Больше нечего защищать — но есть, кого любить

1. пересекая границы, я нашел то, к чему никогда не привыкну https://music.yandex.ru/album/3970014/track/1689845 В конце концов, покинуть Рохан оказывается трудней, чем Эовин могла когда-либо представить. Она часто мечтала о том, как поскачет до самого края травяных лугов и за этот край, как отыщет ту грань, по которой земля смыкается с небом, как позволит этой тонкой острой линии рассечь себя — как станет вездесущей и вечно свободной. Пустые, разметанные ветром мечты. Теперь она знала: на самом деле Рохан никогда ее не оставит — ее жилы слишком открыты небу, а разум распахнут для шепота трав. Но Эовин хочет будущего, а в Рохане для нее нет никакого будущего. В Рохане она заперта в нескончаемом настоящем между землей и небом, целая и невредимая, но скованная и охраняемая, и ей некуда направить коня, кроме как по кругу. Она застывает в ожидании. Что-нибудь всегда происходит за холмами или выше по реке. На пастбищах, где время ненадежно, Рохан охраняет их от перемен, охраняет их безопасность. После войны Эовин желает сама охранять себя от опасности. (После. Может ли и вправду наступить «после»? Всё, что она знает, говорит ей, что никакой мир не длится долго; но всякий, кого она знает, принял этот мир, как истинный. И потому она трудится ради мира: день за днем). У Фарамира добрые глаза, в которых видна улыбка, когда он смотрит на нее, и сильные руки, которые успокаивают ее, когда она просыпается с криком от кошмарных снов, где тысячи черных мечей прибивают ее к земле на Пелленорских полях. У Фарамира быстрый ум, позволяющий ему держаться с нею на равных над чашей меда, и твердые, четкие планы отстроить свой город. У Фарамира есть будущее, и когда он предлагает ей разделить это будущее с ним, она отвечает согласием, поколебавшись лишь кратчайший миг. Его кровь еще разгорячена от войны — как и ее собственная, — и оба они закалены ею. Он способен дотянуться до давно позабытой части ее сердца и предлагает взамен столько пространства в собственном, как только может, и это... этого довольно. Война позади, говорит себе Эовин. Война позади, и мы исцеляемся. Этого довольно. (Это ложь). Брат приезжает в Минас-Тирит, чтобы увидеть ее после свадьбы — они встречаются снаружи, само собой, и городских стен не видно, но Эовин все равно чувствует их присутствие, — и всё, кроме Эомера рядом, вдруг кажется ей не тем. Она хочет той жизни, началом которой должна была бы стать эта свадьба, больше всего на свете. Она не вполне уверена, что хочет жизни, которая начинается сейчас. Эомер оставляет ей на прощание лошадь и поцелуй, и она не говорит: останься. Она никогда не могла бы просить об этом никого из рохиррим. «Возвращайся, сестра, — шепчет он ей в волосы. — Возвращайся самой собой». Ногти Эовин оставляют следы-полумесяцы на кожаной куртке, закрывающей его спину, и хотя он знакомо пахнет травой и лошадьми, она может различить под этим запах его собственного страха. Она не дает обещаний, которые не сумеет сдержать. Вместо этого она говорит: «Я найду тебя». 2. вскачь по заржавленным венам https://music.yandex.ru/album/3970014/track/1689840 Вначале всё не так уж плохо. Город принимает ее настороженно, равно как и она его, но между ними стоит Фарамир: одна его рука лежит у нее в ладони, а вторая — на стенах, и с ним приходит своего рода мир. Он не настолько горд, чтобы заявить свое право на город, и Эовин уважает это: никто из рохиррим не смог бы заявить право на пастбища, на лошадей и на шатры, и ожидать, что это владение устоит надолго. Но Гондор знал Фарамира раньше и знает лучше; и она видит, как он смотрит на Арагорна — «чужак», говорят его глаза, пока его губы произносятт: «брат», — и Эовин чувствует острую кромку ножа, на которой балансируют эти двое: даже более явственно, как кажется ей, чем любой из них. В здешних стенах она лишается слов — стены заглатывают их целиком, и ничуть не заботятся о том, чтобы рассказать ей, почему, или как, или что они потом делают со словами. Какие песни они поют, когда засыпают люди и эльфы. Этого, возможно, лучше вовсе не знать. Летнее солнце пылает по-прежнему, но оно не очищает ничего. Нечто всё еще наблюдает из провалов и долин, куда отбрасывают тень кости города. Эовин может почувствовать эти взгляды, но не видит ничего: ни их, ни каких-либо признаков их присутствия. В полях всегда есть что-то: перемена в потоке ветра, обтекающего тело охотника; примятая трава, что отказывается возвращаться в прежнее положение. Но тишина, которая падает на Гондор, когда восстановительные работы приостановлены, и ночь уступает место предрассветному утру — эта тишина давит и обволакивает. Она черна, темнее безлунных ночей над Роханом, и Эовин от этого пробивает озноб. И всё же ее тянет вперед, не оставляя иного выбора, кроме как подчиниться, кроме как ступать по пути, который медленно и неумолимо отпечатывается в ее костях. «Ты тоже чувствуешь это», — говорит ей Арвен в те краткие мгновения, когда они проходят одна мимо другой по городским лестницам, одной из бессонных ночей. Но вопреки всей ее показной храбрости, вопреки ее положению королевы, это — вопрос. Когда Эовин отвечает: «Да», по лицу Арвен проплывает облегчение — отчего оно вдруг делается почти неузнаваемым. Эовин любима. Потом она станет смотреть на это, как на худшее из всего, что ей пришлось вынести в Минас-Тирит: она любима и любит сама, и задыхается от этого, как прежде задыхалась от ветра, но тогда это казалось не таким жестоким. Ей неспокойно спится рядом с Фарамиром — она извивается в хватке снов, сжимается под взором отсутствующих глаз. Он не понимает; и всё же крепко обнимает ее и шепчет слова любви («Я люблю тебя, Эовин, Эовин, я люблю тебя, Эовин» — ее имя — мольба и обещание одновременно). В сердце у Фарамира есть место для нее и для его королевства. У Гондора нет такого места. В Арвен она находит сестру: тихую и бесприютную. Арвен отличается ото всех, кого ей доводилось встречать прежде: такое множество жизней, такое множество историй в оболочке маленького хрупкого тела. Арвен рассказывает ей эти истории у костра, которому она скармливает неправильную на ощупь траву, и угощает вином, которое на вкус, по мысли Эовин, точно как воздух над эльфийскими землями. Воздух свободы. Фарамир проводит вместе с ними многие из этих ночей, и однажды зимой, когда она лежит в постели без сна и глядит на них двоих через всю комнату, их тихий шепот обволакивает ее ближайшим подобием безопасности, которое она только ощущала за эти месяцы. Она думает: вот такой жизни она бы и хотела — ее труды, ее муж, ее подруга. Но в Минас-Тирите эта жизнь кажется совершенно иной. В ее груди болит что-то, но как бы хорошо Эовин не знала себя саму, она не может даже подступиться к пониманию того, как ей исцелить свое сердце. «Давай уедем», — умоляет она Фарамира в конце концов. И в этом он тоже не прекословит ей, но отъезд в Итилиен дается ничуть не легче, чем прощание с Роханом. Она никогда не думала, что ей придется бежать, но она скорее бы выдержала еще тысячу и одну битву на Пелленорских полях, чем еще один день в этих стенах. 3. сжигающие руки, что касаются твоего прекрасного лица https://music.yandex.ru/album/3693993/track/31331317 Город давит на Арагорна, подтачивает его. Он хорошо скрывает это, но Арвен знала его, еще когда он был ребенком, и она знает теперь. Гондор не приветствует никого из них, но за свою долгую жизнь она выучилась терпению, и узнаёт терпение еще более глубокое, засевшее внутри ее нового города. Ее мужу не ведомо ничего подобного, и пускай его вера в их будущее помогла ей пережить войну, сейчас Арвен находит ее утомительной. Она сумела бы выстроить для них жизнь в Арноре, если бы он не решил на пути к ее сердцу очаровывать ее отца, а не ее саму. Теперь, помогая восстанавливать городские стены, она невольно задумывается: ограждает ли она что-то — или запирает себя саму? Но ей не остается делать ничего другого. Арагорн добр к своим подданным, а те — к нему, но среди тех, с кем он проводит время теперь, едва ли найдется место для эльфа — даже для эльфийской женщины, ставшей их королевой. Доброжелательность, которую питали к ней люди, быстро сменяется недоверием. «Пожалуйста, возвращайтесь», — не пишет она Фарамиру и Эовин, чье присутствие помогало ей вынести первые месяцы здесь. «Давай уедем», — не просит она Арагорна, который твердо намерен чтить королевский титул, добытый им. Она как-то однажды говорила с Фарамиром о море, которое забрало их матерей и отказалось забрать их самих. И всё же ей хотелось бы увидеть море — и, когда год приходит к повороту, Арвен смотрит, как Арагорн расхаживает по комнатам, и думает, что хорошо было бы напомнить ему: в первую очередь он — человек, и только во вторую — король. («Мой отец никогда бы... — думает она. — И Фарамир никогда бы...» Вот почему, предполагает она, ее муж — единственный из них, кто носит корону. Она в одиночестве сидит у огня и спрашивает себя: обидно ей сильнее за отсутствие короны — или наоборот). Когда Эовин пишет ей о том, что родила дочь, Арвен готовится выехать к ней без промедления. Арагорн наблюдает за этим; на его лице лежит тень. «Едем со мной, — молит она. — Ты ведь когда-то был следопытом. Ты слишком много времени провел в этих стенах. Гондор...» «Я нужен Гондору здесь», — отвечает он, и она не узнаёт его голос. Ты нужен мне, — не говорит она. Ты нужен Фарамиру и Эовин. Она не станет упрашивать. Она чересчур хорошо приучилась отпускать его, доверять во всем, что создавало единое целое из них двоих, что было неизбежностью их союза. Она целует его, заявляет на него право, и... ...и всё же, когда Арвен пересекает Андуин, с водами реки мешаются ее слезы, потому что она не уверена, что на этот раз сделала достаточно. Она спотыкается, соскакивая с лошади в Эмин Арнен, и Фарамир подхватывает ее; она чувствует тепло его мозолистых ладоней сквозь грубую одежду для верховой езды, и только когда боль от разлуки проходит, она понимает, как сильно скучала по всему этому. «Она тебя ждет, — говорит Фарамир, и вдруг всё это кажется неостановимым, слова его обретают несоразмерное значение. — Мы по тебе скучали». «И я — по вам». Она отвечает на его объятие, прижимается головой к его плечу, и тотчас же до них доносится голос Эовин, взлетающий в песне вместе с голосом дочери. Это не дом; их всё еще трое там, где должно быть четверо. И всё же это — словно шаг к чему-то большему. 4. канувшее за горизонт https://music.yandex.ru/album/3393079/track/28361151 Возможно, думает Фарамир, он больше переживал бы, потеряв брата, не будь эта потеря столь незначительной в общем нескончаемом перечне павших на войне людей Гондора: не первая, не последяя, просто еще одна смерть, такая же, как множество других разбитых жизней. Иногда даже не верится, что он на самом деле мертв и не вернется больше: кажется, будто он просто на какое-то время пропал в хаосе войны. «Может быть, сегодня Боромир прискачет домой, — ловит он себя на мыслях, неподвижно вглядываясь в улыбку горизонта. — Может быть, сегодня его найдут среди руин, измученного, ожидающего исцеления от наших рук». Жизнь в Эмин Арнен была бы куда легче, если бы он передал Минас-Тирит своему брату. Но всё же жизнь продолжается, и с рождением Морвен и приездом Арвен дом как будто оживает. Будто становится настоящим, прочным — дом, способный выстоять против всего, что скрывает этот неверный покой. Арвен тоже смотрит на горизонт — скорее в ожидании, чем в тоске. Он не осмеливается сказать ей, что у него осталось куда меньше веры в ее мужа, его короля. «Я хотел бы звать его братом», — признается он ей однажды поздним вечером на крыше, где она сидит, свесив ноги с края парапета. Они уже пожелали Морвен спокойной ночи, и Эовин скоро присоединится к ним с одеялами, вином и сыром. Это похоже на прежние ночи в Минас-Тирите. Даже лучше. «Я надеялась... — вздыхает Арвен. — Он хороший король — прошу, не сомневайся в этом. Но прежде всего он был следопытом, и иногда я боюсь...» Она не договаривает. Ей и не нужно. Фарамир знает, что это такое — принадлежать равно городу и диким землям, командовать пограничной стражей, а потом возвращаться домой, в каменную колыбель. Он знает, что Арагорн — в сердце своем — создан для вольных земель и для Арвен, и мало для чего еще. «Так тихо сегодня», — замечает Эовин, закрывая за собой дверь — беззвучно, насколько это удается с занятыми руками. Она имеет в виду не только их двоих, знает Фарамир. Сегодняшняя тишина давит тяжелым грузом потерь — всего, чем они пожертвовали, чтобы оказаться здесь, вместе. Он смотрит, как Эовин помогает Арвен отойти от края башни. Теперь, во времена мира, они стали осторожнее, чем на войне. Ужин проходит под внимательным взглядом луны, и вскоре Фарамир обнаруживает, что его тянет вниз, на одеяла, между женщинами. Они — одно целое. Почти. Он был бы доволен и этим, но отсутствие Арагорна стоит неотступной тенью в глазах Арвен, и с каждым днем он всё больше сомневается, что было правильно оставить его одного. За все надежды, что они отдали этой земле, взамен они получили — это, и всё же этого недостаточно. Они стоят на отстроенных заново башнях и ожидают падения, ибо до сих пор не научились верить в его невозможность. Эовин мягко целует его, тянется через его тело, выводя узоры на животе Арвен. «Мы найдем его снова», — обещает она, и Арвен отвечает негромким жадным звуком, прижавшись губами к ее губам, и это отдается горячей волной внутри. «Мы найдем его, — продолжает Фарамир, зарываясь лицом в волосы Арвен и нашаривая наощупь шнуровку на корсете Эовин. — И он снова будет твоим». Когда Арвен оказывается в итоге между их телами, она — ярче солнца, ярче времени. Они — все трое — сияют так ярко, но отсутствие затмевает весь этот свет. 5. взгляни, что осталось от непреходящего меня В камнях Минас-Тирита обитают призраки, и у них больше нет имен, кроме тех, что за столетия дали им дети Наместников, пробегавшие по лестницам и залам, и у них больше нет лиц, кроме мимолетных отблесков, исчезающих быстрее, чем вспугнутый олень. Днем это легко. Гондор вновь расцветает под светом, как и было задумано, и Арагорн стоит во главе его: теперь они будут вести вперед, после долгих лет в забвении. Здесь снова есть жизнь. Эти дети больше не узнают войны, а вскоре родятся те, кто никогда не увидят поражений. Ночью зов вольных земель тревожит его сердце, и Арагорн бросается вперед, только чтобы расшибиться о стены — днем они никогда не бывают так близко. Он сидит под вновь цветущим Древом во дворе — и вспоминает время, когда Арвен выбирала упавшие лепестки из его волос. «Теперь ты наш, — говорят призраки. — Ты останешься, если мы позволим». Его время здесь всегда казалось чужим, взятым взаймы. Может быть, теперь пора расплачиваться. Он худеет, несмотря на все усилия слуг накормить его. Но голод города не утолить обычной пищей. Арвен возвращается вместе с Эовин. С Фарамиром. Возвращается окутанная темной дымкой, с той же целеустремленностью, которую он помнит со времени прежде Гондора. С целеустремленностью, в которую он когда-то влюбился. У нее теплые руки, когда она обнимает его лицо, и только тогда он думает — город, должно быть, был куда холоднее без нее. «Муж мой, — говорит она. — Здоров ли ты?» За ней стоят Фарамир и Эовин, взявшись за руки. Глаза Фарамира темны, Эовин слишком напряжена. Всё это так далеко от жизни, которую он хотел подарить им. «Корона мало что значит для Гондора, — говорит Фарамир, и в его голосе — предостережение и печаль, к которым Арагорн давно уже привык. — Ты позволяешь ей значить слишком много для тебя, брат мой. Город знает. И он жаждет». «Ты хочешь, чтобы я отказался от короны?» Здесь, когда в его объятиях Арвен, это не кажется такой уж невыполнимой задачей. Он вспоминает стены и их выхваченные украдкой слова: если мы позволим. Если он будет отброшен прочь, как тогда он научится не разрывать связь с ними, со своими друзьями, которых так долго отталкивал? Эовин делает шаг вперед, тянется к Арвен свободной рукой. «Не навсегда. На самом деле — нет. Не отказался, но научился тому, что значит — принадлежать Гондору. Принадлежать и быть одним целым с нами: в первую очередь и вместо этого». Фарамир тоже берет его за руку, и его прикосновение не похоже ни что из того. что он испытывал прежде. Оно пронизывает молнией, и холодная хватка Минас-Тирита спадает с его разума — и в то же время смыкается на запястье Фарамира призрачной тенью пальцев Арагорна. «Гондору не нужен король», говорил Боромир. Дни, когда Гондор раздумывал о короле, — понимает он в это мгновение, — давно прошли, и хотя он идеально подходит для этой роли, именно поэтому в нем нет нужды. Он говорит «да», и в их глазах в нем нет изъяна. И они не сдаются, они продолжают жить. Под землей и над землей город, который никогда не позволит им оставить друг друга, говорит им: продолжайте жить.