Мы горим в огне, как демоны во мне крутят планету. Оба мы на дне, нет времени во сне, когда раздеты.
Музыка бьет по голове, заставляя морщиться. Это так отвратительно, так неприятно, что хочется закрыть уши руками и поскорее убежать. Получается лишь двигать телом в такт, выгибаясь до искр из глаз, и мысленно молиться, чтобы не упасть. Темные волосы пристают к липкой от пота коже, грудь повторяет каждое движение, чуть подпрыгивая. Акутагава слышит свистки и удовлетворенные возгласы. Акутагава чувствует чужие руки на своем теле, оттягивающие края стринг и лапающие за зад. Акутагава не смеет открыть глаза, потому что как же это, черт возьми, противно. Акутагава не ненавидит свою жизнь. Нельзя ненавидеть то, чего попросту нет. Музыка кончается, а «верные» зрители разочарованно воют, стоит девушке выпрямиться и развернуться в сторону служебных коридоров, раскрывая глаза. Облапанная, с едва прикрывающим тело бельем, она чувствует себя так, будто ее изнасиловали. Хотя, если честно, она ведь сама позволила это, верно? — Эй, малышка, а ты очень дорогая? Я бы провел с тобой ночь, ты красавица, — слышится над ухом. Рюноске кривится, машинально прижимая руку к груди, в надежде прикрыть, и чуть слышно шипит, едва не давясь слюной, когда широкая рука с силой бьет по ягодицам. — Пять минут — это не ночь, — парирует в ответ, гордо вскидывая подбородок. — Так что прости, уродец, но тратить на тебя время я не намерена. Наверное, это называется остатками гордости. Прекрасная стриптизерша Акутагава Рюноске, как известно всем постоянным посетителям стрип клуба «Портовая Мафия», не продается. Она может станцевать приватный танец, соблазнить изгибами бледного тела, но лечь в постель — едва ли. И ни одна сумма в мире не заставит ее изменить решение. Васильковые глаза издалека следят за каждым ее движением. Она чувствует их каждой клеткой спины, ухмыляясь. Крепкие руки сжимают стакан из-под коньяка крепче, вытирая так сильно, будто хотят сделать дыру. Наверное, именно это придает сил. Наверное, поэтому брюнетка давит в себе червячок страха. Девушка поводит плечами, быстро открывая служебный вход, и скрывается в лабиринте темных коридоров. Ей ли не знать, как сильно такие отказы раздражают выпивших извращенцев. Ей ли не знать, как тяжело потом танцевать с синяками, скрытыми дешевой пудрой. — А ты пользуешься популярностью, — девушка чуть видно вздрагивает, оборачиваясь. Рыжие волосы видно даже в полутьме. Они такие же яркие, как спасительный огонь, а еще очень теплые и мягкие — хочется зарыться в них пальцами и не отпускать, наслаждаясь. Акутагава знает это, наверное, лучше остальных. По крайней мере, она на это надеется. Глаза — тоже слишком яркие и выделяющиеся — смотрят внимательно, с легким прищуром, в их глубине плещется беспокойство, тянучее и липкое, и порой Рюноске кажется, что она вот-вот в нем утонет. Едва ли она, обычная «портовая» шлюха, сможет себе такое позволить. — А ты, как я вижу, ревнуешь, — ухмыляется, скаля белоснежные зубы. Конечно, она знает, почему он тут. Конечно, он понимает, зачем она ведет себя так. В их отношениях порой слишком много «конечно», хотя и отношениями-то это не назовешь. — Нисколько, что ты. Просто порой Акутагаве хочется забыться. Просто иногда Чуя Накахара — чертов бармен, контролирующий каждое ее движение, — так кстати появляется рядом. Просто ей нравится прятаться в чужих пламенных прядях, грея о них вечно холодные руки. Парень подходит ближе, протягивая ладонь. Рюноске — дикий зверек, опасный гепард, по ошибке принятый за кошку. Рюноске нельзя подчинить, взять нахрапом, принудить — вряд ли в живых останешься. Чуя знает ее, наверное, куда лучше остальных. Чуя дает ей выбор и вверяется сам, не требуя отдачи. Прохладные пальцы касаются протянутой руки чуть неуверенно. Ее пытались испортить и развратить. Демоны, промелькнувшие в темных глазах, говорят, что получилось. И получилось у одного-единственного человека. Который даже не пытался, если честно. Дальше все становится куда проще. Бережно подхватить на руки, унести, поцеловать и уложить на кровать — все действия заучены до дыр, но менее приятными, отнюдь, не становятся. Накахара и сам не понимает, от чего так сильно сходит с ума, целуя ложбинку вздымающейся груди. Чуя остервенело, но ласково, водит по бедрам там, где их касались другие, будто исцеляя душевные раны. — Все-таки ревнуешь, — хрипло бормочет Акутагава, цепляясь за чужие плечи. Шипит, чувствуя легкие укусы в тех редких местах, что не видны с высоты шеста, впивается ногтями в широкую спину, мстя за приятный дискомфорт. Чуя ухмыляется, ощущая наливающиеся кровью царапины на напряженной коже. Чуя знает, что ей это нужно. Внутри Рюноске пылают демоны. Они сжигают все на своем пути, оставляя после себя лишь горячую страсть, сжигающую, словно лава. Рюноске и сама тот еще демон. Истинный суккуб, затаскивающая в самый эпицентр разврата. А Чуя, попросту, самый лучший экзорцист.Обменяем свет, обменяем нашу ночь на это. Отлетают вслед, дай момент, чтобы снять запреты.