Келед-зарам

— Что именно ты хочешь показать мне? — вновь спросил Келебримбор. Нарви привел его из своей мастерской в Казад-думе к Восточным Вратам, сказав только, что хочет показать ему кое-что. Нарви ответил только: — Еще немного дальше. Он и подумать не мог, что приведет в это место кого-то, кто не был бы гномом. Но с Келебримбором всё было иначе. Келебримбор был другом, и почти по-гномьи находил удовольствие в ремеслах, в камне и в той красоте, что скрывается под землей. Не единожды они вдвоем проводили ночь за ночью, записывая и переписывая свои планы, настолько захваченные обменом идеями, что забывали даже про сон. Он ходил вместе с Нарви по незнакомым коридорам в кромешной темноте, вверив Нарви право определять путь. Эльф или нет, Келебримбор не станет глумиться над тем, что увидит. Нарви продолжал вести Келебримбора вдоль мощеной дороги, спускавшейся по горному склону. От Нарви не укрылось, что Келебримбор едва не дрожит от любопыства, но он сохранял молчание до тех самых пор, пока их взгляду не открылось Зеркальное озеро, холодное и темное, лежащее в тени гор. Тогда он остановился. — Ты когда-нибудь заглядывал в Келед-зарам, Келебримбор? Келебримбор покачал головой. — Я несколько раз проходил через перевал Карадраса, но у меня никогда не было повода спускаться к воде. Я думал, что она слишком холодная для питья. — Тогда ты увидишь нечто для тебя новое. Нарви свернул с дороги и повел его вниз, по пологому склону, к самой воде. Зиракзигил возвышался над ними вместе со своими двумя братьями-горами; их вершины были белы от снега. Хотя в низинах уже настала весна, здесь, на нижних склонах горы, мороз еще не отпустил землю. Нарви не возражал против прохладной погоды: ему было вполне тепло в куртке, подбитой мехом, и ему нравилось чувствовать ветерок в волосах и бороде. У Келебримбора плащ был небрежно наброшен на плечи; холод, похоже, вообще меньше влиял на эльфов. Келебримбор остановился у каменной колонны — как Нарви и предполагал. На ней были вырезаны эмблемы Дома Дурина: молот, наковальня и корона из звезд. Были там и другие символы: пламя кузницы, три горных пика, бородатая фигура, лежащая в позе спящего; гномы с арфами и молотами, щитами и топорами. Келебримбор шагнул ближе, чтобы прочесть руны. — «Столп Дурина. Здесь Дурин, Первый и Бессмертный, заглянул в Келед-зарам». Нарви, что это за место? — А что ты видишь? — спросил в ответ Нарви. Келебримбор откинул голову назад, обращая взгляд на три великих пика — Зиракзигил, Баразинбар и Бундушатхур, чья вершина была окутана облаками. Как это по-эльфийски, подумал Нарви с дружеской насмешкой: глядеть в первую очередь вверх, а не вниз, на твердую почву под ногами! Следом за этим Келебримбор внимательно осмотрел столп. — Хорошая резьба, — сказал он. — Так и есть, — согласился Нарви. — Хоть она и намного старше, чем я. Келебримбор коротко глянул на него, но, очевидно, решил не расспрашивать Нарви дальше, и просто спустился к воде. Тотчас же у него перехватило дыхание. — Нарви, — произнес он голосом, тихим от изумления, — что это такое? Здесь в воде звезды. — Это — Корона Дурина, — Нарви подошел к нему и встал рядом. Их отражений не было видно; только блеск звезд, слабо мерцающих на темной воде. Келебримбор продолжал всматриваться в темную озерную гладь. Наконец, он сказал: — Дозволено ли прикасаться к воде? — Ты можешь дотронуться до нее, но зачем? — Я просто подумал: что случится, если кто-нибудь попробует зачерпнуть эти звезды в ладони. Нарви бросил на него сердитый взгляд. — Ты попытался бы достать корону Дурина? — Не я! — немедленно возразил Келебримбор. — Я — не король, и не желаю никакого венца. Я только задумался о том, что могло бы произойти. — Я никогда не пробовал такого сделать, — сказал Нарви. — Но подозреваю, что для всякого, кроме самого Дурина, там будет только вода. Келебримбор вновь взглянул на озеро. — Я не стану испытывать это на истинность. Я не намерен проявлять непочтение к Дурину, равно как и к его короне. Но что за история за этим скрывается? Ты расскажешь мне? Нарви задумчиво подергал себя за бороду. — Сказано, что о священном следует говорить, если под тобой — твердый камень, и над тобой — тоже он. По крайней мере, здесь есть что-то одно. Садись со мной, и я расскажу тебе о пробуждении Дурина. Нарви присел на крупную скалу у самой воды, и Келебримбор опустился с ним рядом. Его глаза светились от любопытства. Какое-то время Нарви молчал, раздумывая, с чего начать. — Мы верим, — сказал он наконец, — что в начале всего Махал сотворил нас у себя в кузнице. Ты знаешь эту историю? Келебримбор кивнул. — Я слышал о ней от своего отца, — сказал он, — который слышал ее от своих друзей среди гномов Ногрода. Нарви продолжил: — Тогда ты знаешь, что после того, как мы были созданы, Махал погрузил первых из нас в сон под горами, до тех пор, пока для нас не придет время пробудиться и ступать по Средиземью. Махал нежно любил своих детей и горевал от разлуки с ними — насколько долгой, он не мог знать. И вот, рядом с тем самым местом, где он творил гномов, Махал поднял три горных вершины над всеми прочими и придал форму прекраснейшему озеру. Он взял семь звезд — каждая в честь одного из наших первых родов, — и поместил их в воду. А следом он спел водам и попросил их помнить. Темнота окутывала Срединные Земли, когда Махал сделал это. Ни Солнце, ни Луна еще не зажглись; одни лишь звезды светили тогда. Вот почему Келед-зарам отражает звезды даже при свете дня, и вот почему его воды, единственные во всем Средиземье, помнят дни прежде Луны и Солнца. — Я так и подумал, что расположение звезд выглядит очень старым, — негромко проговорил Келебримбор. — Но что насчет Дурина и его короны? Нарви дотронулся до камня, на котором сидел, ощущая под пальцами его прохладу и прочность. Он мог скорее почувствовать, чем услышать, вечную песнь гор. — Когда Махал впервые создал нас, было семеро Отцов Гномов и шестеро Матерей. Вот почему тринадцать — священное число, и мы избегаем использовать его из благоговения. Мастер не свалит вместе тринадцать завершенных изделий, но разложит их по двенадцать. И ты никогда не увидишь тринадцать гномов, пустившихся в путешествие по сколько-нибудь важному делу, если этого можно избежать. — Я замечал, что ваши кузнецы раскладывают все вещи кратно двенадцати, — с восхищением в голосе сказал Келебримбор, — но я не знал причины этого. — Наши первые Отцы и Матери были уложены спать поблизости от будущих супругов, чтобы они могли отыскать друг друга, когда проснутся. Дурин был Старейшим, первым из сотворенных и самым мудрым. Говорят, что местом пробуждения Дурина была гора Гундабад, далеко к северу. Но Дурин пробудился один, и у него не было ни жены, ни друга. Он вышел из-под горы и увидел бескрайний мрак, освещенный лишь звездами. Он обращался то в одном направлении, то в другом, в поисках знака, который указал бы ему путь, и когда он повернулся к югу, то ощутил, как земля слегка содрогнулась у него под ногами. Так что он отправился на юг. Путешествие Дурина растянулось на многие мили. Он пел самому себе, пока шел, и давал имена животным и различным породам камня. Но всё это время он не видел ни единой живой души и не нашел никого, кто говорил бы голосом, кроме него самого. Дурин чтил волю Махала, но начал страшиться, что ему суждено прожить свои дни в одиночестве. Наконец, он достиг того места, которое мы сейчас зовем Казад-дум. Он ходил под горами туда и сюда, узнавая всё об их тайных путях. В конце концов он вошел в обширный подземный зал — и дрожь охватила его, и он исполнился трепета. Даже прежде, чем он огляделся вокруг, он узнал то место, где теперь был. Он стоял в тех самых огромных каменных палатах, где Махал сотворил и его самого, и его братьев. Келебримбор затаил дыхание. — Это произошло в Казад-думе? — Так рассказывал Дурин. Зал был пуст и безмолвен, и там, где когда-то ярко сверкали огни кузни, был только пепел и холод. И вновь Дурину сделалось страшно, что он будет жить и умрет один. Но он продолжил свой путь сквозь проходы под горами, и вышел наружу с восточной стороны. Он увидел Келед-зарам и приблизился к нему. Дурин заглянул в его темные воды — точно там, где только что смотрели туда мы с тобой. Он увидел свое отражение и впервые посмотрел на свои собственные лицо и бороду. И он увидел звезды, сияющие в глубине, и они сложились в корону у него над головой. Дурин был очень мудр, и он лучше всех остальных понимал сердце Махала. Когда гномы погрузились в сон, Дурин был последним, и говорят, что Махал перед этим нашептал ему тайны, которых не слышали прочие. Так что, когда он увидел это, то понял, что Махал не позабыл о нем, что он поместил сюда звезды, дабы те служили знаком: он помнит свой народ и всегда будет к ним близок. И Дурин понял также, что ему не суждено остаться одному. Так оно и случилось: другие гномы стекались к Дурину в Казад-дум, и он сделался королем великого народа. Дурин часто приходил взглянуть в Келед-зарам, если нуждался в покое, мудрости и ясности разума, или же когда ему нужен был совет Махала. Дурин поведал нам эту историю, так что мы помним ее. Келебримбор надолго замолчал, глядя на воду. — Ты неправ только в одном, Нарви, — произнес он с озорным огоньком в глазах. — Я всё еще здесь, в Средиземье, и я тоже помню дни прежде Луны и Солнца! Хоть я и был тогда очень юн. — Ты старше Луны и Солнца, — проговорил Нарви, наполовину не веря. Келебримбор кивнул. — Но все же мне редко доводилось увидеть подобное чудо, — сказал он воодушевленно. — Спасибо, что показал его мне! — Его пальцы шевелились, как если бы он желал взяться за свои кузнечные инструменты. — Я хотел бы попробовать однажды уловить эти звезды, Нарви. Их образ, я имею в виду. Я люблю серебро, но даже серебро не будет здесь достаточно ярким — здесь понадобится мифрил, или, быть может, итильдин... И, слыша его слова, Нарви уже видел это перед своими глазами: корона Дурина из серебристых звезд, мерцающая в лунном свете.