить тебя папашей. На ум приходит такой же страшила, только поменьше ростом. С бородой и всем прочим. Это как два тебя в мире, ну, точнее, полтора тебя. Да мне теперь кошмары сниться будут, — как только он начинает трепать языком, то уже не может остановиться. Всегда был таким. Но говорить о семье Аркайла намного легче, чем думать о своей — это так же верно, как и то, что говорить с Аркайлом проще, чем присоединиться к остальным оркам у костров. — Хмм. Моему сыну всего одиннадцать, но и когда он был вдвое моложе, он не был мелким ракашем вроде тебя. Его место здесь и не здесь. Но, может быть, только то, что его место здесь, имеет значение. Проклятье, он определенно не собирается признавать, каким на старости лет стал сентиментальным. — Чудесно. С нетерпением жду встречи. Пойдем со мной, сказал ему призрак. Пойдем — и заполним пустоту в твоей душе.