Накрест (Cross wired)

Каждый раз, как я вижу этот шрам, мне приходится подавлять желание вгрызться в него пальцами. Пока он не вскроется. Эта рана должна принадлежать мне. Маленькая записная книжка выпала из стопки бумаг и открылась где-то в начале. Тонкий, колючий почерк Шерлока всегда притягивал взгляд Джона. Он прочёл первые строчки, не отдавая себе отчёта в собственных действиях. Он продолжил читать потому, что не был сверхчеловеком. Что являлось жутким неудобством, думал Джон. Прямо сейчас он бы оценил способность стирать воспоминания из своей головы. Невыносимо смотреть на знак того, что кто-то ещё проник в него, заставил истекать кровью, причинил боль. Только я имею право на это. Я должен быть болью его озноба, слабостью его рук, его кровью, и потом, и дрожью в ночи. Я хочу прорыть собственный чёртов путь в его плечо. Вырвать все келоидные рубцы, отпечатанные на нём по воле того ничтожества. Заклеймить его лихорадочную, агонизирующую плоть своей. Выжечь себя в его сознании и теле. Там моё место. И когда он будет просыпаться, насквозь пропитанный кошмаром, это буду я. Он не сможет ни смахнуть меня, ни вздохнуть. Что делать, ошарашено думал Джон, когда узнаёшь, что твой сосед фантазирует о твоих травмах? Шерлок не мог бы эффективнее выбить Джона из колеи, даже если бы приложил к этому все свои силы. Сотня ничтожных, жалких слов – и его затягивает, тащит вниз, во тьму воспоминаний и кошмаров. Он боролся с ощущением, словно его лёгкие пытались выбраться наружу через горло. Борьба чертовски облегчала понимание происходящего. Борьба, или побег. Взрывной химический коктейль, растекающийся по его венам в ответ на страх, смущал его бесполезный, адреналиновозависимый, насквозь пропитанный ПТСР мозг. Не секс, он знал это, но по телу будто пустили ток, пульс болезненно отдавался в барабанных перепонках. Варианта сбежать куда-то или откуда-то не предусматривалось, и он не мог распутать клубок различных типов возбуждения. Джон протёр глаза. Он не сошёл с ума. Одному богу известно, сколько сигнальных колоколов заходились звоном в его сознании от… этого. Господи, он видел подобное собственничество раньше: во время их с Шерлоком расследований, ни больше ни меньше. Оно принимало вид тщательно продуманных серийных убийств. Но читать о своём ранении, о шрамах на теле и разуме, фетишизируемых… он не мог подобрать правильного слова. Он не мог объяснить, почему написанное Шерлоком скользнуло в него будто меч в ножны. Никто не хотел касаться шрамов Джона. Ни в воспоминаниях, ни в их последствиях. И он никого не винил. Боль, уродство – желание избежать наихудших страданий другого человека вполне разумно. Господь свидетель, Джон не желал становиться проводником страданий для окружающих. Но после стольких любовниц, отпрянувших от самой мысли. После друзей, воспринимающих это как неотрывную составляющую военных баек… Он никогда не понимал, насколько изголодался. Идея о том, что кто-то захочет тронуть эти шрамы, даже так… Что-то внутри него ослабло, нечто, давно и туго связанное, заброшенное на задворки сознания. «Сокровенное» точно не должно было приходить в голову. «Насильственное» должно было быть более точным определением. Только… Дело в том, что он доверял Шерлоку. Конечно, иногда случались инциденты с тем или иным экспериментом, но Шерлок не допускал, чтобы Джону был причинён вред. Не там, где это было бы непоправимо. После того, как Шерлок спас его (во всех смыслах), Джону казалось, что он пожертвует фунт плоти, если Шерлок захочет. Почему, он не знал сам. Ему стоит положить блокнот обратно и забыть обо всём. Немедленно. Написанное не предназначалось для его глаз. Но оно однозначно было о нём. Шерлок занимал огромную часть его жизни. Как мог он отказаться от попытки понять? Джон вздрогнул. Он вновь тревожно вспомнил все те случаи, когда спрашивал себя: не позволял ли он Шерлоку слишком многого? Чувствуя себя уязвимым, он пересел к окну и опёрся на стену. Сегодня изучал виды повреждений, образующихся от механического трения о кожу различных типов верёвок. Джон помогал, позволив проводить опыт на его запястьях. Он не представлял, как это повлияло на меня. Ранить его, пока он сидел, добровольно подставляя оголённые руки. Я видел, как боль прокладывает морщины у его глаз, но он не жаловался. Следы останутся на неделю или дольше. Моё нутро сжимается каждый раз, когда я о них думаю. Джон помнил тот день. Несколько месяцев назад. Шерлоку было скучно, он искал, на ком провести исследование, а Джон готов был согласиться на что угодно, лишь бы Шерлок не впал в очередное разрушительное настроение. Они провели день за кухонным столом. Рукава Джона были закатаны выше локтей, а Шерлок обвязывал его руки верёвкой, вызывая раздражение, и делал пометки. Тогда это казалось безвредным. Ну, так и было, разве нет? Шерлок не сделал ничего, на что он не соглашался. Однако, вспоминая, Джон тогда почувствовал странное напряжение, скользнувшее между ними. Он предположил, что дело в нём. Результат того, что он отдал власть в руки Шерлока, а тот ответил полным, лазерно-точным сосредоточением. Неожиданно изящные пальцы, танцующие вокруг узлов с чрезмерной осторожностью, постоянно повышающаяся чувствительность кожи, которую вновь и вновь натирали верёвки – это было… впечатляюще. Невероятно. Возможно, он даже наслаждался происходящим. Джон нахмурился. Ему нравилось внимание Шерлока, это правда. Смущающее признание, но в уединении собственного разума он мог не врать себе. Физический контакт тоже был приятен, не считая раздражения от верёвок. На протяжении нескольких часов, пока длился маленький эксперимент Шерлока, они были очень близки, касались друг друга чаще, чем за всю неделю. Джон даже не особо возражал против боли. Джон всегда получал удовольствие от гибкости самоконтроля, появляющейся вместе с незначительной или терпимой болью. Покалывание под кожей, требовательное, притягивающее внимание. Когда кто-то мучил нарочно, осторожно, с согласия… это не пугало. Наоборот. Он расслабился, доверился Шерлоку, знал, что происходящее – просто опыт. Хотя, обдумывая тот день сейчас… Я почти видел, как обвиваю верёвку вокруг своих рук и затем затягиваю вокруг его горла. Подозреваю, он бы мне позволил, если бы я попросил его доверять мне. Позволил перекрыть трахею, оставить жалящие отметки на гладкой коже его шеи. Он бы не сопротивлялся, пока я удерживал его, неспособного продохнуть. Он бы верил, что я не причиню ему вреда, что в моих руках он в безопасности. И это правда так. Настолько в безопасности, насколько того пожелаю я. Если бы я дал ему вздохнуть, прежде чем вновь затянуть петлю, интересно, как долго он бы терпел? Трус! Надо было попробовать! Он доверял Шерлоку. А тот сидел напротив, мечтая удушить его. Но Шерлок ничего не сделал. Шерлок даже не спросил. Рука Джона против его воли дотронулась до горла, очертила линию под адамовым яблоком. Описанная сцена стояла перед глазами как реальная: Шерлок у него за спиной, вокруг его шеи, спазматические попытки диафрагмы Джона подчиниться биологической необходимости. Желудок Джона сделал кульбит, когда он спросил себя, что бы случилось, задай ему Шерлок свой вопрос. Возможно, он бы даже не шелохнулся. Если бы Шерлок попросил… Джон бы ответил: "Да". Да, доверял достаточно. И если бы он согласился, он бы не сопротивлялся, пока Шерлок выдавливал кислород из его лёгких. Верил бы в абсолютную власть Шерлока над ситуацией. Невзирая на прочитанное, часть его всё равно жаждала того вопроса. Господи. Может, с ними обоими что-то не так. Как далеко я должен зайти прежде, чем ты скажешь нет, Джон? Что ты сделаешь, если за завтраком я наклонюсь и проведу пальцем по твоей скуле? Если я большим пальцем буду считать пульс на твоём горле? Что, если я поцелую тебя? Если попрошу: «Джон, пожалуйста, позволь поцеловать тебя». И ты позволишь. Ты не оттолкнёшь. Для тебя это ничего не стоит, а ты так сильно хочешь услужить мне. Если я прижму тебя спиной к стене, расстегну рубашку и ладонями скользну под неё, скажешь ли ты нет тогда? Если попрошу: «Джон, пожалуйста, позволь коснуться тебя». Ты засомневаешься, но это же я. Если это сделает меня счастливым, то почему бы не дать мне того, чего я желаю? Что, если я языком обведу твою ушную раковину и попрошу убить ради меня? Отнимешь ли ты ещё одну жизнь по моему велению? Раньше ты так уже делал, только без моего разрешения. Тогда выбор принадлежал тебе. Сейчас – мне. Видишь, насколько стало лучше? Чужая кровь на твоих руках – ради меня. Джон, могу ли я коснуться тебя тогда? Ты будешь прекрасен, ноги на ширине плеч, пропитанный потом и кровью, жизненной силой, трепещущей под твоей кожей. Столь мало по сравнению с ценой отобранной жизни – позволить мне распробовать тебя, смешанного с кем-то ещё, вас обоих, на твоих плечах, бёдрах, животе. Блаженство – прижимать тебя, извивающегося, к себе, первобытного, непристойного и грязного, покрытого кровью снаружи и изнутри. Не задумывающего о патогенах, окрашивающих тебя возмездием нашей жертвы. Ты же знаешь, я никогда не позволю ему ранить тебя. Ты будешь лежать подо мной, удовлетворённый, дрожащий; не задаваться вопросом, в самом ли деле ты желаешь этого, потому что ты сделаешь что угодно, лишь бы услужить мне. Джон с силой выдохнул. Тетрадь упала ему на колени. Он зажмурился, надавив ладонями на глаза, но нарисованная словами картина уже поселилась в сознании. Он помнил, каково это: свежая, горячая кровь, пропитывающая его одежду, делающая руки удивительно скользкими, запах металла, застревающий где-то в горле. Безумная вспышка понимания: ты жив, а окружающие – уже нет. Господи Иисусе. Главное безумство – он ведь действительно мог бы застрелить человека по указке Шерлока. Если бы тот вправду захотел. У Джона голова шла кругом. Одна и та же кровь на них обоих. У него был секс, однажды, сразу после мясорубки на минном поле. Окружённый костями, хрящами, людьми, частью которых когда-то был он сам, он растерял всю свою человечность. Самодвижущийся кусок плоти, проводящий медицинские процедуры. После ему столь отчаянно требовалось напоминание о том, что такое чувства, что они даже не вытерлись. Липкие, влажные тела, скрипящий на зубах песок, и он чувствовал себя оголённым проводом, по которому пропускали 220 вольт… Нет, Господи, что он… Нет. Стоп. Записная книжка на его коленях лежала открытой, напоминая потенциально ядовитую змею. Он одной рукой стёр воспоминания с лица, второй доставая мобильник. Его ожидало известие о том, что Шерлоку нужно футбольное поле. Не знал ли Джон какого никому не нужного? Джон запустил пальцы в волосы и сухо рассмеялся. Неужели это был один и тот же человек? Вопрос вдруг показался жизненно важным. Где Шерлок – сумасшедший, гениальный сосед превращался в Шерлока… это? В течение ближайших нескольких часов детектив будет гоняться за своими экспериментами по всему Лондону, у Джона было время разобраться. Я жажду его разум. Я хочу влезть туда. Жить внутри него. Контролировать его органы чувств. Определять его реальность. Запереть его во мраке его собственного тела. Мой. Всё, что он почувствует, всё, что будет знать – это буду давать ему я. Способы управлять сознанием. Как смогу я переделать его? Прикованный к кровати, с заткнутым кляпом ртом, завязанными глазами, замазанными ушами. Оставить лишь обоняние. Нос автоматически улавливает и фильтрует знакомые запахи: дать ему единственную точку опоры. Обнажённый, разумеется. И только мне дозволено касаться его. Ни дуновения, даже намёка. Осязанию останутся оковы, матрац и я. Мои пальцы на его губах, когда я буду кормить его. Моя еда – тщательно подобранная – у него на языке. Мои руки на его теле, везде, когда я буду мыть его. Без периферических чувств он видит кожей. Для него я – призрак, появляющийся и исчезающий вместе с прикосновениями. Научится ли он угадывать моё присутствие по микроскопическим движениям воздуха? Унюхивать едва различимые признаки моей близости? Галлюцинации начнутся через несколько часов, сны и явь переплетутся, когда он лишится физических чувств. Но его всегда было так легко читать. Напряжение в его плечах скажет мне, узнаёт ли он меня. Изгиб спины сообщит, чувствует ли он опасность. Морщинка между бровей над закрывающей глаза повязкой передаёт мне его мысли также ясно, как если бы ему было позволено озвучить их. Я столь многое познаю в нём. Проникну в него. Окутаю его собой. Где его границы? Как далеко я смогу увести его? Эксперимент! Ему придётся делать выводы на основании поступающей от меня информации. Распорядок моего дня определяет его время. Я способен месяц превратить в две недели, растянуть одни бесконечно долгие сутки на три дня. Двойной распорядок, украшенный различными признаками и поведениями. Смогу ли я внушить ему, что рядом больше одного человека? Заставить его сомневаться в том, что я настоящий? Убедит ли он себя, что кто-то другой держит его в заложниках, а он ожидает, пока я спасу его? Если я откажу ему в пище, воде, личной гигиене, как долго он продержится прежде, чем начнёт умолять? Он научится желать меня. Я стану проводником его реальности. Если я оставлю его на несколько дней, займусь делом, весь его мир уйдёт со мной. Интересно, как долго сможет он выносить это? Как долго смогу я держать его так? Что смогу я сделать с ним? Наверное, я никогда его не отпущу. Джон положил тетрадь на стол в гостиной, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Медленно выдохнул. Снова вдохнул. Я жажду его разум. Связанный, заткнутый, ослеплённый. Боже, будто выставленный напоказ. Глаза, уши, рот – как органы чувств их можно было отключить. Перенаправить. Кожа была везде. Его могли бы касаться где угодно, как угодно, а он не… Не думай об этом. Шерлок, владеющий им. Он даже никогда не представлял, что кто-то проникнет в него так. Его подташнивало, но тошнота являлась логичной реакцией на подобное. Он обхватил себя руками, отчаянно желая унять нежданную волну похоти, прокатившуюся по телу. Плен, боль, контроль, пытки – адреналин играл с его возбуждением, но среди гормонального цунами мысли о внимании Шерлока жгли сознание раскалённым железом. Весь его мир, подчинённый единственному касанию, его тело, предающее его, позволяющее Шерлоку скользнуть в глубины его рассудка… Не думай об этом. Я жажду его разум. Джон поёжился и постарался не спрашивать себя, каково будет впустить Шерлока в собственное сознание. Он перевернул страницу. Я жажду его страх. Я жажду его волю. Я хочу владеть ими, слизывать с его кожи вместе с потом. Поначалу он не поймёт. Он оттолкнёт меня, недоуменный и раздражённый. Предположит, что я играю с ним. Только я не отпущу. Произведу боксёрский захват и буду наблюдать, как окаменеет его лицо. Почувствую, как напряжётся его тело, когда он поймёт, что происходит. А затем – кулаки, колени, локти, одновременно, смертоносно. Он будет рычать от гнева, пока я буду удерживать его. Будет яростно пытаться высвободиться. Как хорошо ощущать его: жёсткого, целеустремлённого, мучительного. Схватка с ним – словно езда на разъярённом тигре. Он знает, как драться. Он опасен, он способен причинить мне боль, если я позволю. Но и я тренирован, я выше, сильнее, тяжелее, у меня больше размах и преимущество в скорости. Я между его ног прежде, чем он успевает осознать. Контроль над его бёдрами – это контроль над его телом. Мои руки с силой сжимают его запястья, я заставляю его лечь назад. Его тело – горячее, борющееся, не сдающееся – подо мной. Он тяжело дышит. Я позволю его сопротивлению сыграть мне на руку, разрывая его одежду, обнажая рывками. Я хочу, чтобы он почувствовал, как я одерживаю верх. Он ничего мне не даст. Я возьму сам. Что захочу. Сколько захочу. Его всего. Я жажду тех первых проблесков сомнения. Он ещё сопротивляется, но ему не справиться со мной. Я смотрю, как паника проступает из-под ярости в морщинах на его лице, когда он понимает: дело не в удаче. Я держался дольше и победил, и так будет всегда, каждый раз. Я туго связываю его запястья его же собственным ремнём и вижу, как поражение укрывает его подобно апатии. Сначала он станет взывать к моему разуму. Когда не сработает, начнёт вырываться и кричать. И наконец – будет умолять. Он будет ненавидеть себя за это. Однако и мольбы не возымеют восхитительно никакого эффекта. Его ответом станут вздёрнутые вверх бёдра для более удобного доступа. Безысходность искрами и жаром разольётся под его кожей, я буду смаковать её вплоть до его болезненного крика, когда я проникну в него. Джон, сдаться – единственный выход. Ты позволишь мне взять тебя, потому что ты точно знаешь, что в противном случае будет хуже. Но это не тот момент страха, не так ли? Нет, тот момент настанет, когда я поцелую тебя, кончая. Потому что я люблю тебя таким, подавленным, подчинённым моей воле. - Господи боже. Джон отбросил тетрадь и ушёл на кухню, чтобы плеснуть себе бренди. Он налил его прямо в кружку – сейчас ему было насрать, из чего именно пить – и осушил её залпом, затем открыл кран и умылся. Как, чёрт побери, вести себя, когда узнаёшь, что твой сосед фантазирует о том, как тебя изнасиловать? Что ему, блять, делать с картинами, теперь выжженными на его сетчатке и тлеющими словно угли? Хуже быть не могло. Он попробовал это определение и пришёл к выводу, что оно вполне верно. Он мог это признать. Он не знал, стоило ли волноваться о Шерлоке. Хорошо, да, тоже верно. Вопрос, требующий ответа. Ему – и вот тут он заколебался – ему понравилось… нет. Он физически реагировал в ответ… нет. Будь с собой честен, Джон. Противный голосок на задворках его сознания, о существовании которого он предпочитал не вспоминать, находил описанные сцены настолько охуительно возбуждающими, что Джон готов был сойти с ума. Ладно Шерлок, что не так с ним самим?! Стоя посреди кухни, Джон спрятал лицо в ладонях и некоторое время просто дышал. Пока не исчезли давящие на него стены и предательские мысли. Пока ураган эмоций не превратился в морской бриз. Опустив руки, он глубоко втянул воздух, пока не почувствовал, как задрожали лёгкие. Он сделал себе чаю, тщательно задерживаясь на каждом этапе привычного до автоматизма ритуала, и принёс кружку в гостиную к столу, на котором лежала записная книжка. Теперь дело было уже не в Шерлоке. Джону также хотелось знать, как далеко зайдёт он. Достиг ли он дна, или может стать хуже? Насколько они оба безумны? Туго затянутый жгут, пережимающий его бицепс сразу над локтевым сгибом. Мне очень знакома эта боль – тупая, постоянное давление на срединный нерв. Такое сложно терпеть. Я нажимаю ногтём большого пальца на мягкую плоть его локтя, нахожу вену, проникаю в него иглой шприца. Она исчезает в его теле. Его тело поглощает металл. Кокаин? Морфин? Нет, мне нужно его стопроцентное внимание. Тогда кокаин. Приход, горящий взгляд, лихорадочное сознание. Нервная система искрит от перевозбуждения. Зажжётся ли его разум подобно моему? Загорится ли в нём неутолимое желание? Будет ли он отчаянно хотеть секса или мне придётся бороться с ним? Я мог бы трахать его прямо во время ломки. Никогда так не делал. Равен ли оргазм силе отходняка? Опыт. Джон обхватил сгиб правого локтя. Глупо – он что, ожидал, что Шерлок выпрыгнет из шкафа со шприцем в руке? – но его знобило, он был в ужасе. Он был позорно, болезненно возбуждён. Это – разум Шерлока. Джон считал, что понимал наркоманов. Зная Шерлока… что ж. Зная Шерлока – само по себе достаточное объяснение, но он ошибся. Дело не в пристрастии. Дело в ритуале. Это… засасывало Джона в сознание Шерлока также, как Шерлок описывал свою жажду быть в Джоне. Жгло его изнутри, наполняло ощущениями до тех пор, пока он не взорвётся и не запросит пощады. Шерлок предлагал… не разделить, нет, но подарить это Джону, и сражаться с ним каждую секунду, потому что ни за что на свете Джон не согласится на инъекцию кокаина. Однако его желания не учитывались, так ведь? Он чувствовал себя, как один из экспериментов Шерлока: суть его существования – в потакании сумасбродным идеям в голове Шерлока, в том, чтобы позволить вскрыть себя заживо ради удовлетворения в грёбаном проницательном взгляде. Он закусил кулак, только бы тот перестал сжиматься по собственной воле. Интеллект Шерлока завораживал и пугал Джона одновременно. Стать точкой его приложения опасно… а дух опасности толкал Джона на самые безумные решения в его жизни. Разум Шерлока напичкан острейшими обоюдоострыми лезвиями. Джон отлично понимал, какой урон они могут причинить и своему владельцу, и окружающим. Но он хотел. О боже, боже, как же он этого хотел. Так сильно, что мог бы согласиться на наркотик. Надо было дочитать хотя бы из чувства самосохранения. Хуже и притягательнее быть уже не могло. Он мог убить себя написанным, если бы не проявил осторожность. Я жажду изрезать его. Превратить в живое произведение искусства. Мне потребуется точнейшее лезвие. Скальпель? Нет, это принадлежит ему, инструмент целителя. Качественный нож с тонким лезвием, который легко контролировать. Обвалочный нож или охотничий, кард тоже будет соответствовать, но он должен быть красивым. Достойным его. Лондон. Я вырежу карту своего Лондона на его теле. Две вещи, принадлежащие мне безраздельно, которые только я могу постичь. Ламбет на правой почке. Вестминстер на левом боку. Темза – вьющаяся вдоль его позвоночника лента. Да. Моя карта Лондона станет его картой. Ладгейт-Хилл и Истчип лягут на его бедро, а Бейкер-стрит обнимет его левое плечо. Придётся периодически обновлять, ведь Лондон так переменчив, и он всегда будет современным, совершенным. Мой Джон. Закрыв рот рукой, Джон всхлипнул. Мне пиздец. Он бы согласился. Его трясло. Он бы согласился, если бы Шерлок предложил. Он не хотел – ему следовало бежать куда подальше – но он будет бессилен. Перед этим. Лондон Шерлока. Бессилен отказать, как всегда. Последнюю часть он перечитал дважды и уронил лицо на сложенные руки. Я жажду всего. Я жажду каждую часть тебя, Джон, настолько глубоко, чтобы ты никогда не сбежал. Для меня это невыносимо – видеть тебя нетронутым и не заклеймённым мной, где любой может сделать это вместо меня. Я протрусь сквозь кожу на твоей спине, чтобы погладить крестцовую кость, утонуть в изгибах твоего позвоночника, заполнить скрытые впадины твоей чашевидной полости. Проберусь пальцами в твой пупок, твои уши, прижму их к твоим глазным яблокам. Буду дразнить твои оголённые нервы, очищенные от мешающейся, бесполезной плоти. Я буду сцеловывать твоё болезненное шипение, кусать твои губы до крови и слизывать алые капли с твоего языка. Я хочу почувствовать, как сомнётся твоя трахея под моей ладонью, и тогда я смогу услышать следы, оставленные мной на твоём голосе, когда ты будешь умолять меня перестать. Я вобьюсь в тебя, господи, так глубоко, снова и снова, но это неудовлетворительно. Мало тебя, Джон, так доступно прочим. Мне нужно проникнуть ещё дальше. Я вырежу раны между твоими рёбрами и примкну к ним пальцами, зароюсь внутрь и коснусь между костями, наслаждаясь собственным присутствием в запретных глубинах твоего тела. Вслед проведу языком, чтобы познать твой вкус. Когда ты закричишь, я заткну тебя своими пальцами и поглажу тебя по языку, чтобы успокоить. Не отвлекайся на протесты, Джон. Я уже в тебе. Я знаю всё, что ты можешь сказать. Твоя жизнь будет журчать и изливаться на простыни, соединит нас вместе в ярко-алом коконе из жидкого шёлка. Ты будешь сражаться, чтобы сбежать. Будешь пинаться, кусаться, использовать самые грязные приёмы, на которые способен, даже когда твои руки и ноги станут неуклюжими от секса и меня. Ты не будешь бояться, мой Джон, ты никогда не трусишь, если ещё способен драться. Ты будешь прекрасен, яростный, жестокий, такой горячий. Золотой, нагой, уязвимый. Для меня. Раскрытый для меня. Тебе не скрыться, не так ли? Ты и не хочешь, даже если б мог. Ты хочешь, чтобы я видел всё. И я увижу, Джон. Вскрою твою грудную клетку, поселюсь в твоих внутренностях и буду проникать глубже вплоть до того, пока не достигну обнажённого блеска твоей души, чтобы коснуться её. Ты ведь знаешь: я смогу её найти. Я не остановлюсь, пока не раздену тебя всего. Всего, Джон. До последней капли. Любовное письмо безумца. Кожа Джона будто загорелась и натянулась на всём теле. Когда тебя хотят так… это сумасшествие, и совершенство. Никто не переживёт столь полного обладания, но господи боже, человек мог бы желать. Узнать, как далеко он способен зайти. Шерлок – бутилированная молния. Разум, тело, образ жизни, враги, друзья. Он будто создан специально для того, чтобы убивать. Его язык мог бы ранить до крови каждым словом. Его внимание – оружие массового поражения. Он разгадал Джона при помощи собственного мозга и смартфона в ночь, когда они впервые встретились. Джона тянуло к опасности ещё до армии, а Шерлок… Оглядываясь назад, он понимал, что должен был предвидеть подобное с самого начала. Спустя некоторое время Джон положил тетрадь туда, где нашёл её. Шерлок заключит, что Джон трогал её, но у него не будет причин предполагать, что он её читал. Джон не мог сбежать от самого себя, но он также не был уверен, сможет ли это пережить. Была ли вероятность, что хотя бы часть написанного имела шанс произойти? Ответ очевиден. Это же Шерлок. Если Шерлок желал его так сильно, что мог представить подобное, тогда Джон не знал, где провести границу. Он не хотел говорить об этом. Никому, обладающему зачатками разума и каплей здравого смысла, не хотелось начинать разговор с: «Я думаю, что ты похож на серийного убийцу, и я думаю, что это самая возбуждающая вещь, о которой я когда-либо слышал». *** Несколько следующих дней он не думал о прочитанном. Просыпаясь среди ночи в холодном поту и болезненно возбуждённом состоянии, он перекатывался и упорно онанировал, пока снова не засыпал. Он навязчиво не вызывал в голове никаких образов. Спускаясь утром к завтраку, он не спрашивал себя, отчего Шерлок так тих, чем занят его гениальный мозг. Если взгляды, которые на него бросал Шерлок на заднем сиденье такси, стали ещё острее, Джон этого не заметил. Если Шерлок обратил внимание на перепутанные бумаги или на то, как упрямо Джон избегал смотреть ему в глаза, он ничего не говорил. Блаженное, непоколебимое равнодушие с обеих сторон продолжалось до следующего трупа. Её пытали, а затем убили точным ударом ножа для колки льда в спинной мозг. Убийца отлично знал, что именно он делал. И дело не в том, что Джона возбудила её смерть. Просто отметины на её теле воспроизводили с пугающей дотошностью «то, о чём Джон не думал» всю последнюю неделю. Странгуляционные борозды. Ожоги на руках. Клеймение. Повреждение связок и суставов от продолжительного пребывания в подвешенном состоянии. Минимум три различных лезвия. Тупые травмы, нанесённые в последние восемнадцать часов многочисленными орудиями. Лицо Джона представляло из себя ту ещё картину. Лестрейд периодически взволнованно на него поглядывал, слушая сухие факты, которыми его заваливал Шерлок с эмоциональной вовлечённостью печатной машинки. После вторжения в тёмные уголки разума Шерлока, эмпатия Джона искрила от перегрузки. Он не мог не представлять себя на месте жертвы: повязка лишает зрения, руки прикованы к чему-то над головой, суставы болят под весом его собственного беспомощного тела. Все оставшиеся органы чувств обострены, сознание выцарапывает крупицы информации из окружающих шорохов. Бесцельно выжидающее напряжение мышц, пока невидимый кто-то обходит его по кругу, медленно вытравливает узор на его коже ножами, палками, горящими сигаретами. Он хотел найти и убить монстра, заставившего невинную женщину пройти через подобное. Только его предательское воображение подставляло Шерлока на место палача, что вызывало совершенно иной отклик. Стоило его мыслям забрести на столь опасную территорию, как Джон понял, что пора было убираться отсюда. Иначе его предаст ещё и тело вдобавок к рассудку. Только когда он вынырнул из своих мыслей, чтобы отпроситься и уйти, он заметил сидящего на корточках у трупа женщины Шерлока, сверлившего его взглядом. Хоть освещение было плохим, Джон был практически уверен, что не оно являлось причиной ненасытной тьмы в глазах детектива. Когда они добрались до дома, мокрые и продрогшие от прогулки под лондонским дождём в середине октября, Джон переоделся в самую удобную домашнюю одежду и упал на кровать, борясь с желанием выпрыгнуть от страха из окна. О сне и речи быть не могло. Он даже не пытался. Спустившись в гостиную, он обнаружил Шерлока, развалившегося в своём любимом кресле. Детектив перебросил ноги через подлокотник, а его ноутбук тихо шуршал у него на животе. Никакого хождения вокруг да около. Джон хлопнул по стопке бумаг, придавая ей устойчивость, и вытянул записную книжку. Мгновение спустя та приземлилась на грудь Шерлока. Тот отреагировал на её появление с той же спокойной невозмутимостью, которую обычно проявлял под дулом маячившего у его носа пистолета. - А. - Ага. Запоминающееся чтиво, - согласился Джон, и скорее ад замёрзнет, чем он извинится перед соседом за нарушение каких бы то ни было личных границ. К чёрту личные границы. Определённые нарушения превосходили все прочие. - Хм, - лицо Шерлока будто вырезали из алебастра, ни один мускул не дрогнул. Вероятно, в данный момент они оба выглядели почти одинаково. Наконец, Джон кивнул в сторону тетради. - Хорошо. Итак. Что мне с этим делать? - Ты меня спрашиваешь? – от удивления у Шерлока в буквальном смысле отвисла челюсть. Редко кому удавалось наблюдать на нём выражение откровенного шока. – Я практически уверен, что разумным ответом будет бежать так быстро, как это возможно, в противоположную сторону. - Что ж… - Джон задумался. – Да. Предположительно. Однако я, видимо, не приспособлен к принятию разумных решений, не находишь? – он выпрямился и взял себя в руки. – Хорошо, в таком случае, важный вопрос: ты хочешь убить меня? - Нет, - медленно выдохнул Шерлок. – Нет, конечно нет. Джон, если бы я хотел тебя убить, ты был бы уже мёртв. - Тогда что… Что это было? - Это? – Шерлок заколебался, затем скривился. – Фантазии. Ничего больше. Лжец. Он не знал почему, но факта его незнание не отменяло. Чёрт побери. Джон потёр глаза, пытаясь не выглядеть так, будто по его кровеносным сосудам разносятся волны яростного, напуганного адреналина. Сохранять спокойствие. Сохранять ясность. Если одному из них сорвёт сейчас крышу, второй отправится следом. Он не хотел даже задумываться о том, насколько уродливой станет их стычка. - Шерлок. То, как ты смотрел на меня на месте преступления. Что ты видел? Шерлок отвернулся. - Мне рассказать тебе, о чём я думал? – продолжил Джон. – А есть в этом необходимость? Ведь ты уже знаешь? Мышцы челюсти Шерлока напряглись. В яблочко, как было написано у Шекспира. Джон не остановился, не щадя ни одного из них: - Я представлял себя на месте той несчастной женщины. Переживающим то, что пережила она до своей смерти. Сходить с ума под твоими руками. Ты это видел, не так ли, - не вопрос, скорее, утверждение. Шерлок тяжело сглотнул – достаточный, красноречивый ответ. – Шерлок, - он подождал, пока друг вновь посмотрит на него. – Если ты не хочешь убивать меня, тогда чего ты хочешь? Шерлок закрыл крышку ноутбука с громким хлопком и поставил его на пол, затем развернулся, занимая в кресле нормальное положение. Его движения были легки, будто он король на законном троне. Джон сильно подозревал, что Шерлок был готов выброситься из окна, как и он сам. - Это не имеет никакого отношения к убийству. Ты мне нравишься живым, - он перевёл взгляд на записную книжку, лежащую в его тонких пальцах, потом обратно. – Это о том, каково держать твою жизнь в моих руках. Джон прикусил щёку. Он размышлял о прочитанном. О вызванных написанными словами реакциях. - Ладно. Могу понять. Но это. Это не секс. Это… - Обладание, - услужливо подсказал Шерлок и подался вперёд. Его взор приобрёл захватывающую яркость. – Почему ты не сбежал, Джон? Джон не знал, от взгляда ли, от самого вопроса сбилось его дыхание, но он не смог произнести ни звука, ни слова. Чего бы ни заметил Шерлок, оно стало ответом на тревоги, проложившие морщинку между его бровей. Детектив встал. Два шага – и он оказался в личном пространстве Джона, приподнимая его лицо за подбородок холодными пальцами. - Скажи мне, что ты этого не чувствуешь. Скажи, что сможешь быть собой где-нибудь ещё, занимаясь чем угодно. Скажи, что я уже не владею тобой, хотя бы отчасти. Настала очередь Джона отвести взгляд. Шерлок был прав. Как всегда. Джон сам выбрал такую жизнь, и в этот миг он находился именно там, где хотел быть. Потому он и начал их разговор, несмотря на то, что лучше бы его снова подстрелили. Но он не был рабом своих желаний. Шерлок предлагал много большее, чем игры в связывание, и он сожрёт Джона заживо, если Джон ему позволит. Он внезапно осознал, что такая перспектива являлась частью притягательности этого предложения. - Однако если я останусь, я не буду вести себя в соответствии с твоими правилами. - У меня нет правил, Джон, - фыркнул Шерлок. – Я думал, ты уже догадался. Я делаю, что мне нравится, тогда, когда хочется. Как и ты, - длинная, точёная рука легла Джону на шею прямо под адамовым яблоком. Пальцы почти смыкались у него на шейных позвонках. – И по собственной свободной воле ты позволишь мне сделать это. Большой палец Шерлока впился в хрящ трахеи Джона, когда тот сглотнул. Его сердце билось в ритм с усилением захвата Шерлока. Он не сопротивлялся и не отпрянул, когда почувствовал, что не может вдохнуть. Тридцать или около того секунд спустя довольный Шерлок разжал пальцы. - Ты мне доверяешь? Джону не надо было задумываться над ответом. Он доверял Шерлоку, временами чересчур, но никогда – слепо. Убить ради него в первую же ночь знакомства – отличный способ оценить риски. Джон улыбнулся. - Я предпочитаю опасную жизнь скучной. Ответная ухмылка Шерлока озарила всю комнату. *** Джона разбудили пальцы, проверяющие синяки на его шее. Он открыл глаза и обнаружил Шерлока, примеряющего свои руки к тёмно-фиолетовым цветам, распустившимся под его кожей ночью. - Никогда не видел смысла в ювелирных украшениях, - пробормотал Шерлок ему в плечо, - но, говоря об ожерельях, это тебе идёт. Подчёркивает цвет глаз. Джон повернул голову. Даже столь незначительное движение отозвалось напряжением во всём теле. Как только он полностью проснётся, боль будет взрываться фейерверками во всём его существе. Пока что она оставалась лишь сонным обещанием грядущего. Двигаясь с предельной осторожностью, он поднял одну из аристократичных рук Шерлока и легко прикусил оставленный им же след на бледном предплечье. - Я вижу, я пока ещё жив. Шерлок наградил Джона насмешливым изгибом капризных губ. - Точно подмечено, - Джон неодобрительно, но беззлобно смерил его взглядом в ответ. Шерлок и его презрительная «какой же у вас примитивный мозг» усмешка. Боже. Глядя на него, никогда не догадаешься, что большую часть предыдущей ночи он посвятил вырезанию узоров на коже своего соседа. Он чувствовал себя так, будто только что совершил марш-бросок в полном обмундировании. Или был тщательно избит палками. Что казалось ближе к истине. Тянущее, жаркое ощущение, расползающееся по спине, напомнило ему о царапинах, покрывающих плечи. Точно. Шерлок расцарапал их во время спора о том, позволительно ли ему использовать на коже Джона Литерман из их каминной полки. Джон яро возражал: с гангреной он был знаком не понаслышке. Вероятно, главным аргументом в его пользу послужило то, что в середине разговора Шерлок отвлёкся, вбивая его в матрас. Наблюдая за проносящимися по лицу Джона тенями воспоминаний, Шерлок вновь лениво улыбнулся и погладил его по трапециевидной мышце. Тепло произвело блаженно терапевтический эффект. Под царапинами спина Джона начинала превращаться в цементный блок. Лежать в постели и наслаждаться полным вниманием Шерлока было приятно, но если Джон не встанет сейчас же, скоро он вовсе пошевелиться не сможет. Он глубоко вдохнул и с рыком поднялся, только чтобы в следующий же миг закричать от боли в каждой мышце тела – Шерлок с силой толкнул его в грудь, заставляя лечь обратно. - Нет, не двигайся, - бархатно пригрозил он. Словно существовала вероятность, что он вновь это сделает: мускулы Джона напряглись до предела, ему потребовалась пара секунд, чтобы заставить себя вдохнуть. Шерлок наградил его улыбкой и лёг рядом. Горячая, удерживающая на месте тяжесть с правой стороны. Затем, потому что таким вот ублюдком он являлся, он навязчиво схватил левое бедро Джона. От касания агония вспыхнула во всём теле. Вздох Джона превратился в протяжное шипение, когда боль стала ярче, а не пошла на убыль. Создавалось такое ощущение, будто Шерлок вскрыл его заживо. - Господи! Ебать! Шерлок! – он поборол желание воспротивиться. Шерлок явно не собирался отпускать, а в нынешнем состоянии драка с детективом приведёт лишь к ещё большей боли. – Что ты… Он прервался. Шерлок не обращал на него внимания. Он изучал результат своей работы, удовлетворённо проводя пальцами по спутанным линиям, вырезанным на бедре Джона, и не задумываясь о раскалённых сполохах боли, скручивающих тело Джона. Джон закатил глаза. Позабыт ради купания детектива в блеске собственного самомнения, как всегда. Он приподнялся, чтобы осмотреть себя – блять, как же больно – но хватка Шерлока усилилась в назидание. Вместо крика Джон ударил Шерлока коленом так сильно, как смог, прямо по продолговатому, тёмно-красному синяку, который оставил на внутренней стороне бедра Шерлока прошлой ночью. Шерлок принял наказание с честью, болезненно хрипнув. Когда Джон упал назад, дрожа, жестокий захват пальцев Шерлока стал лёгкими, успокаивающими поглаживаниями. Ясно. Не двигаться. Понятно. Джон извернулся, пытаясь хоть краем глаза взглянуть на зудящий рисунок, прослеживаемый пальцами Шерлока. - Что ты сделал? – уже мягче переспросил Джон. Губы Шерлока изогнулись в усмешке, и он наконец убрал руку. Левое бедро Джона покрывали паутинообразные, переплетающиеся порезы, сверху и сбоку. Стоило ему на них взглянуть, как они начали пульсировать. Представшее зрелище походило на зону бедствия, лоскутная путаница ножевых ран, корост, кровавых потёков. Прошлой ночью Шерлок вжал его в кровать и принялся за свою тонкую работу, проявляя завидное старание. Джону не дозволялось даже вздрогнуть от боли, иначе он бы помешал прорисовке одного из этих изгибов. Шерлок приподнялся на локте и наблюдал за лицом Джона, явно ожидая момента озарения. Когда Джон нахмурился и посмотрел на друга, Шерлок с тяжёлым вздохом провёл пальцами по определённому узлу… улиц, вдруг вспомнил он. О боже. - Лондон, - выдохнул Джон. Губы Шерлока тут же принялись требовательно и медленно сцеловывать его удивление, будто оно было подобно редчайшему вину. Когда Джон смог вздохнуть, вся суть произошедшего улеглась в его голове, заставляя тело трепетать. С благоговением коснулся он пальцами собственных ран. Детальность ужасала. Ночью Шерлок потратил столько времени на работу, а ведь это только начало восемнадцати квадратных футов кожи Джона. Доктор представлял свой вид в недалёком будущем, власть Шерлока над ним, его жажду – отметить, узнать, заклеймить. Господи, а ему-то казалось, что раньше он чувствовал себя беззащитным. Он будто надел Шерлока, и никогда не был так обнажён. Шерлок с наслаждением смотрел, как Джон изучает свой изменившийся вид. Эти рисунки принадлежали не только Шерлоку, но и Джону тоже. Как и его тело, его плоть, его согласие. Более или менее. Это ошеломляло. Шерлок провёл рукой по пальцам Джона, не в состоянии держать дистанцию. - Итак? Ты располагаешь всеми фактами, Джон, - его ногти впились в одну из линий. – Ты же узнаёшь изображённое? Джон нахмурился. На месте, где Шерлок открыл рану, сочилась наружу и собиралась в капли кровь. И тут он понял. - Собор Святого Павла, - его глаза округлились. – Это же Бартс! От Ладгейт-Хилл до Истчипа – вокруг левого бедра. Шерлок хитро усмехнулся и большим пальцем надавил на шрам Джона. - Я надеюсь, ты хотя бы Бейкер-стрит узнаёшь, - Джон выгнулся и вскрикнул от каскадов колющей боли, прокатившихся по его нервам. В отместку Джон ударил наглого засранца по следу от укуса на плече Шерлока. Тот зашипел, затем рассмеялся и поцеловал только что потревоженное место. Джон был не дурак. Не извинения. Ему было всё равно. Бейкер-стрит обнимала его левое плечо. Он прижал к себе голову Шерлока. Его губы не отрывались от точки на плече Джона, которая означала: Дом.