Креативность

Ссору между Линдеманном и Лоренцом заметили, казалось, все, начиная от их согруппников и заканчивая уборщицей. Тилль ходил уже третий день с раздраженным видом, рыча на любой попадающийся ему на пути предмет, из-за чего даже у невозмутимого Риделя задергался сначала правый, а затем и левый глаз. Флаке же не показывал никаких эмоций. Совсем. Даже когда Тилль специально пнул его синтезатор, Лоренц только поправил очки слегка дрожащими от нервов пальцами и продолжил залипать в какую-то ужасно скучную, древнюю книгу. Правильно однажды подметил Рихард, что «Лоренц, скорее всего, даже ничего и не читает, намеренно делая занятой и спокойный вид перед буянящим 24/7 Тиллем, чтобы сильнее того позлить.» К слову, о странном романтИке вокалиста и клавишника знали все. А странные эти отношения не потому, что однополые, а потому, что это именно Линдеманн и Флаке, огонь и вода, динозавр и глиста. Причем от новости, что «жена», в основном, динозавр, Шнайдер снова закурил. — Может вы прекратите строить драму и начнёте работать? — выкурив уже четвертую сигарету, не выдержал Круспе, наблюдая за мельтешением вокалиста из одного угла в другой и чересчур громким шуршанием страниц книги со стороны клавишника. — Я не буду работать с этим неуравновешенным герром, пока он не успокоится. Боюсь, в пылу чувств, Тилль все же сломает мой родной сердцу синтезатор, а я этого не переживу, — флегматично заявил Кристиан, скрипуче переворачивая очередную страничку. Так же скрипуче стиснулись и зубы Рихарда. Паулю же, в отличие от приунывших Шнайдера и Оливера, было интересно, чем закончится сей спектакль и подерутся ли голубки в конце концов. Или наоборот помирятся в ближайшем санузле, как они частенько любили это делать, наивно полагая, что никто не услышит зычного голоска Krapfen*'а и старательного кряхтения Лоренца. — Неуравновешенным? Ты хотел сказать «ИСТЕРИЧКОЙ»? Громкий звук брошенной табуретки в стену заставил замечтавшегося Ландерса вздрогнуть и отсесть от парочки подальше, к более дальновидным барабанщику и басисту. — Возможно, — старательно скрывая трясущиеся коленки под пледом, флегматично ответил Флаке. — Даже если и так, то у меня хоть какие-то чувства есть, в отличие от тебя, хренов сухарь! — Кто сухарь? — Лоренц возмущённо встал, отложив книгу в сторону. — Ты! Сухарь, черствяк, засохший кусок гов... — ТИЛЛЬ! — Флаке не выдержал и рыкнул. Пауль готов был продать душу дьяволу, лишь бы обзавестись попкорном в этот момент. Даже злой Круспе уже с интересом следил за спектаклем, оставаясь стоять у окна. — Ты чего на меня орёшь, скот? — уже более спокойно проговорил Линдеманн. А все знали, если Тилль ведёт себя чересчур тихо в пылу ссоры — это не значит, что Тилль спокоен. Это значит, что Тилль на пике ярости. — У меня встречный вопрос, му...мурзик. Было слышно, как Флаке нервно сглотнул. — Мурзик сейчас выпустит коготки и даже не побоится свидетелей. — Krapfen, давай спокойно поговорим. Вот скажи всем, объясни мне и нашим друзьям, в чем же я такой мудила? — Я уже сказал, что ты чёрствый. Единственное твоё внимание ко мне — быстренько потрахаться или же поговорить о чем-то до ужаса скучном, будь то сплетни шоу-бизнеса или пять увлекательных медицинских фактов про задницу. Окей, иногда ты говоришь о литературе, но даже и это ты умудряешься исказить до такой степени, что я готов уснуть через пару минут от начала разговора. Я чувствую себя с тобой гребанным дедом, Флаке, и не потому, что у меня есть внук, а потому, что я скоро начну шить панталоны от такого образа жизни! — заявил Линдеманн, прожигающе смотря на опешившего Кристиана. Рихард аж выронил сигарету из зубов, создавая негромкий, но очень неуместный шум, чем вызвал шипение со стороны других трех товарищей. — Почему ты мне об этом не говорил? — Говорил. Только ты все мимо ушей пропускал. Когда я последний раз отрывался по полной в каком-нибудь питейном заведении? Сколько раз я тебя туда звал? Нет! Я вынужден либо сидеть дома, либо выслушивать твоё нытье и нотации. ЗА-НУ-ДА. Креатива в тебе нет! Вот что я тебе подарил на эту вонючую годовщину? Я из кожи вон вылез, чтобы вот этими вот клешнями — Тилль помахал руками перед лицом Лоренца — приготовить тебе торт в виде синтезатора! Заказал часы с гравировкой, потом ещё думал, что слишком избито, неинтересно, клишированно! Но нет! Когда ты мне подогнал денег и бутылку Егермейстера, я понял, что был пиздец каким оригинальным! — рыкнул Линдеманн и ушёл прочь, специально громко хлопая дверью, едва не сорвав её с петель. Флаке уныло стоял и смотрел в одну точку. Для пущих красок не хватало только грозовой тучки и дождя над головой клавишника. Все четверо наблюдателей тяжело вздохнули. В воздухе повисло тяжёлое напряжение и запах табачного дыма, исходящего от Шнайдера. *** В виду своей твердолобости и упертости, Лоренц отказался от советов «оригинальных» друзей и решил придумать подарок для Тилля сам. Думал Флаке долго: целая неделя ушла у Кристиана на то, чтобы разобраться со своей идеей и закупиться всем необходимым. Решив, что нужно одеться парадно для такого случая, Кристиан надел свой лучший костюм, приобрёл букетик ярко-синих васильков и пошёл извиняться. Линдеманн в это время обсуждал в группе что-то по поводу своих текстов и, заметив нарядного зануду с букетиком своих любимых цветов, скептически хмыкнул, скрестив руки на груди. Рихард снова что-то недовольно буркнул по этому поводу, но его быстро одёрнули Пауль, Шнайдер и Оливер, заставляя отойти и сесть к ним. Работа может подождать. — Почему же так официально? — фыркнул Тилль, оскаливаясь. Лоренц добродушно улыбнулся и вдруг медленно присел на одно колено. По мере того, как Кристиан доставал бархатную черную коробочку из кармана своего пиджака, глаза Тилля становились больше в размерах, как и длина упавшей челюсти остальных согруппников. Смотря на Линдеманна блестящими глазами полными любви и обожания, Лоренц протянул ему коробочку. — Ф...Флаке… Кристиан. — Тилль захлопал ресницами, булькая что-то несвязанное и испуганно-завороженно смотря на подарок. Мозг вокалиста тут же услужливо ему напомнил о прошлых четырёх разводах и тяжбах официальной семейной жизни. — Ну же, открывай. Я хочу, чтобы открыл ты, медвежонок. — голосом обольстителя, проворковал Флаке. Линдеманн сглотнул, рукой стерев со лба капельки пота; Круспе пустил слезу; Пауль закрыл открывшийся рот ладонью; Шнайдер курил сразу две сигареты, а Оливер вяло цеплялся за свою лысину, забыв, что схватить себя за волосы ему не удастся. Взяв коробку, Линдеманн так и не решился её сразу же открыть. — Крис, тебе не стоило, я просто тогда погорячился. Я и так знаю, что ты меня любишь. — бледный, как смерть, промямлил Тилль. Мужское достоинство вроде бы и ущемилось, а вроде бы и было до ужаса приятно. — Krapfen, открывай. — снова проурчал Лоренц. Линдеманн закрыл глаза, сделал глубокий вдох и открыл коробочку, но, вопреки опасениям, в лицо тут же полетело обыкновенное конфетти. Резко открыв глаза, Тилль хмуро достал свернутую бумажку, торчавшую из отверстия, где должно было быть кольцо. Выражения лиц всех зрителей резко сменились на недоумевающие, а Круспе и вовсе смотрел на клавишника с угрозой. Оливер перестал чесать свою лысину и просто сделал фейспалм. Лоренц улыбался до ушей. — «Бесплатный проход на любые вечеринки на ваш вкус в течение года, а также скидка до 40% на спиртные напитки. Внимание! Особая акция на Егермейстер — 70% выгоды. " — замогильно прочитал Линдеманн. — Особая акция! — весело вторил Флаке. — А ещё я дома испек для тебя шоколадный торт в виде спасательного круга. Ты же у меня пловец. — мурлыкнул, Лоренц обняв застывшего на месте вокалиста. — По сути — огромный пончик? — Да, можно сказать и так. — Что ж, - Тилль расплылся в улыбке, чувствуя, как становится до ужаса весело и тепло на душе, — я думаю, ты более, чем прощен. В эту пятницу я обязан видеть, как ты, родной, пьёшь Егермейстер из горла! И спасибо тебе, что это было не кольцо. — Что? — Ничего. Губы Флаке с нежностью поцеловали под смех и аплодисменты «зрителей». Кроме Круспе. Он сдерживался, чтобы не всхлипнуть от разочарования.