Ларошельское солнце

Яркое апрельское солнце заливало пустынные улочки Ла-Рошели, погрузившиеся в послеобеденную сиесту, и стук каблуков по мостовой неспешно идущего мужчины эхом отдавался от стен и домов. Мужчина шел твердой широкой поступью, как человек, уверенный в себе и в той цели, которую он преследовал, но его взгляд блуждал по закрытым дверям и ставням, как будто высматривая что-то. Со стороны создавалось впечатление, что незнакомец в городе впервые. Он явно прибыл сюда в поисках кого-то или чего-то и старался оставаться неузнанным. Его широкополая шляпа с пышным красным плюмажем была низко надвинута на глаза, ворот черного плаща поднят так, что скрывал почти половину лица. Однако хозяин небольшой таверны «Новая Франция», который никогда не закрывал свое заведение во время сиесты, успел разглядеть, что лицо незнакомца было спрятано под черной маской, когда тот остановился с противоположной стороны улицы и, подняв взгляд, стал внимательно изучать потертую вывеску с нарисованным кораблем, паруса которого украшали королевские лилии. Не прельстившись видом портовой таверны, мужчина направился в сторону улицы дю Пале, очевидно намереваясь по ней выйти на площадь Верден к городской ратуше, но в самый последний момент передумал и свернул обратно к набережной. Он углубился в тихие пустынные переулки, не надеясь увидеть там ничего особенного, но вскоре его внимание привлекла весьма занимательная картина. В конце улицы он заметил женщину в простом бумазейном платье и белом чепце на голове, идущую между двумя щеголями. По всей видимости, молодые люди пытались склонить девушку к более близкому знакомству, на что она, впрочем, явно не соглашалась. Она все время оглядывалась по сторонам в поисках помощи и ускоряла шаг, но отделаться от навязчивых ухажеров было не так просто. Высокие и сильные, они легко удерживали женщину за локти с обеих сторон, не давая ни малейшей возможности вырваться и пресекая любые попытки к сопротивлению. Пройдя еще с десяток шагов, троица свернула в переулок и скрылась из виду. Рескатор — а это был именно он — ускорил шаг. Ему совсем не хотелось ввязываться в драку в городе, куда его привели совершенно иные заботы, но в этот час на улице не было ни души, и никто кроме него не мог прийти бедняжке на помощь в случае крайней необходимости. Хотя еще оставалась смутная надежда, что красотка просто делала вид, что сопротивляется, чтобы набить себе цену, но вскоре донесшийся из переулка женский крик подтвердил самые мрачные догадки. Выхватив из ножен саблю, Рескатор бросился на помощь. Едва он завернул за угол, его взору открылась самая омерзительная сцена. Один из нападавших, одетый в модный голубой камзол, крепко держал женщину за руки, заведя их ей за спину, второй в это время уже разорвал завязки на корсаже и теперь намеревался задрать юбки. — Давай, Жанно, — приговаривал он, — держи ее покрепче. Скоро мы завернем ей юбки на угли, этой хорошенькой еретичке! Все правильно! Нам сегодня везет… На левой щеке девушки виднелся след от удара, но, тем не менее, она продолжала вырываться из грубых рук. Рескатору бросилось в глаза, что женщина не выглядела беспомощной и не визжала от страха, как бы поступили многие на ее месте, а храбро отбивалась от насильников. Каким-то чудом ей удалось высвободиться, она метнулась к закрытой двери, единственной с этой стороны улицы, и что есть силы забарабанила по грубым доскам: — Помогите! Помогите! Мэтр Габриэль!.. Помогите! Но они опять набросились на нее. На сей раз бандиты не церемонились. Оттянув ее от двери, один толкнул девушку на булыжную мостовую, второй тут же навалился сверху. В этот момент Рескатор, бесшумно приблизившись, приставил острие сабли к шее склонившегося над женщиной насильника. — Ты, кажется, не понял, но мадемуазель не по душе твое общество, — сказал он. Оба нападавших тут же обернулись и с недоумением уставились на мужчину, который появился словно из-под земли. Они были настолько ошарашены, что первые несколько мгновений не могли пошевелиться или что-либо сказать. — Ты… Ты кто такой? — наконец пришел в себя один из насильников. — Стану твоей погибелью, если сейчас же не уберешься и не оставишь мадемуазель в покое! — ответил он, кивнув на притихшую женщину, которая была сбита с толку не меньше, чем бандиты, и в то же мгновение замер, пораженный увиденным. С чистого, по-девичьи молодого лица на него глядели огромные изумрудные глаза, в которых застыло выражение одновременно страха, надежды и недоумения. Не узнать ее было невозможно! Это была ОНА — француженка из Кандии, чей образ преследовал его во снах, прекрасная Анжелика дю Плесси-Бельер! Именно за ней он приехал в Ла-Рошель сразу же, как только узнал от Роша, что она здесь. «Мы пили ужасный напиток, который они называют «кофе» в таверне «Новая Франция». Она просила никому не говорить, где она, но разве можно сдержаться?! Ведь она — единственная женщина, которой удалось невредимой сбежать из гарема Мулея Исмаила!» Но ее вид привел его в замешательство. Дешевое бумазейное платье, чепец… Решительно не так он представлял себе их встречу и совершенно не ожидал увидеть ее в образе холодной чопорной гугенотки. Нескольких секунд, которые потребовались Рескатору, чтобы оправиться от потрясения, вполне хватило двум наглецам, чтобы выхватить шпаги и одновременно ринуться в атаку. Пират сделал пару шагов назад, свободной рукой выхватил из-за пояса кинжал и, не дрогнув, принял первый удар. За ним тут же последовал второй, третий, четвертый… Металл ударялся о металл, скрежеща и высекая искры, и звон клинков разносился по узкому пустынному переулку, словно раскаты грома перед грозой. Рескатор, будучи в меньшинстве, был вынужден постоянно отступать. Он мастерски владел саблей и всеми фехтовальными приемами, но у него одного против двоих таких же рослых противников было слишком мало шансов выйти из схватки победителем. Оба бандита прекрасно владели шпагами, но были более плотного телосложения, нежели пират, и в какой-то момент это сыграло с ними злую шутку. Они сыпали ударами то одновременно, то поочередно, но худой и ловкий Рескатор легко отражал их, не давая им ни секунды передышки, и в конце концов они начали уставать. Дойдя до того места, где возле стены были сложены деревянные ящики различных размеров, Рескатор быстро взбежал по ним и, спрыгнув, оказался прямо за спиной у щеголя в голубом камзоле. Незамедлительно последовал удар саблей и тот, взвыв от боли, осел на мостовую. Второй тут же ринулся в атаку с удвоенной силой, но его участь уже была предрешена. На губах Рескатора зажглась торжествующая усмешка, и ему хватило всего одной контратаки, чтобы пронзить кинжалом грудь второго насильника. Из горла мужчины вырвались какие-то булькающие звуки, затем он рухнул на землю, окрашивая ее алой кровью. Рескатор окинул взглядом поверженных противников, затем развернулся и, возвращая саблю и кинжал в ножны, направился к Анжелике, которая до сих пор не пришла в себя от стремительно развивающихся событий и продолжала неподвижно сидеть на земле, не обращая внимания на задранную юбку и уперевшись взглядом в черную фигуру, которая увеличивалась по мере приближения. — Вы! — только и смогла выдохнуть она, когда Рескатор навис над ней. — Конечно, я. Вы не рады? — Может мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — вдруг прогремел рядом голос Габриэля Берна. Он уже достаточно давно стоял на пороге своего склада, явившийся на призыв о помощи и успевший насладиться зрелищным поединком, но теперь решительно не понимал, что здесь происходит и кто этот странный человек в маске, склоняющийся к сидящей на земле Анжелике. Правда, к его же горю, взгляд мэтра Габриеля наткнулся на точеные ножки молодой женщины, красоту которых не могли испортить даже дешевые чулки, и он шумно сглотнул, за что тут же был награжден испепеляющим взглядом пирата. Несмотря на то, что ноги отказывались ее держать, Анжелика все-таки с трудом поднялась, сумев увернуться от руки Рескатора, предлагающего помощь, и прислонилась к стене. Ее взгляд с ужасом перебегал с одного безжизненного тела на другое, затем с пирата на торговца. После всех событий, раз вернувшийся перед ней, ее охватила дикая паника загнанного, преследуемого животного, совершенно преобразившая обычно спокойные и безмятежно-гордые черты. Теперь она походила на смертельно испуганного ребенка. Охваченная страхом, она не замечала состояния своей одежды, в которое ее привели негодяи. Корсаж был расстегнут, блуза разорвана, чепчик сорван, а рассыпавшиеся волосы золотым каскадом покрывали плечи и полуобнаженную грудь. Пушистые пряди сверкали в солнечных лучах, как драгоценный металл, еще более подчеркивая белизну кожи. Мужчины, не отрывая взгляда, смотрели на нее, не зная, что предпринять. Возможно, следовало попытаться утешить и успокоить ее, но они оба опасались, что, пережив сейчас один из тех моментов, когда мужчина и женщина сталкиваются лицом к лицу в смертельной схватке и непримиримой вражде, она воспримет их помощь, как посягательство на ее женственность. Первым в себя пришел Рескатор. Сняв плащ, он подошёл к Анжелике и накинул его ей на плечи. Она сразу же запахнулась в него тем же нетерпеливым движением, как когда-то давно в Кандии, и мучительно-тягучие воспоминания нахлынули на нее бесконечной волной. Батистан, Кандия, десятки мужских глаз, глядящих на нее с вожделением и ОН, появившийся, чтобы спасти ее, укрыть от жадных взглядов. Но между этими двумя похожими эпизодами была ночь в Плесси, где она точно так же, как сейчас, отбивалась от бесконечного количества рук, тянущихся к ее телу. Все это было так живо и так сильно пустило в ней корни, что теперь она не могла оправиться от удара, всколыхнувшего былые страхи. У Анжелики подкосились ноги, и она стала сползать вниз по стене, но, когда Рескатор захотел поддержать ее, она выставила вперед руку, запрещая приближаться к себе. Этот жест и особенно страдальческое выражение лица молодой женщины пригвоздили его к месту. Он больше не узнавал ее. Что с ней стало за эти годы, что пленительная сирена, какой он помнил ее в Кандии, превратилась в это затравленное, несчастное существо, спрашивал он себя, однако времени для размышлений у него не было. Он заметил, что взгляд Анжелики скользнул куда-то вверх, пробежал по валу и остановился, с ужасом взирая на смотрителя Фонарной башни, который наблюдал за ними с высоты стены. Долгая и томительная тишина, воцарившаяся на улочке, казалось, длилась много бесконечных минут. Потом солдат как будто принял какое-то решение. Он начал тяжело спускаться по каменным ступеням, затем его сапоги и алебарда громко застучали по мостовой, и этот стук казался ужасным грохотом. Рескатор напрягся в ожидании новой схватки, его рука медленно поднялась к поясу и сжала рукоять кинжала. Но Анжелика узнала в приближающемся солдате Ансельма Камизо — словоохотливого юношу, с которым нередко перебрасывалась приветвиями, когда шла за покупками, и, дотронувшись до руки Рескатор, сжала его запястье, как бы говоря, что не нужно больше кровопролития. — Прекрасный поединок, месье, — воскликнул тем временем Ансельм, обращаясь к пирату. — Я видел его вон оттуда — сверху, — он указал на узкое смотровое оконце почти под самой крышей башни. — А также видел, как эти две свиньи преследовали вас, прекрасная госпожа, — добавил он, на этот раз смотря на Анжелику. Он указал на один из трупов концом своей алебарды. — Я знал этих двоих. Бомье платил им за то, чтобы они провоцировали дочерей и жен протестантов. Потом прибегает отец или муж, начинается борьба — и, пожалуйста, вот вам удобный случай бросить в тюрьму еще нескольких «еретиков», как они говорят. Но я в такие игры не играю. Он словоохотливо продолжал, опершись на свое оружие: — Если тебя ломают на дыбе и прогоняют сквозь строй, как это сделали со мной, что тебе остается делать, как не отречься? Я — бедный солдат и должен что-то есть. Но это еще не причина для того, чтобы предавать людей, бывших когда-то моими братьями. Давайте, действуйте, избавляйтесь от этих тварей. Я ничего не видел. Он повернулся к ним спиной и медленно пошел обратно на свой пост на стене. — Нужно действовать быстро, — сказал мэтр Берн. — Если это правда, то, что он рассказал, значит, Бомье со своими приспешниками где-то недалеко. Он окинул Рескатора быстрым взглядом, словно прикидывая, можно ли тому доверять, но иного выхода у него не было. — Помогите мне, — попросил он. — Мы зароем их в соль. Это прекрасный тайник: соль сохранит тела и даст время дождаться удобного случая, чтобы навсегда избавиться от них. Не говоря ни слова, Рескатор последовал за мэтром Берном. Предварительно убедившись, что на складе нет рабочих, мужчины быстро перетащили тела к искрящейся белыми кристалликами снежной горе и принялись энергично орудовать лопатами, засыпая их солью. Понимая, что на счету буквально каждая секунда, Анжелика, пересилив себя, бросилась к фонтану, который находился в начале улицы, и, набрав ведро воды, принялась смывать кровь с мостовой. Она несколько раз возвращалась к фонтану, без конца благодаря Бога за то, что на улице по-прежнему не было ни души и никто не мог увидеть ни ее растрепанного вида, ни того странного дела, которым она занималась. Наконец, когда вода в дренажной трубке, протянувшейся вдоль дороги и выходящей прямо в море, приняла еле заметный розовый оттенок, который не мог вызвать ни у кого подозрений, она облегченно вздохнула. Но на этом испытания не закончились. Стоило ей поставить ведро на землю, как на улице за поворотом послышались торопливые шаги. Звук быстро приближался, и становилось очевидным, что буквально через несколько мгновений в переулке появится небольшая группа людей. Затравленно обернувшись, Анжелика поняла, что не успеет добежать до дверей склада мэтра Берна, чтобы спрятаться там. Понял это и Рескатор, секунду назад появившийся на пороге. Не мешкая, он несколькими стремительными шагами оказался около Анжелики и тут же увлек ее под свод портика, находившийся с противоположной стороны и немного в стороне от склада, намереваясь укрыться в нише, которую образовывала прямоугольная колонна, примыкавшая к стене дома. Они успели как раз вовремя. Едва Анжелика почувствовала спиной холод каменной кладки, в конце переулка показались сборщик податей с двумя секретарями и четырьмя вооруженными стражниками. Они целенаправленно приближались к дверям склада мэтра Берна и когда, спустя некоторое время, раздался звук ударов бронзового молоточка, Анжелика содрогнулась, предчувствуя беду. — Мэтр Берн! Мы пришли за уплатой вашего налога на соль, — прозвучал голос сборщика налогов, когда внушительная фигура торговца появилась на пороге. — Но я уже заплатил все свои налоги, — заявил мэтр Габриэль. — Я могу показать вам расписки. — Вы принадлежите к протестантской реформистской религии? — Да. — В таком случае, согласно недавно вышедшему закону, вы должны уплатить налог на соль еще раз, в том же самом размере, в котором уже уплатили. Вы можете посмотреть сами, все это написано вот здесь, — добавил он, протягивая лист пергамента. — Это еще одно проявление несправедливости. Для этого нет никаких причин. — А чего вы ждали, мэтр Берн? Обращенные протестанты освобождаются от уплаты подоходного налога за один год, а подать не платят в течение трех лет. Мы должны возмещать эти потери в другом месте. Поэтому упрямые люди, вроде вас, будут платить за других. Во всяком случае, это будет стоить вам всего лишь двенадцать бочонков вина, сто пятьдесят фунтов бекона и двенадцать бушелей соли. Это не так уж много для такого богатого человека, как вы. Каждый раз, когда звучало слово «соль», Анжелика бледнела все сильнее. Она заламывала пальцы и кусала губы, чтобы не закричать, но продолжала напряженно прислушиваться к малейшему шуму, доносящемуся с улицы. Бесконечные минуты, в течение которых Анжелика ждала несчастья, что могло разразиться в любой момент, потянулись так мучительно долго, что она почти ощущала физическую боль. Ею овладела уверенность, что вот-вот раздадутся крики и она увидит, как мэтра Габриэля уводят под охраной вооруженных солдат, затем его бросят в темницу, а позже казнят, за убийство, которого он не совершал. И все из-за нее. Снова из-за нее пострадал невинный человек, как много раз до этого. Слабый стон сорвался с ее губ. — Не волнуйтесь, они их не найдут, — прозвучал прямо возле ее уха тихий голос Рескатора. В его тоне было столько успокаивающей ласки, что Анжелика невольно вскинула на него взгляд и практически сразу перестала дрожать. Она не стала сопротивляться, когда рука пирата осторожно легла ей на талию, и позволила ему притянуть себя к его сильному худощавому телу. Маленький закоулок, в который не проникали слепящие солнечные лучи, надежно скрывающий их, показался ей вдруг самым безопасным местом на свете, а сам Рескатор — рыцарем без страха и упрека. Он внезапно появился перед ней именно в тот момент, когда она отчаянно нуждалась в помощи, снова спас ее, загородил от бед и несчастий. Забытое и восхитительное чувство мужского покровительства и защиты всколыхнуло в ней столько переживаний, что, не в силах сдержать их, она спрятала лицо у него на груди и разрыдалась. Она плакала беззвучно, лишь только плечи ее безудержно содрогались и горячие слезы катились из-под опущенных ресниц. Рескатор утешал ее. Он гладил ее по волосам, шептал на ухо всякие милые глупости, успокаивал, словно она была ребенком. Анжелика забылась настолько, что потеряла счет времени, и единственное, что осознавала, было то, что он — Волшебник Средиземного моря — пришел и встал между ней и грозившей ей опасностью, защитил, совершил ради нее убийство. Чувство ужаса, еще недавно переполнявшее ее, постепенно начало ослабевать. Она уже не так сильно вздрагивала от страха и отвращения, дыхание стало почти ровным. И вдруг она подумала: «Я в объятиях мужчины, и я не боюсь!». Неужели он смог сотворить для нее это чудо — избавить от болезни, которую она считала неизлечимой?! Тут же Анжелика почувствовала острый стыд. Она ясно ощутила прикосновение его горячих рук к своей спине под плащом, ее щеки вспыхнули, и она отодвинулась. Какая горькая ирония, что она смогла забыться именно в его объятиях! Среди всех красивых, сильных и влиятельных мужчин из ее теперешнего окружения, которых она могла бы при желании очаровать, она выбрала пирата, проклятого и отверженного, живущего грабежом и разбоем. Чувство отвращения, на этот раз к самой себе и своему телу, вновь всколыхнулось в ней и позволило, наконец, снова остро воспринимать действительность. Она прислушалась к звукам с улицы. Теперь там было тихо, и лишь скрип колес телеги, нагруженной товаром, затихал где-то вдали. Анжелика быстро осмотрелась и увидела мэтра Берна, стоящего в противоположном конце портика. Осуждение в его взгляде обожгло ее, словно раскаленным железом, и она поспешно вырвалась из объятий Рескатора. — Мэтр Берн, они ушли? — взволнованно воскликнула она, приблизившись к торговцу, и, положив руку на его предплечье, робко заглянула в глаза. — Да, они ушли, — буркнул он, отстраняясь и убирая ее руку. — Прекрасно! — воскликнул Рескатор. — Коль этот досадный инцидент наконец исчерпан, значит теперь мы можем уехать! Он оттолкнулся от стены и протянул Анжелике руку, как бы приглашая следовать за ним. — Мы? Кто это «мы»? — недовольным тоном осведомился мэтр Берн. — Я и маркиза дю Плесси-Бельер, конечно, — ответил Рескатор. Под сводами портика воцарилась тишина. Мэтр Габриэль недоуменно переводил взгляд с Рескатора на Анжелику, зеленые глаза которой зажглись яростным огнем на смертельно побледневшем лице. Но Рескатор, похоже, сразу понял причину замешательства буржуа. — О, так он не знает? — спросил он у Анжелики, и его губы растянулись в ироничной усмешке. — Госпожа Анжелика, о чем говорит этот тип и что я должен знать? — спросил мэтр Берн, все больше распаляясь. — Не утруждайтесь, — с иронией сказал Рескатор. — Я объясню. Перед вами, месье, одна из самых прекрасных женщин королевства, украшение Версаля и постели Его Величества. Когда мы встречались в последний раз, она носила имя маркизы дю Плесси-Бельер. Или вы за последние пять лет успели получить другой титул? Анжелика обескураженно покачала головой, не осмеливаясь поверить, что все услышанное прозвучало взаправду и теперь мэтр Берн догадается, кто она на самом деле. Она вскинула на него испуганный взгляд, но было поздно. Мысли Габриэля Берна уже приняли нужное русло. Торговец смотрел на нее так, словно не узнавал, но постепенно выражение его лица стало меняться. Он явно вспоминал слухи, которые ходили по Ла-Рошели со времен восстания в Пуату, а главное — имя женщины, возглавившей мятеж, и ее слишком выдающиеся приметы: зеленые глаза, золотые волосы… — Маркиза дю Плесси… — ошарашенно проговорил он. — Мятежница Пуату… Анжелика пошатнулась, и ее глаза наполнились слезами. — Я не могла сказать вам…. — прошептала она. — Вы же понимаете, что не могла… На этот раз пришел черед Рескатора прийти в замешательство, но, будучи от природы человеком проницательным, он не стал что-либо говорить, а насторожился и ждал, пока его собеседники сами раскроют карты. — Вы должны были сказать мне! — громыхнул мэтр Берн, и от сдерживаемой злости желваки заходили на его лице. — Я бы смог защитить вас! — Нет, не смогли бы! — закричала Анжелика, в отчаянии заламывая руки. Она вдруг с ужасом осознала, что мир и покой, который она обрела под кровом Габриэля Берна, потерян навсегда. Проклятие и здесь настигло ее. Всюду, где бы она ни проходила, оставались горы трупов. Все, кто осмеливался ее полюбить, погибали. Теперь она накликала беду на него, и отныне для нее нет больше места рядом с этим суровым и добрым человеком. — Не смогли бы… — сокрушенно повторила она и, подняв на него взгляд полный отчаянной мольбы простить ее, резко развернулась и бросилась бежать. Она больше не позволит кому-либо умереть из-за нее! Она должна бежать, бежать, не глядя по сторонам, бежать и бежать так далеко, как только сможет, пока хватит сил, пока не упадет в изнеможении… *** Дорога вилась среди береговых скал, по краям ее торчали высохшие солончаковые растения. Она следовала изрезанной линии побережья с множеством бухт и затонов, зубчатых выступов, остроконечных мысов и вела от Ла-Рошели к деревушке Ла-Паллис, напротив которой лежал остров Ре. Идти по рыхлому серому песку было трудно, но Анжелика упорно двигалась вперед. Она и сама не знала, как здесь очутилась и куда идет, но оставаться сейчас в городе было для нее невыносимо — казалось, что все вокруг в курсе того, что из-за нее убиты двое полицейских прислужников, что сейчас их тела спрятаны на складе мэтра Берна, и что она та самая мятежница из Пуату, за голову которой объявлена награда… Анжелика почти физически ощутила, как кольцо недоброжелателей сжимается вокруг нее, и ускорила шаг, чтобы убежать как можно дальше от преследующего ее по пятам кошмара, найти безопасное место, спрятаться там, словно загнанный в ловушку зверь, и переждать погоню. Но не только это гнало ее прочь от Ла-Рошели. Рескатор, появившийся сегодня словно ниоткуда, чтобы прийти ей на помощь, заставлял ее сердце буквально выпрыгивать из груди от волнения, и она сама не понимала, ощущала ли она страх или удовольствие от его присутствия. Ведь она столько раз повторяла про себя шутливый возглас господина Роша: «Хорошо бы Рескатор привел свое судно в Ла-Рошель!», что теперь, когда он собственной персоной предстал перед ней, она растерялась от урагана чувств, нахлынувших на нее. Анжелика поплотнее запахнулась в плащ, который Рескатор накинул ей на плечи, и ее окутал аромат сандала — терпкий, дурманящий, чуть горьковатый, который мгновенно напомнил ей ту ночь в Кандии, когда его горячие руки лежали на ее плечах, а душистые, теплые складки великолепного бархатного плаща нежно обнимали ее, отгораживая от похотливых взглядов торговцев живым товаром… Всего час назад Анжелика снова испытала на себе необъяснимую притягательность взгляда черных, как восточная ночь, глаз Волшебника Средиземноморья, уверенную властность его прикосновений, силу объятий, которым она с огромным трудом могла сопротивляться — покорная, словно одалиска своему хозяину, и только осознание своего унижения в его глазах помогло ей вернуть самообладание. Образ Рескатора предстал перед ней с пугающей четкостью: на нем, как и в ночь торгов, была кожаная маска с искусственным носом, доходившая до самых губ, которые обрамляла черная вьющаяся бородка, удлинявшая его скрытое под маской лицо, а его угловатая фигура — квадратные плечи, талия, затянутая широким кожаным с металлическими вставками поясом, с которого свисали два пистолета в резных кобурах, длинные мышцы сухопарых бедер, обтянутых кожаными штанами — была словно высечена из черного камня. Его алмазно-твердый, невыносимо пронзительный взгляд, сверкавший из прорезей маски, насмешливый тон хриплого голоса, глухого и изломанного, манера держаться — холодная, недоверчивая, настороженно-выжидательная — рушили его образ властителя Средиземноморья. Да, это был он, Рескатор, но в нем ощущалась магия не океана, а чего-то более грубого и страшного. Анжелика так долго мечтала об этом загадочном человеке, как о герое сказок тысячи и одной ночи, а перед нею стоял пират с окровавленной саблей в руке. Было от чего разволноваться! Тишина ланд, составленная из бесчисленного множества звуков — шума ветра, шороха камешков у подножия скал, крика птиц, взлетавших из зарослей тростника — понемногу привели Анжелику в спокойное расположение духа. Она почувствовала, как перестает судорожно глотать воздух, а сердце уже не бьется в ее груди, как обезумевшая птица. Нет, покачала она головой, она не создана для городской жизни. Теперь, оказавшись вне городских стен, Анжелика словно ожила, возвращаясь душой и взглядом к тому, что ей было по-настоящему дорого: ландам, далекому горизонту и всему, что таилось вокруг и впереди. Свобода ото всех и от всего, свобода идти, куда пожелаешь — это ли не счастье, к которому она так стремится? Ровный, плоский, голый край, без лесов, над которым подымалась тончайшая серо-зеленая дымка, под которой бесконечно тянулась эта равнина, покрытая дюнами, болотами и пашнями, манил ее к себе и обещал надежный приют. Надежный ли? Могла ли она чувствовать себя в безопасности на землях Французского королевства? Анжелика долго разглядывала открывающийся перед ней вид, а потом ее взор обратился к морю. В этих пустынных местах, где не было людей с их разрушительными страстями, она с особой уверенностью ощутила, что море не предаст. Наступит новая пора жизни, откроется новая страница. И какие бы трудности там ни предстояли, у нее найдутся свежие силы, чтобы справиться с ними, потому что она освободится наконец от страшного гнета, прижимавшего ее к земле. И она оставит без сожаления эту дряхлую землю, позабыв обо всем, что тут было — кроме могилки на краю Ньельского леса, недалеко от развалин белого замка… Анжелика жадно разглядывала море, зажатое между островами Ре и Олерон, как в капкане, но в нем, казалось, навсегда усмиренном, обманчиво-покорном, ощущалась мощь далекого океана. А там, за ним, лежал Новый свет, с детства манивший ее исполнением самых сокровенных желаний и обещанием счастья. Все, что она возьмет с собой в новую жизнь — только маленькую рыжеволосую девочку, ее проклятие, ее боль, ее единственное сокровище… Внезапно Анжелика услышала отдаленный звук человеческой речи и неравномерный стук, вроде ударов плотницкого молотка. Потом порыв ветра донес резкий и характерный запах горячей смолы. Из-за скалы, закрывавшей собой небольшую бухту, поднимался дымок. Анжелика осторожно опустилась на землю и поползла по сухой траве в сторону скалы. Она увидела там трехмачтовое судно без флага. Оно сидело довольно глубоко в воде и было сравнительно широким, значит, могло быть голландским или английским, но никак не французским и, уж конечно, не ларошельской рыболовной шхуной. У тех водоизмещение было не больше 180 тонн, а у этого судна по крайней мере 250. Почему же торговый корабль оказался в миле от Ла-Рошели, в этой бухте, неудобной для стоянки, плохо защищенной от ветра невысокими скалами, неглубокой, с илистым дном? Обычно в таких бухтах находили приют рыбачьи лодки. А торговое ли это судно? Глаз Анжелики, наметанный за время плавания по Средиземному морю, научился замечать маскировку. Она уже убедилась, что тут должен быть второй мостик с пушечной батареей, а почти невидимые даже вблизи врезанные в доски люки были орудийными портиками и, когда нужно, открывались, а за ними чернели дула полутора десятков орудий. На мостике возле необычно высокой рубки были навалены кучей вроде бы обыкновенные мешки, но можно было догадаться, что под ними скрывались небольшие пушки — кулеврины. На эту мысль наводил и часовой, стоявший возле мешков. Под покрышками прятались и длинные багры, шесты и лестницы, употребляемые в морских боях, чтобы оттолкнуть нападающий корабль либо., чтобы притянуть его к себе. От судна отошел каик, направляясь к берегу. Анжелике не было видно, где он пристал. Она проползла еще немного вперед и осторожно подняла голову. До нее донесся гул голосов, но нельзя было разобрать, на каком языке говорят. Зато она увидела горевший на прибрежных камнях костер, над которым в огромном котле кипела шведская смола, то есть гудрон — то, чем обмазывают бока кораблей. Возле стояли бочонки. Матросы — видны были только их макушки, непокрытые, либо в шерстяных колпаках, — окунали в гудрон пуки пакли и складывали их в корзины, которые относили на каик. Экипаж каика состоял из четырех человек, они все принадлежали к разным расам, словно должны были на празднике Нептуна представлять четыре страны света. У одного, поджарого и подвижного, кожа была смуглой, а глаза большими, как у жителей Средиземноморья, — кто он был, сицилиец, грек или, может быть, мальтиец? Другой, коренастый, в лохматой меховой шапке, грузный, как медведь, казалось, едва двигался в негнущихся сапогах и балахоне из тюленьих шкур. У третьего узкие глазки поблескивали на пряничном лице, а мышцы могучих голых рук вздулись, когда он легко поднял над головой бочку солидных размеров с кусками смолы, — это был, конечно, турок. Четвертый, рослый и величественный мавр, не помогал товарищам в черной работе, а держался в стороне, оглядывая окрестности, с мушкетом в руках. «Пираты!» Анжелика едва не вскрикнула, но тут же зажала себе рот ладонью. Дерзость этих флибустьеров превосходила всякое воображение: всего в нескольких кабельтовых от них находился ларошельский форт Св. Людовика, а чуть дальше была база королевского флота в гавани Сен-Мартен на острове Ре! Оснастка корабля была такой, что паруса можно поднять очень быстро; он всегда, видимо, держался настороже и готов был тронуться с места при первой тревоге. Странно только, почему пираты конопатили свой корабль в таких условиях. Конечно, это могло ввести в заблуждение небрежного наблюдателя, все равно, был он на море или на суше. Корабль казался совсем пустым, на нем не было никого, кроме пары часовых. Он слегка покачивался на волнах, и на солнце блестела позолота украшений на корме. Корма была так нарядно и роскошно отделана, что в пору хоть королевскому кораблю. Анжелике удалось разобрать золотую надпись: «Голдсборо». И тут ее словно окатило холодной волной — она поняла, кому принадлежал этот корабль! Неподалеку свалился камень, и Анжелика покрепче прижалась к земле, истово молясь, чтобы ее не заметили. Но ее надеждам не суждено было сбыться — между лопаток ей уперлось дуло мушкета, а чей-то голос возмущенно произнес по-арабски: «Это же плащ господина!» *** Рескатор проводил взглядом беглянку и посмотрел на Берна. Кулаки торговца судорожно сжались, а лицо покраснело и исказилось в странном сочетании гнева и растерянности. Было очевидно, что он желал броситься вслед за Анжеликой, но не смел. Еще бы, хмыкнул про себя пират, почтенный буржуа гонится за растрепанной женщиной в порванной одежде по улицам Ла-Рошели — да такое будут обсуждать еще лет двадцать, а мэтр станет всеобщим посмешищем, если раньше не загремит в тюрьму за нарушение общественного порядка. Но какой, однако, темперамент у этого гугенота! Нечасто встретишь столь сильный огонь чувств, скрытый под маской невозмутимости — Рескатор успел уловить полный похоти взгляд, который бросил торговец на обнаженные ножки распростертой на земле Анжелики, хоть он и длился не больше мгновения. «Чопорные ханжи, — с внезапным ожесточением подумал Рескатор, — что поют псалмы своему Господу и презирают женщин, а сами истекают слюной от желания обладать ими…». — Думаю, нам стоит поговорить, — негромко произнес Рескатор прямо над ухом Берна. Тот вздрогнул от неожиданности, потом молча кивнул и сделал приглашающий жест рукой в сторону своей конторы. В полутемной комнате, где рядом с кипами счетов и наборами гирь громоздились английские ножи, связки драгоценных канадских мехов и образцы разных крепких напитков, он так же молча указал пирату на скамью, стоящую около массивного приземистого стола. Присаживаясь, Рескатор не отрывал взгляда от лица торговца, который быстро оглядел его с ног до головы, словно оценивая одежду и оружие незваного визитера вплоть до последнего луидора. Флибустьер невольно усмехнулся. — Что вам кажется смешным в данной ситуации, сударь? — немедленно набычился мэтр. — Не принимайте на свой счет, — с любезной улыбкой ответил Рескатор, — сейчас у нас есть дела поважнее, чем обсуждение столь незначительных вещей. Думаю, вам понадобится помощь, чтобы незаметно избавиться от тел? Уголок рта гугенота нервно дернулся. — У нас есть свои способы разрешения подобных… неприятностей, — надменно произнес он, скрещивая руки на груди. — Помощь пирата нам вряд ли понадобится. — Как вы заносчивы в своей буржуазной щепетильности! — расхохотался Рескатор. — А между тем, еще неизвестно, на чьих руках больше крови — таких праведников, как вы, или отпетых негодяев, как я… Но не будем об этом. Меня больше интересует другое — как давно вы знаете госпожу Анжелику? — Около года, — провел рукой по лбу торговец. — Она прислуживает в моем доме. А вам какое до этого дело? — Даже так? — протянул пират, игнорируя вопрос гугенота, и начал поглаживать ладонью подбородок, словно размышляя о чем-то. — Какая гримаса судьбы! Блистательная любовница короля Франции теперь стирает грязное белье для семьи негоцианта… Или она не только ваша служанка, мэтр? — черные глаза Рескатора впились в лицо торговца. Тот вспыхнул мгновенно, словно вязанка сухого хвороста. — Вас это не касается! — загремел Берн, задыхаясь от ярости. — По какому праву вы допрашиваете меня? Убирайтесь вон! — и его палец указал в сторону двери. — Не стоит так горячиться, — примирительно поднял руку флибустьер. Его забавляла запальчивость торговца. — Госпожа Анжелика слишком красива, чтобы у меня не могли не зародиться подобные мысли, признайте это, — он обезоруживающе улыбнулся. — Кроме того, ее теперешнее незавидное положение должно было подтолкнуть ее к мысли найти себе защитника, а вы, как никто другой, подходите на эту роль. Что вам известно о восстании, в котором она была замешана? — не давая торговцу опомниться, задал новый вопрос Рескатор. — Она была той самой «мятежницей из Пуату», — после долгих раздумий прошептал Берн, тяжело опускаясь на лавку рядом с пиратом. — Я всегда это подозревал, а ваши сегодняшние слова о маркизе дю Плесси-Бельер уничтожили мои последние сомнения. Ходили слухи, что некая знатная дама, которая прежде была в фаворе при дворе, подняла своих крестьян против короля и подбила на бунт всю провинцию: и гугенотов, и католиков. Восстание продолжалось около трех лет, но в конце концов его подавили. Все Пуату было разорено, а та женщина исчезла. За ее голову назначили награду в пятьсот ливров, я это хорошо помню. Теперь я уверен — это точно была она. Рескатор опустил голову. Так вот как она провела эти пять лет, о которых он ничего не знал, полагая, что она либо умерла, либо смиренно возвратилась под крыло короля Франции. Восстание против короля! Да она просто рехнулась! Подумать только, ведь в Кандии она была у него в руках. И он мог бы избавить ее от этого… — Откуда вы знаете госпожу Анжелику? — как сквозь вату, донесся до него голос торговца. — И почему вы хотели увести ее с собой? — По праву хозяина, — рассеянно бросил Рескатор и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты. *** Высокий мавр втолкнул Анжелику в какое-то помещение, где пахло жиром, должно быть, камбуз. Через некоторое время туда вошел человек в маске, в шляпе с перьями, и она тотчас узнала этот приземистый силуэт. Она видела его на мостике галеры «Ла Рояль». Тогда капитан Язон, сподвижник знаменитого Рескатора, отдавал распоряжения герцогу де Вивонну, главному адмиралу флота короля Людовика XIV. Теперь он был не столь великолепен, но держался с уверенностью власть имущего, чья воля не знает преград. Ее догадка оказалась верной! — Вы капитан Язон? — выдохнула она, подавшись к нему навстречу всем телом, но крепкая рука мавра удержала ее. — Откуда вы меня знаете? — спросил он удивленно. — Я видела вас в Кандии. Его глаза из-под маски всматривались в эту странную крестьянку, которую привели сюда, в испачканной и разорванной одежде, с накинутым на плечи плащом Рескатора. Он явно не узнавал ее. — Я, — немного помедлила с ответом Анжелика, раздумывая, стоит ли ей раскрывать себя, — та женщина, которую ваш господин купил в Кандии за тридцать пять тысяч пиастров четыре года тому назад, в ту ночь, когда случился пожар… Капитан Язон буквально подпрыгнул до потолка. Пораженный, он снова стал всматриваться в нее. Потом выругался несколько раз по-английски. Наконец с непривычным для него волнением он приказал двум матросам бдительно сторожить пленницу и бросился на мостик. Матросы сочли нужным взять Анжелику за руки. Все равно бежать было невозможно. Она же попала в логово зверя. Впечатление, произведенное ее именем, встревожило ее. По всей видимости, про нее тут помнили. Сразу налетели воспоминания: Кандия, освещенная взрывом синего пламени, Кандия в огне. Отходящий от берега «Гермес» пирата д’Эскренвиля, уже запылавший, блестящий, словно золотой, с мачтами, падающими в вихре искр. Рескатор, выскочивший из клубов дыма своей загоревшейся шебеки, и этот старый гном, колдун Савари, плясавший на корме своей греческой барки и кричавший: «Это греческий огонь! Это греческий огонь!». В ту ночь пожара в Кандии две судьбы встретились, потом разошлись в ярких вспышках огня, и вот сегодня, против всякой логики и воли богов, они вновь встречаются на противоположном конце земли. Неужели Осман Ферраджи предвидел это, вглядываясь в звезды с вершины Мозагрибской башни? Послышался шум шагов за стеной, и Анжелика выпрямилась, стряхивая с себя дурманящую пелену воспоминаний. Снова вошел капитан Язон. Он взмахнул рукой, и Анжелику повели на палубу. По дороге она ощутила колючее дыхание ветра, услышала непрекращающийся шум волн. Затем пришлось подняться по коротенькой деревянной лестнице. В окнах рубки светились неподвижные красные огоньки, напоминающие дьявольские огни, освещающие реторты алхимиков, слуг Сатаны. Почему это сравнение пришло Анжелике в голову, когда ее втолкнули в каюту? Может быть, ей вспомнилось, что того, кто был здесь властелином, называли Колдуном Средиземного моря? Прежде всего она ощутила что-то мягкое под ногами, словно оказалась на лужайке, поросшей травой-муравой и цветами, потом, когда дверь за ней закрылась, ее охватило благодатное тепло, идущее от находящейся неподалеку жирандоли. Оглядевшись вокруг, она направилась к большому восточному дивану, стоявшему в глубине каюты, и опустилась на него. На полке рядом с диваном стояли корабельные песочные часы, тяжелый бронзовый пьедестал которых не давал им сдвинуться с места, так что раскачивание корабля не нарушало их равновесия. Машинально Анжелика легонько ударила по тонкому стеклу, приводя в действие механизм часов, и песок светлой быстрой струйкой побежал вниз… Сколько ей суждено сидеть здесь? Как скоро Ему доложат, что она схвачена? *** Сейчас он был не готов разговаривать с ней… Ему нужно было все обдумать, прежде чем они увидятся… Перед его глазами неотступно стояла картина батистана в Кандии, тот миг, когда он увидел ее и одновременно узнал, что ее вот-вот продадут. Сейчас же, немедля, остановить торги, назвать такую сумму, чтобы покончить все разом! Тридцать пять тысяч пиастров! Чистое безумие… И затем, тут же — прикрыть ее, отгородить от чужих взглядов. Только тогда он почувствовал, что она в самом деле рядом, коснулся ее — живой, реальной. И с первого же взгляда ему стало ясно, что силы ее на исходе, что угрозы и жестокое обращение этих негодяев, торговцев человеческим телом, довели ее почти до помешательства — словом, что она ничем не отличается от тех несчастных, дрожащих, сломленных женщин, которых он подбирал на рынках Средиземноморья. Она смотрела на него блуждающим взглядом и не узнавала. Тогда он решил пока не снимать маску, а сначала увести ее подальше от этого сборища, от всех этих жадных, любопытных глаз. Он увезет ее в свой дворец, окружит заботой, успокоит. А потом, когда она отдохнет и проснется, он будет у ее изголовья. Увы, его романтические планы были расстроены самой Анжеликой. Мог ли он вообразить, что женщина, настолько измученная, вконец изнемогшая, найдет в себе силы ускользнуть от него, едва выйдя из батистана? Он улыбнулся краешком рта. Что ж, она и сегодня оставила его с носом, исчезнув, едва появившись. Сумасбродка, колдунья, болотный эльф, никак не дающийся ему в руки… Завтра он разыщет ее и заберет с собой, чего бы ему это ни стоило. Если он сам раньше был повержен судьбой и не мог ее защитить, то теперь ему это под силу. И никакой Берн не посмеет встать у него на пути! Остановившись, Рескатор рассмеялся. Ревность? В самом деле? Он держал Анжелику в объятиях не дольше нескольких ударов сердца, а теперь готов сражаться за нее со всем миром! Определенно, он сошел с ума… А не безумием ли было прийти сюда, под стены Ла-Рошели, и разыскивать ее по всему городу, словно влюбленному школяру? Единственный след, который у него был тогда — это несколько слов, оброненных Роша в испанском порту: «Та француженка, ну, знаете, вы купили ее в Кандии, а она сбежала… Так вот, я встретил ее в Ла-Рошели!» И когда она возникла перед ним в грубом платье служанки и строгом чепце гугенотки, сердце его на мгновение остановилось: он словно воочию увидел, какие удары нанесла ей несправедливая судьба, что людская жестокость сделала с ней. А потом появился этот чертов торговец со своими масляными взглядами, и он словно с цепи сорвался. Унижая ее, Рескатор испытывал какое-то странное удовлетворение за те муки, на которые она его когда-то обрекла. Сейчас он корил себя за свою несдержанность, но ему необходимо было разобраться в себе самом, а на это было нужно время… Вдруг море всколыхнулось, и налетел туман, покрывший все кругом. Сквозь дымку Рескатор увидел белую Ла-Рошель с зубцами стен вдали, словно в серебряной короне. «Она там! — с внезапным ликованием подумал он. — Его Прекрасная Дама, с помощью чар злого колдуна обращенная в служанку». Но он спасет ее… Разве не за этим он здесь? И Рескатор негромко произнес: — Анжелика… Когда влажный туман рассеялся, стали отчетливо видны все краски моря, все очертания и линии, и фигура Абдуллы, спешащая ему навстречу… *** Дверь в каюту распахнулась, и Анжелика вскочила с дивана, поправляя на плечах сползающий плащ. Ей не хотелось, чтобы Он видел ее такой — в изорванной сорочке, со следами крови на бумазейной юбке. Наскоро пригладив рукой растрепанные волосы, она, поджав губы, прямо взглянула в глаза оперевшемуся плечом о косяк двери Рескатору. — По какому праву ваши люди удерживают меня здесь? — гордо вскинула она подбородок. — О, смотрю, ваша строптивость никуда не делась с нашей последней встречи! Вы все так же встаете на дыбы, как норовистая лошадка. Признаюсь, мне это по нраву… Рескатор засмеялся своим глухим смехом, переходящим в кашель, а потом направился в ее сторону. Двигался он поразительно легко, несмотря на непрерывное раскачивание корабля. В ее памяти возник силуэт, по-жонглерски балансирующий на бушприте его шебеки, бросая якорь для спасения галеры «Дофине». Она стояла здесь, в этой каюте, а какая-то часть ее души находилась среди видений прошлого. Неожиданно ей вспомнились признания Эллиды, молодой рабыни из Греции, и бабочками запорхали ее смятенные слова: «Все женщины!.. Он чарует всех женщин… Ни одна не избежала его власти…». Анжелика словно со стороны слышала собственный голос, четко и внятно произносящий: — Немедленно отпустите меня! Я должна вернуться к своей дочери, — в то время как ее тело против ее воли стремилось к нему навстречу, чтобы, как тогда, около склада мэтра Берна, почувствовать волнующую властность и опьяняющую надежность его объятий. Рескатор словно налетел на невидимую стену, замерев в шаге от нее. — К дочери? У вас есть дочь? — ей показалось или в его голосе промелькнула растерянность? Она ничего не ответила, а только молча кивнула. — Это дочь маршала дю Плесси? — продолжал он допрос. — Вас это не касается, — бросила она, отворачиваясь. — Черт возьми! — Рескатор рывком развернул ее к себе. — Меня касается все, что связано с вами! — Я не ваша вещь, пустите! — она попыталась вырваться из его рук, но он крепко сжал ее, не давая пошевелиться. — К вашей дочери? — снова повторил он, а потом встряхнул Анжелику за плечи. — Или к этому гугеноту? Он ваш любовник? — Рескатор резко отстранился, почти оттолкнул ее и начал мерить шагами каюту. — Думайте, что хотите, — зло проговорила Анжелика. — Ведь вы и без того невысокого мнения обо мне. — И, смею вас уверить, вы не облегчаете мне задачу, — криво усмехнулся он, окинув ее оценивающим взглядом. — Как вышло, что француженка из Кандии, прекрасная маркиза дю Плесси, любовница Людовика Богоданного, — этот титул прозвучал в его устах, как издевка, — стала прислугой в доме гугенотского негоцианта и, возможно, избрала его себе в возлюбленные? Согласитесь, тут есть от чего прийти в изумление даже такому закаленному пирату, как я, который всего насмотрелся. Не переставая говорить, Рескатор подошел к полке, на которой стояли песочные часы, и ударом сухого пальца перевернул их. Песок заструился внутри колбы, отмеряя время, которое вдруг стало плотным, вязким, душным, как болотный туман. Этот день, наполненный невероятным количеством событий, совсем измотал Анжелику, и она с тоской спрашивала себя, закончится ли когда-нибудь этот мучительный допрос и отпустит ли ее Рескатор к Онорине. С каждой секундой она верила в это все меньше и меньше… Взор Анжелики упал на руку мужчины, которая, совершив привычное до автоматизма действие, непринужденным движением истинного аристократа опустилась на ручку пистолета, висящего на поясе. Несомненно, некогда Рескатор принадлежал к самым высоким слоям общества. Какая сила низвергла его на самое дно, заставив скитаться и промышлять грабежом? Какое преступление он совершил? Внезапно Анжелика побледнела, как мел. Рука, к которой был прикован ее взгляд, была мускулистой и в то же время изящной. На безымянный палец был надет узорный серебряный перстень. Она помнила эту руку без перчатки, ее мягкую и непреодолимую хватку. Где же она ее видела? Может быть, в Кандии, когда он повел ее к дивану, сняв предварительно перчатки? Нет, где-то еще. Что-то было ей так знакомо. Но что? От Рескатора не укрылся ее интерес. С горькой насмешкой в голосе он произнес: — А еще толкуют о женской интуиции, о голосе сердца… Что ж, самое меньшее, что тут можно сказать — вы начисто лишены таких качеств. Иначе не сбежали бы от меня тогда, в Кандии. И узнали бы меня сейчас… Анжелика во все глаза смотрела на него. Он говорил резко, отрывисто, подергивая бороду нервными рывками. Такое замешательство в поведении человека, который всегда владел собой, обескуражило ее. И его слова… В них звучала такая печаль, что у нее невольно защемило сердце от предчувствия чего-то необычного, что может навсегда изменить ее жизнь. И она только и смогла, что выдавить из себя: — Почему вы купили меня в Кандии? — У меня была сотня различных причин, — медленно проговорил Рескатор, слегка прикрыв глаза, и чуть улыбнувшись. — И вам ли не знать, как мужчина желает заполучить женщину, красота которой сводит с ума любого — от простого торговца до всесильного султана, — он со значением посмотрел на нее. — А если добавить, что тогда вокруг вашего чела сиял еще и ореол любовницы короля Франции, то вы, бесспорно, стоили тех немалых денег, которые я за вас заплатил. — Послушайте, — не выдержала Анжелика, которую Рескатор окончательно вывел из себя, бросая ей в лицо ненавистное звание, которым она была обязана лишь клевете придворных. — Я устала от ваших намеков на мою якобы связь с его величеством Людовиком! Я никогда, слышите, никогда не была любовницей короля Франции! Я… — Подняли бунт против него? — Рескатор бесцеремонно перебил Анжелику и теперь внимательно наблюдал за тем, как меняется ее лицо. Анжелика зябко обхватила себя руками за плечи. От ужаса ее словно парализовало. — Вы — женщина, мать, как вы могли пойти на такое? — тем временем продолжал он. — Откуда вы это знаете? — в глазах Анжелики отразилась паника. Рескатор сделал жест рукой, словно отметая праздные вопросы. — Знаю. Отвечайте. Пересилив себя, она сказала: — Король хотел, чтобы я стала его любовницей. Он не принял моего отказа. Добиваясь своей цели, он не останавливался ни перед чем. Он прислал солдат, чтобы сторожить меня в моем собственном замке, угрожал арестовать меня и заточить в монастырь, если к концу срока, который он дал мне на размышление, я не соглашусь ответить на его страсть. — Но вы так и не согласились? — Нет. — Почему? — Это мое дело, — резко ответила она. Ее глаза потемнели — теперь они были такого же цвета, как океан за окном. — И все же вы были близки к тому, чтобы уступить, — утвердительно произнес он. — Да, — ответила она. — Ведь я женщина, слабая женщина… Король был всемогущ, а я беззащитна… Он мог во второй раз разрушить мою жизнь. И он это сделал… Я вступила в союз со знатными сеньорами Пуату, у которых тоже имелись причины для восстания, но все было тщетно. Провинции утратили свою прежнюю силу, и король победил нас, разбил наголову… Анжелика запнулась, не решаясь говорить о том, что драгуны опустошили ее земли, сожгли замок, убили слуг, зарезали малыша Шарля-Анри, а ее… В ту ужасную ночь она вся превратилась в один темный слепой порыв вырваться, избежать того, что должно было случиться с ней. Она бешено отбивалась, задыхаясь в кошмаре полной беспомощности. Ей вспоминалась ночь, когда вельможи из Таверны Красной Маски бросили ее на стол, чтобы поиздеваться вволю. Тогда на помощь ей пришла собака Сорбонна. Но той ночью никто ей не помог, демоны восторжествовали… Анжелика невольно поднесла руку к горлу, чувствуя невыносимое удушье, как и тогда — словно ее тело, отданное на расправу, тонет в тяжелой, черной воде. — Почему же вы, католичка столь знатного происхождения, не испросили у короля помилования? Хотя бы ради своих детей? Или их будущее вас не очень заботит? — пират сверлил ее взглядом. — Почему живете сейчас с гугенотами? Уверен, что прояви вы толику смирения, то могли бы вновь блистать в Версале, — продолжал Рескатор, словно не обращая внимания на ее состояние. На Анжелику накатил внезапный приступ гнева. Этот человек, словно нарочно, бил по самым болезненным точкам ее души, добиваясь, видимо, чтобы она сломалась, покорилась ему, как все те женщины на Средиземном море, что готовы были лизать ему сапоги за один лишь благосклонный взгляд. Ну уж нет, с ней у него этот фокус не пройдет! Она рванула шнуровку своего корсажа, распустила ее, стянула книзу рубашку и обнажила плечо. — Смотрите, — выкрикнула Анжелика. — С подобным украшением было бы затруднительно появляться на балах в Версале, вы не находите? Королевская лилия, выжженная на плече, может прийтись по вкусу только висельникам и вероотступникам! Благодарение Богу, что реформисты не столь нетерпимы, как мы, католики, иначе мне суждено было бы сгнить на тюремной соломе! — она, задыхаясь, смотрела на него. Палец Рескатора коснулся маленького, жесткого шрама, и от этого легкого прикосновения Анжелику бросило в дрожь. Ее ярость схлынула, как штормовая волна, и на смену ей пришло опустошение. Она попыталась было вновь стянуть на себе рубашку и корсаж, но он мягко удержал ее. А потом случилось то, чего она и представить не могла — Рескатор прижал ее к себе, прижал так тесно, что она не могла ни поднять голову к его жесткой кожаной маске, ни упереться ладонями ему в грудь, чтобы оттолкнуть его. Он снова, как сегодня на улице под сенью портика, шептал ей что-то успокаивающее, гладя по волосам, и она с огромным облегчением почувствовала, что он не презирает ее, а понимает, что ее так же, как и его, отверг мир верующих и праведников; что он заклеймлен той же печатью проклятия, что и она, одинокий и всеми отверженный, обреченный скитаться вдали от родины, и Анжелику вдруг осенило, что она видит в нем как будто своего двойника, единственное существо на свете, подобное ей. Рескатор приподнял ее подбородок, и его глаза оказались всего лишь в нескольких дюймах от ее. В них не было больше суровой неприступности, едкой насмешки, которая так ранила Анжелику, а в самой их глубине словно вспыхивали золотистые искорки. Кончиками пальцев он провел по ее щеке, коснулся слегка приоткрытых губ; странны были у человека с таким пронзительным взглядом осторожные жесты слепого, знакомящегося на ощупь с недоступными его зрению чертами. Чувствуя, что еще мгновение — и она уступит этому вечному, как мир, зову, отдастся во власть этого загадочного мужчины, Анжелика задрожала и жалобно прошептала: — Отпустите меня. Он отрицательно покачал головой и коснулся легким поцелуем ее виска. На нее накатила горячая волна. Господи, да что с ней происходит? Почему она не может противостоять себе? Что тянет ее к этому пирату, этому отступнику, проклятому Богом и людьми? — Прошу вас! — слабо запротестовала Анжелика, тщетно пытаясь сохранить остатки благоразумия. — Чтобы вы снова сбежали? — тихо произнес Рескатор, скользя губами по ее скуле. — Нет, — пробормотал он, зарываясь лицом в ее разметавшиеся по плечам волосы. — Больше я никуда вас не отпущу. Отныне вы принадлежите только мне… *** Анжелика ощутила движение судна, ровный непрерывный ритм, перенесший ее на несколько лет назад, в Средиземноморье. И тогда, даже когда она была пленницей на «Гермесе», ее посещали такие минуты, наполнявшие сердце сознанием беспредельности мира и как-то усмирявшие тревогу ее неудовлетворенной и страстной души. Благодаря этим минутам она вспоминала с сожалением и какой-то отрадой о путешествии, в котором пережила неимоверные муки. Сейчас она узнавала то море. В стеклянном оконце позади вспыхнул краткий костер сумерек, потом наступила пора таинственного полумрака, предвещающего ночь. Она слышала, как взлетающие брызги волн ударяются о стенки корабля, как сухо пощелкивают снасти, как ветер поет в вантах. Она приподнялась на восточном диване, куда рухнула после всех треволнений этого безумного дня, оперлась на руку и так сидела с пустой головой, ни о чем не думая, но с острым сознанием охватившего ее счастья. Рядом спала Онорина, широко раскинувшись, с румянцем на пухлых щечках. Анжелика склонилась к ней с бесконечной нежностью. — Я увезла тебя, моя девочка, плоть от моей плоти, сердце от моего сердца. Теперь впереди нас ждет только счастье… Позади осталась Франция, отвергшая свою неразумную дочь, мэтр Берн, который был ей опорой и поддержкой в течение долгого времени, давший ей кров и уверенность в завтрашнем дне, его дети, ставшие ей почти родными, кроткая Абигаель, которая горячо обнимала Анжелику на прощание, словно благословляя на дальнюю дорогу с человеком, который был предназначен ей судьбой. Не без труда ей удалось убедить своих друзей в правдивости истории о вновь обретенном муже, которого она оплакивала долгие годы, а потом неожиданно обрела в лице сурового покорителя морей, разыскавшего ее в Ла-Рошели, поскольку она и сама до конца не верила, что подобное чудо могло произойти с ней… Беспредельная радость стала почти мучительной. Наконец осуществилась мечта всей ее жизни. Она достигнет свободы, переплыв через море с человеком, которого любит, туда, где в стране Радуг ее ждут сыновья… Соленый воздух наполнил ей грудь, глаза закрылись, голова склонилась в странном хмелю, губы приоткрылись в блаженной улыбке. Мужчина, сидевший у ее изголовья, осторожно привлек Анжелику к себе, а она доверчиво опустила голову на его плечо. От осознания того, что робкая надежда, так долго жившая в ее душе, стала явью, все ее существо охватило ликование. Ей больше не нужно гоняться за вечно ускользающим воспоминанием. Он здесь, он рядом! И она с невыразимой нежностью произнесла имя, которое было смыслом ее жизни, ее будущим: — Жоффрей…