december 7th, 11:45 pm.

Холодно. Но в этом холоде не было ничего ужасающего, только чувство постепенно стихающего ритма сердца, что медленно, но верно устилалось корочкой лёгкой изморози подобно окну в преддверии первого снега солнечным утром. Прежде Татара не ведал этого необычайно успокаивающего тело чувства, будучи хранителем багрового пламени, поселившегося в самом сердце и согревающего каждую клеточку его окружения. Он все ещё мог до него дотянуться, но почему-то лежал на земле неподвижно, окутанный невидимым тусклым свечением, что пожирал подкравшийся с порохом иней. Татара не дрожит, лишь беспокоится о чувстве тепла — неисчерпаемом источнике вечного красного цвета, который он делил со своими друзьями. Карие глаза с золотистыми прожилками под веером светлых ресниц исследуют что-то на небе — прекрасном таком небе. Необычайно огромном с россыпью холодных и теплых звезд, отражающихся ярким мерцанием на глубине его распахнутых глаз. Он замечают одну — особенную. Крупный рубиновый камень, который потрясает его всепоглощающими чувствами тоски, одиночества, боли. Татара чувствует, что обязан до неё дотянуться, обхватить своими остывающими, но по-прежнему теплыми руками и успокоить его мягкой улыбкой. Но этого не происходит. Одинокая звезда, отрешенная от россыпи красных камней, высвобождает всю необузданную энергию огня. Мир затихает. А тьма опускается на тусклые карие. Он открывает глаза. Пустота после взрыва заменяется бледным светом, как сквозь призму насильственного пробуждения ранним утром. Так это… был всего лишь сон? Кожа покрывается рябью мурашек. Ему по-прежнему холодно, и парень, отрывая лицо от подушки, спросонья глядит себе за плечо. Смаргивая последние отчаянно цепляющиеся за ресницы кусочки крепкого сна, Тоцука различает неясный силуэт у окна, распахнутого настежь в прохладное утро. Сонно улыбаясь, Татара обратно плюхается в нагретое телом место, плотно укутываясь в спасительное одеяло, как болезненно тонкая куколка — в сплетение нити безопасного кокона. — Доброе утро, Король. — полушепотом произносит он откуда-то из глубин своего убежища. Он слышит возню Суо, среагировавшего на раннее приветствие Тоцуки, и затаивает дыхание, внимая тихому «ффффф», скользящему с уст Микото в переплетении густого сигаретного дыма. Безмятежное тихое утро с золотистыми лучами восходящего солнца в противовес увядающим фрагментам кошмара. И почему он ощущался так реально, словно это происходило с ним взаправду? Словно он верил тому, что видит, не удивляясь всем этим странным чувствам? Ещё немного и он, сбрасывая с себя одеяло, принимает сидячее положение, выглядя ужасно нелепо в той футболке, что одолжил ему Микото прошлым вечером: слишком широкая в плечах и груди, — но она ему нравилась. Своим особенным запахом и теплом человека её приобретшего. — Ты сегодня рано. — заметил Тоцука, взъерошивая и без того хаотичный беспорядок на своей голове. — Время же ещё… — он потянулся к своему КПК, с удивлением обнаружив на них 23:45. — Странно… Сбились, наверное. Тоцука поворачивает голову к Микото. Парень с красными волосами сидел на подоконнике у раскрытого окна, выпуская дым из полусомкнутых бледных губ. Одна его нога была прижата к телу, другая свисала с подоконника. Татара невольно улыбнулся этой картине, а затем поднялся с места и принялся искать свои вещи, разбросанные ими накануне по всей комнате. — Пойдешь со мной? — на ходу говорил он, подбирая не те джинсы, складывая их в шкаф, а затем снова принимаясь искать свою одежду, — Изумо-чан, наверняка, уже открыл бар. Надо помочь ему. Поднимая свои брюки и рубашку и сложив все остальные вещи в шкафчик, Тоцука идет к кровати. Он не знает, сколько сейчас времени, но, судя по солнцу и нетипичному раннему подъему Микото, стрелка часов ориентировочно в том положении, когда в бар заглядывают случайные посетители за «лекарством» от последствий после ночного кутежа. — Останься. Татара как раз бросил свою одежду на кровать и принялся выскальзывать из горловины футболки, остановившись на полудействии и посмотрев на Микото. Он попросил его остаться? Не послышалось же? Вернув футболку в прежнее положение, парень повернулся к своему Королю, слегка нахмурив брови, когда увидел на лице Суо тревожное чувство, исполосовавшее его непривычно бледную, как снег, кожу. — Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спрашивает Татара, сделав неуверенный шаг ему навстречу, — Ты выглядишь так, словно… Что он собирался сказать? И почему прервался на полуслове? Татара снова чувствует холод, но вместе с тем и странное ощущение, возникающее в тех случаях, когда ты отчаянно хочешь вспомнить существенно важную для тебя вещь, чувствуя, что старания вот-вот достигнут своего успеха, но в последний момент всё ускользает... — Давай я сделаю тебе травяной чай. — предложил Тоцука и, не дожидаясь ответа, прошел вглубь огороженного стеной островка кухни. Несколько секунд шумной возни и он снова появляется в поле зрения Микото, — Это ванная. — он неловко засмеялся, — Спущусь в бар и принесу тебе что-нибудь. Татара тянется к своей одежде, но уже в следующее мгновение, не до конца уловив приглушенный стук и последующий свист давления, оказывается придавленным к стене телом Микото. Парень удивленно моргает, когда чувствует себя буквально загнанным в угол, находящийся на расстоянии трёх метров от места его прежнего пребывания. Он смотрит на Короля снизу вверх — в его золотисто-янтарного цвета глаза, не возвращающие ему взгляд, остановившиеся на точке где-то у левого уха Тоцуки. Татара не понимает, что могло спровоцировать Короля на это действие, но выражение его лица продрало его глотку нестерпимой горечью, берущей своё начало с притоков сердца, что перекачивало беспокойство наравне с кровью. — Ты не можешь уйти. — сдавленным шепотом выдыхает Микото, разбивая внутри Татары что-то охваченное его непривычным тяжелым голосом, — Если ты выйдешь отсюда… — Король хмурится, внезапно вспыхивая ярким пламенем: от макушки до кончиков пальцев ног, — Тебя же здесь нет. Какого хрена всё это значит?! Его ладони плотно прилегали к стене с обеих сторон от Татары, но, невзирая на опасную близость к охваченному пламенем телу Микото, он не думал о том, что загорится, о том, что огонь его ранит, испепелит и превратит в полупрозрачную шелуху от догоревшей лучины. Вместо этого Тоцуку серьезно беспокоит его поведение, слова, пробудившие карминово-красный санктум. — Это не так. — спокойным голосом произносит Татара, обнажая чистые намерения в своих лучистых теплых глазах, — Тебя что-то беспокоит… Если ты не хочешь говорить об этом, я не буду настаивать, но… Ты же знаешь, что всегда можешь на меня положиться. Всё хорошо. Ты веришь мне? — Всё… Нет, всё не так. — пламя продолжало вздыматься и переливаться величественными волнами по телу Микото, мягко соприкасаясь с плотью Татары, — Чёртов разум катится в бездну. А ты… ты всего лишь плод воображения... У Татары щемит сердце, и он поднимает свою руку, касаясь ладонью щеки Микото. Пламя впускает его. Он не обожжется. И он верит в это так же непоколебимо, как всегда верил и будет верить в своего единственного Короля, Третьего Короля, Суо Микото. — Это… честь для меня — быть плодом твоего воображения, Король. — он пытается улыбнуться, разогнать эту проклятую горечь и растерянность в пучине горящего взгляда Микото. — Смотри, я касаюсь тебя. Разве фантом не исчез бы после контакта с твоим теплым пламенем? Микото, наконец, поднимает свой взгляд на Татару, и Тоцука ему улыбается. Чувства на лице Короля как топливо палящему солнцу недоверчиво сменяются ощущением пробужденного от спячки организма, аккуратно сдавленные уздой былого самообладания. Микото смаргивает кусочки безумного собрания своих неистовых чувств, пламя затухает, а сам он отступает на шаг-два от припертой к стене маленькой жертвы. Тоцука не спускает с него взгляда, рука падает с щеки Короля в воздух. Он не знал природу поведения и действий Микото, но то, что увидел мгновениями ранее, неизбежно коснулось и его самого. Зародившаяся в недрах сердца тревога всплыла на поверхность глаз сильными чувствами. Он смотрел на Короля — его разбитое лицо — и мог поклясться, что какая-то часть внутри него неумолимо отмирает подобно обездвиженной мерзлой конечности. Микото отступает, играя желваками, и спокойно возвращается к своему подоконнику. Выточенным движением вызволяет сигарету из помятой в кармане пачки и поджигает щелчком своих подушечек пальцев. Затягивается и выпускает дым, устремляя взгляд за пределы дома. Тоцука берет себя в руки, понимая, что отражением чувств Микото он не сможет ему помочь, ровно так же, как и напоминанием о случившемся секундами ранее, чтобы выведать истинную причину такого поступка. Если он захочет поговорить, Татара будет рядом. В конце концов, так было всегда. И будет ровно до тех пор, пока их обоих не поглотит восхитительное пламя красного цвета. Парень поднимает с кровати свой КПК, нажимает на «Контакты» и быстро набирает Кусанаги-чану краткое сообщение, где он просит прощение за то, что до сих пор не спустился, взамен пообещав работать все последующие дни без выходных круглосуточно. Убирая телефон, Татара подходит к Микото, к тому моменту выкурившему вторую сигарету, и, не обращая внимание на скованность его тела и неудобное место, устраивается к нему вплотную — спиной к груди и затылком к шее. Суо не сопротивляется, а Тоцука прижимает его свободную руку к своим губам, нежно проводя кончиком носа вдоль, по обыкновению, теплой кожи, вдыхая в легкие горьковато-сладкий аромат его сильного тела. — На улице седьмое декабря, а у нас окно нараспашку. Не то чтобы я жалуюсь. — Тоцука выдыхает смешок в кожу Микото. Король зажимает между зубами сигарету, а затем поплотнее притягивает Татару к себе, неожиданно замерцав бледно-алой аурой, источающей сильное тепло и создающей эффект теплой накидки. — Ты прости меня за несоблюдение субординации, Король, но из тебя получилась бы восхитительнейшая радиаторная батарея. Тоцука усмехнулся, а Микото потрепал его русые волосы, неожиданно приблизившись губами к его шеи. Татара затаил дыхание, почувствовав горячий выдох, а затем нахмурился, когда Король, быстро избавившись от не до конца выкуренной сигареты, поднял подол его футболки. Паренек уже хотел было спросить, в чем дело, как вдруг почувствовал пальцы Суо на много значащем для него месте — на левой лопатке, где запечатан символ Красного Короля. Все ещё думаешь, что меня здесь нет? С тоской подумал Татара, сдавленно выдохнув, когда Микото коснулся своими губами лопатки Тоцуки, словно бы металлоискатель — только в поиске источника пригретого пламени. Горячее дыхание обожгло его кожу, в то время как касания губ и кончика носа были едва ощутимыми. — Ай! Щекотно. — рассмеялся Татара, и Суо, наконец, вернул футболке прежнее положение, но вместо того, чтобы вернуться к излюбленному занятию — выкуриванию пачки сигарет за день, — он перешел к шее Тоцуки, хватая своими руками его за грудь и жадно смакуя его бледную кожу. Татара прикрыл глаза. Сквозь губы вырывались неровные скачки дыхания, когда Микото нырнул под футболку и прошелся пальцами по животу Тоцуки. В этот момент Татара подумал, что ещё немного и он достигнет точки предела, нежелательно задохнувшись от вечных чувств к этому человеку. К Суо Микото, перед которым он благоговел столько, сколько вообще себя помнил, и в мыслях не допуская развития событий, разворачивающихся в данный момент. С самого начала Татару влекло к нему. Он не знал, чем конкретно это объяснялось, да и не пытался выяснить, будучи тем, кого подобное более чем устраивало. Он называл Микото Королём задолго до выброса энергии Дрезденского монолита, избравшего его и наделившего красным пламенем. Микото держал его так крепко, словно боялся, что он ускользнет. Правая рука вспорхнула наверх и продолжала удерживать кусочек плоти напротив сердца, пока Тоцука грелся в его надежных объятиях. Холодно. Что? Пламя угасает… разве не чувствуешь? Татара открывает глаза, а Микото продолжает удерживать его, только теперь в этом действии что-то болезненно настораживает. — Микото? Король сжимает место у его сердца, впуская полумесяцы в плоть, и парень неосознанно опускает взгляд, стеклянными глазами изучая красный цветок, густо впитывающейся в белую футболку сквозь отчаянно сдавленные пальцы Микото. — Ч-что… Что происходит? — отсутствующий голос, отсутствующее дыхание. — Татуировка. — очень тихо и низко шепчет Микото, и Тоцука на мгновение чувствует себя в безопасности, потому что Король еще здесь, а значит всё будет хорошо. Ведь так? — От неё ничего не осталось… Символ Хомры на левой лопатке… Он говорит о ней. Но Татара не может его понять. — Я же... просил тебя остаться. — тихо рычит Микото в его остывающую мягкую плоть. — Я… я здесь… Я никуда… — он закашлялся, согнувшись пополам и прижав руку к губам, — Я останусь… — Тоцука отнимает ладонь от лица и видит на ней сгустки крови, чувствуя, как сходит с ума, нет, чувствуя… как он медленно возвращается к моменту внезапного выстрела, к моменту собственной смерти. — Микото? Прости… Татара задыхается, кислород не поступает в легкие, а Микото продолжает держать его, сжимая рану на сердце так сильно, словно бы действительно намерен остановить смертельное кровотечение, полностью впитавшееся в ткань футболки и кожу Короля, стекающее вниз крупными струями. Мерцание звезд возвращается. Пламя, состоящее из Суо Микото, и Суо Микото, состоящий из пламени, поглощают хрупкое тело Тоцуки. Татара улыбается, смотря на небо. Красивое такое небо. Необычайно огромное с россыпью холодных и теплых звезд, отражающихся ярким мерцанием на глубине его распахнутых глаз. Он больше не чувствует холод, только прикосновение надежных рук, отчаянно прижимающих его к телу, которого здесь не было. Суо Микото сидит на подоконнике в маленькой квартирке, открывая глаза и обнаруживая собственные руки, жалко хватающиеся за несуществующий образ в воздухе. Его ладони были белыми, не тронутые краской крови, а тепло куда-то исчезло. Тоцука Татара смотрел на небо, запомнив перед смертью ту красную звезду. Настолько она была прекрасной, хоть и пронизанной безудержным гневом скорби. Взорвавшаяся мучительно болезненным ярким пламенем тогда, когда тот, кто смотрел на неё, бесчувственную и мрачную, с искренней улыбкой, перестал дышать, а сердце потонуло в безмолвном крике.