Сам себе враг

Иней побил чернозем его волос. Старость прокралась в его покои, точно вор. И все же до сих пор к Сяо Сюаню, Сыну Неба и почти безраздельному повелителю Великой Лян, по ночам приходят женщины. Одна выступает из зимних метелей. Безмятежная, белая, тонкая, такая же невесомая, как свежевыпавший снег. Синие тени лежат богатыми узорчатыми шелками на этом снегу, и снежные вихри укутывают ее белым полотном, скрывая лицо. Но ни один слуга не подхватит этот сверток полотна и не унесет из дворца к месту последнего упокоения. Неважно. Он обречен помнить ее лицо до мелочей — изгиб губ, скулы, глаза, волну тяжелых волос, в последний раз уложенных в изысканную прическу. И гримасу смертной муки, застывшую навек, когда ее вынули из петли. В ее лице нет ни отчаяния, ни даже гнева. Она смотрит строго и задумчиво, склонив голову, как будто переломленная шея не в силах удержать ее тяжесть. — Я любила тебя, муж мой, — говорит супруга Чэнь, не приближаясь к нему и все же навевая смертный холод. — А ты предал нас. И себя ты предал тоже. Посмотри, кто оставался подле тебя все эти годы... Высокая бесплотная тень бережно поддерживает ее под локоть. Его первенец всегда был почтительным ребенком. Впрочем, не настолько, чтобы заговорить с отцом, казнившим его по одному навету. Самый образцовый из его сыновей, принц Ци. Увы, отец не знал его. Другая является в мареве летней жары. Волосы у нее высоко заплетены, как у мужчины, и изгиб толстой косы прикрывает затылок, чтобы смягчить любой удар, который придется на шлем. Только шлем ее не спас. Лаковый панцирь разрублен, вскрыт, как спелая дыня, и там, где были большие крепкие груди — «ах, как неизящно», шептались ее ханьские служанки, дуры! — пролегает огромная рубленая рана. Меч, распахавший плоть, должен был оставить кровавое месиво и пищу для могильных червей, но в проломе панциря клубится только тьма. Она смеется и встряхивает головой, и с височных косичек, словно мелкие гранаты, разлетаются горячие капельки крови. — Я любила тебя, дружок, — говорит принцесса Линлун, и ее черты расплываются в жарком мареве. — А ты нас предал. И себя вместе с нами. Сам теперь посмотри, что за потомство народилось от твоих гаремных дур. Ее сын стоит поодаль, скрестив руки. У него прекрасные миндалевидные глаза матери и коварный ум отца. Он даже успел протянуть руку к отцовскому трону — но проиграл, заплатив за попытку всей кровью из жил. Самый умный из его сыновей, принц Юй. Увы, отец не знал его. Воистину враг сам себе тот, кто не знает собственную плоть и кровь.