Ты целый мир

- Ты расскажешь? Они стояли на набережной, у самой кромки неспокойного сегодня Босфора. Если опустить взгляд, то Фабио мог видеть веселые барашки волн, которые так и норовили выпрыгнуть и схватить его за ногу. Он поднял лицо к солнцу и глубоко вдохнул живительный соленый воздух. Всеми фибрами души итальянец чувствовал, что это его место. Потому что здесь свобода, простор и история. Потому что здесь она. Он повернул голову и едва заметно улыбнулся, кивком показав на лавочку в пяти метрах от них. - Пойдем. Они вернулись на аллею, она села вполоборота к Фабио, сложив руки на коленях, и приготовилась слушать. Фабио смотрел на пролив. - Ее звали Изетта... Услышав тихий выдох справа, он повернул голову и усмехнулся удивленному взгляду: - Удивительно, правда? А потом он продолжил: - Мы были молоды и горячи, а она совсем юна. Она влюбилась в моего лучшего тогда друга, до сумасшествия. Она дышала только им, говорила, что это навсегда и что он - ее жизнь. Он помолчал. - Мы только смеялись, не веря и списывая всё на юную горячую кровь подростка. А когда поняли, что она говорила правду, было уже поздно... Ее потом называли Джульеттой в нашем районе, хотя у нее не было своего Ромео, да и его вины тоже не было. Кроме равнодушия и насмешек. Как и у меня. Она молчала, опустив глаза - она еще не видела этого всегда легкого и позитивного человека таким подавленным. Наконец она решилась: - Кем она тебе... была? Вздохнув, Фабио запустил руку в нагрудный карман и вытащил небольшой прямоугольник картона. - Вот... Я специально взял с собой, знал, что ты спросишь. Он передал ей фотографию бережно, придерживая двумя руками так, чтобы балованный ветер не вырвал ее из крепких пальцев. Она так же бережно взяла изображение и сразу бросила на него жадный от невольного любопытства взгляд - и вдруг застыла. С цветного снимка на нее смотрела юная девушка - мягкие медово-рыжие локоны, прямой нос, тонкий стан и янтарно-карие глаза. Почти как у него самого. Она приложила руку к груди и медленно подняла непонимающие глаза на итальянца. А Фабио ласково смотрел на сидящую рядом девушку. За такой короткий срок он настолько привязался к этой красивой турчанке, что ему было жаль расстраивать ее даже своим воспоминанием, которое уже почти не болело. Только маленькая ледышка из любви, вины и раскаяния, на дне души, за плотно закрытой дверью. Которую совершенно незнакомый человек вот так взял и вынул всего лишь два дня назад, просто появившись в его жизни. - Фабиш, кто это? Он обожал когда она называла его вот так, по-турецки, как могла только она. - Моя сестра. - Но она так похожа... Фабио снова посмотрел в карие растерянные глаза: - Да. На Дефне. Теперь понимаешь? И через мгновение она бросилась к нему, чтобы обнять, скрыть свое смущение, одновременно стирая собой его воспоминания о той застарелой боли, которая до конца никогда не исчезнет. Он мягко положил свою ладонь на ее руки, крепко обвитые вокруг его шеи, на секунду прижался губами к каштановой макушке, а потом снова поднял глаза на беспокойный пролив. Поэтому я боюсь, ведь ты говоришь, что любишь и меня Он знал эти строки наизусть — этот поэт был одним из любимых поэтов Омера. Но теперь эти строки заиграли для него совершенно новым смыслом, как будто он прочел их только впервые. Он закрыл кран душа, вытерся и, обернувшись полотенцем, вышел из ванной. Постояв, он открыл шкаф и достал чистые вещи, бросив их на кровать. Нашел давно не ношенные наручные часы и расческу. Он совершал движения четко и спокойно, так, как будто это было обычное буднее утро в Стамбуле, внизу его ждал завтрак, у ворот - Шюкрю, а на работе - "Пасьонис". Омер подошел к комоду и уже протянул руку, чтобы выдвинуть ящик, но вдруг на секунду остановился, обернувшись на звук из кухни - пришла Из. Но меньше всего ему сейчас хотелось ее видеть, а тем более говорить. В голове вяло мелькнул вопрос о том, что вообще она до сих пор делает в его квартире и вообще в Риме. Не обращая больше внимания на приглушенные звуки посуды, льющейся воды и какого-то работающего кухонного прибора, Омер продолжал собираться. Закончив, он подошел к зеркалу и встал напротив, впервые за эти недели придирчиво изучая свое отражение, которое ему совсем не понравилось. А впрочем неважно как он выглядит. Сейчас неважно всё, кроме одного. И больше не теряя ни минуты, он направился к выходу из квартиры. А через две секунды он резко, как будто врезавшись в невидимую стену, остановился на пороге своей спальни - он не верил глазам. Она стояла у стола, спиной. Сначала она медленно повернула голову, как будто почувствовав чье-то присутствие, а потом так же медленно повернулась полностью, тонкими пальцами опираясь на край столешницы, как будто боясь упасть. Их разделяло три метра, но ей казалось, что этого расстояния нет. Целую вечность двое, встретившись взглядами, молчали. Дефне изо всех сил старалась выглядеть спокойно и уверенно, но совершенно не прошенные сейчас слезы заставляли ее дрожать. Они уже набухли и готовы были пролиться, мешая ей видеть мужчину, который, казалось, вдруг ослабел, увидев ее здесь, и привалился плечом к косяку двери, ища в нем опору. Омер смотрел, ощупывая взглядом ее напряженное бледное лицо и всю фигуру. Он сжал челюсти, его ноздри раздувались, дыша прерывисто - он прикладывал титанические усилия, чтобы не дать своим губам кривиться. Наконец, сделав глубокий вдох, он оторвался от своей опоры и, не отрывая глаз от девушки, неподвижно стоявшей на том конце гостиной, медленно сделал шаг. Голос охрип: - Днями не говорит...не пишет... Еще один шаг. - ...не ищет... не спросит... Еще один. - ...потом появится, скажет "привет"... И вот он уже стоит вплотную к изящной фигуре, к янтарным глазам, сверху вниз обжигая их черным огнем из-под прямых, угольного цвета, ресниц. - ...и снова она победила * Последние слова она скорее угадала, чем услышала - это было невыносимое счастье, от которого Дефне стало почти физически больно. Омер все еще стоял неподвижно, как-будто на эти три шага к ней ушли все его силы и теперь он не находит их, чтобы пошевелить даже пальцем. Как будто весь жар, вся энергия и вся его душа сосредоточились в его взгляде, который не мог, не хотел оставить лицо Дефне. И тогда свои руки подняла она - проявлять инициативу никогда не было для нее проблемой. Обняла горячими сухими ладонями его шею, закрыла глаза и легко прикоснувшись лбом к его губам, хрипло сказала: - Не смотри на меня. Я буду там, куда ты будешь смотреть.* Казалось в этих словах был зашифрован какой-то сигнал - как только ее губы сомкнулись, договорив, руки Омера взлетели, обняли худенькие плечи и рывком прижали ее к груди, всю, чтобы больше никому не отдать. Он целовал ее виски, щеки, глаза, а потом пришла очередь раскрытых ему навстречу губ. Он не мог насытиться ею, каким-то уголком сознания удивляясь тому, насколько смешон был он в своем намерении жить без своей души. А она, отвечая на жаркие ласки, знала, что действительно ошибалась - не было никакой Из и быть не могло. Сейчас сама мысль улететь этой ночью из Рима казалась абсурдной. - Люблю... - Душа моя... Омер немного отстранился и серьезно посмотрел ей в глаза: - Никогда. Никогда больше не бойся меня, любимая - твой страх разбил мне сердце больше, чем твоя ложь. Дефне только кивнула и, взяв его руку, закрыла глаза и прижалась губами к крупным, четким линиям на его ладони. Омер судорожно вдохнул, а потом окинул ожившим, уже почти былым своим взглядом припухшие губы и алые щеки Дефне. Он медленно отвел с ее плеча рыжий растрепанный водопад волос, обнажая беззащитную шею, и приник к ней горячими жадными губами. И реальность куда-то исчезла, оставив только их двоих и вечный Рим за окном. _________________ *Джемаль Сурейя