Гордость, предубеждение и Родимус

      Став лидером десептиконов, Мегатрон не мог больше позволить себе тосковать по прошлому. Во-первых, он сражался за лучшее будущее, строя всю риторику на том, что прежний мир был ущербным и несправедливым, и любая ностальгия шла бы вразрез с пропагандой. Творческую целостность революции он ценил, поэтому, как первый ее автор, не мог позволить себе двуличное поведение. Во-вторых, он стал могучим и бескомпромиссным лордом, поднявшим целую армию злых и сильных мехов, и неловкие мечтания были ему противопоказаны.       К сожалению, как только он понял, какой груз прилагается к лидерству, его личная жизнь превратилась в бесконечные неловкие мечтания.              Хорошо было, когда никто не пялился на него во все линзы. Когда не требовалось поддерживать амплуа разрушителя миров. Если особенно припирало, он дергал Импактора с платформы и смущенно мычал над его аудиодатчиками, пока процессор, давно не знавший дефрагментации, разгонялся. Пара кликов – и Импактор уже волочил его в охапке прочь из ангара.       Импактор ему до завихрений в магнитных полях искры нравился. До протечек в маслопроводах. От его ухмылки все внутри выгорало и плавилось, и он, зараза, это прекрасно знал.       Мегатрон смутно завидовал его бесшабашности – выходки Импактора казались ему завораживающе смелыми, ведь сам он в свободное время прятался в укромных местах и писал стихи, не очень-то веря, что у него хотя бы это получается. А еще к пробивной уверенности Импактора прилагалось умение довести до ребута меха, которому для расслабления требуется… «Сильная рука», так Импактор это называл. Скалясь при этом во всю пасть.       Дело никогда не было в руках и в физической силе. Всегда – в умении правильным тоном приказать «открывайся» или «выруби кулеры». Импактору не влом было покомандовать, он, конечно, находил это забавным, но в подколках, сыпавшихся в процессе или на приватной частоте, ничего оскорбительного не было. Тогда смущение тоже становилось частью удовольствия.       Шлак, было же время.       Никого из забоя не смутило бы, если бы Импактор совал в него провода прямо в общем ангаре – никого, кроме самого Мегатрона. Импактор смеялся над его скромностью, утверждая, что, заслышав его крики, вся бригада бы потекла, и Мегатрону становилось совсем неловко. Однако Импактор всегда прислушивался к нему – и прежде чем приступить к тому, о чем его недвусмысленно просили, утаскивал в дальнюю штольню, где Мегатрону проще было раскрепоститься.       Импактор знал, как свести его с ума. Это давалось ему легко: как и все, кажется, кроме послушной рожи перед поведенческой комиссией. Под ним Мегатрон расслаблялся и плыл, искрил и дрожал... Импактор умел сочетать ласку и властность, даже не имея этих слов в простецком шахтерском лексиконе.       У них не было никаких игрушек, ничего, кроме собственной комплектации, поэтому принуждение было простым и грубым, но оттого не менее возбуждающим. Больше всего Мегатрону нравилось стоять на четвереньках, раздувая вентиляцией мелкую грязь, пока Импактор хлестал по его портам наэлектризованной ладонью и отвешивал шуточки после каждого задушенного вскрика. А самое прекрасное начиналось, когда Мегатрон уже истекал хладагентом и умолял его сконнектить. Импактор наваливался сзади, хватал за шлем, оттягивая назад, и наматывал на другую руку вывалившиеся провода...       Импактор знал, что говорить. Он скалился и весело требовал, чтобы Мегатрон «спел» для него громче; называл поэтической скорлупкой, постукивая по шлему пальцами. Не позволял поцеловать себя и не подключался, пока Мегатрон не срывался на бессвязные вопли.       После перезагрузки они обычно валялись рядом, счастливые, расслабленные и совершенно не обеспокоенные тем, что все прочее время их взаимодействие выглядит… как-то иначе. Какая разница, каким образом тебе проще ребутнуться? Никого это не касается, кроме вас двоих.              Но тогда никто не равнялся на Мегатрона – и не распускал о нем слухов один другого краше. Очень быстро Мегатрон понял: лорду десептиконов ползать по палубе с вздернутой кормой и стонать в кулак не приличествует. И сбежать от всех в самую темную дыру не получится, потому что в каждой темной дыре сидит хотя бы один десептикон.       Самым ужасным в новой роли оказалось для Мегатрона не то, что надежного и умеющего хранить секреты партнера, удовлетворившего бы его пристрастия, как-то не находилось. Самым ужасным стало существование Старскрима.       В Старскриме бурлило еще больше резкости и харизмы, чем в Импакторе. Нахальный, яркий, амбициозный, шумный... именно к таким Мегатрон всегда питал слабость. Воплощенная буря: не тяжелый, сворачивающий стальные сваи ураган, каким был Импактор, а стремительный шторм. Мегатрон мог расслабиться, только если его вовлекало в поток, управляемый кем-то другим.       Он частенько рисовал в своем воображении, как Старскрим набрасывает сверкающую электричеством петлю ему на шею и ставит на колени. Повелительно толкает каблук между ног, сбивая панель, наступает на провода и выдавливает стон. От одной фантазии у Мегатрона заглушки поджимались, но…       Но Старскрим, который мог бы стать хорошим партнером – да хоть чьим и хоть в какой позиции! – не существовал. Он годился разве что бунты устраивать. Да, он выглядел потрясающе, а вертел крыльями так, что предохранители сносило и у десептиконов пониже рангом. Полставки думало, что Мегатрон за закрытыми дверями дерет его во все порты, а другая половина – что ненавидит, но дразнит недостижимой властью, просто чтобы поиздеваться.       На самом деле Мегатрон любовался его бедрами, широкими крыльями, надменно поджатыми губами… и представлял, как ползает перед ним, целуя дожигатели.       Однако, едва Старскрим открывал рот, становилось ясно, что из него никогда не получится хоть сколько-то приемлемый доминант. Он мог думать только о себе, только в превосходной степени – и наверняка перетащил бы отношения с платформы в рабочую обстановку. Невыносимой тварью он был. Шлаковым выплавком.       В одном распространители слухов (в основном, недоброжелатели авиакомандующего) попадали в точку: о, да, Старскрим занимал свой пост потому, что Мегатрон питал к нему страсть. Жаркую, но исключительно воображаемую. Пофантазировать можно, отчего нет, но очевидно же, что от мысли о реальном интерфейсе друг с другом их обоих обнулило бы.       Мегатрон пытался… подобрать кого-нибудь еще. Но к нейтралам всякий раз не побежишь, среди своих у него образовалась другая репутация, Саундвейва – молчаливого и внимательного ближайшего офицера – он только ради утешения зуда в интсистемах тронуть бы не посмел, а все прочие слишком часто сами оказывались на коленях.       От отчаяния он сконнектился пару раз в «подходящей» ему роли, но удовольствия никакого не получил, поэтому затею оставил. Подумал было о перепрошивке, но мнемохирургия... нет уж. В конце концов, он заблокировал контуры возбуждения и раз в несколько лет прочищал системы медицинскими способами. Приходилось купировать интерфейс-протоколы в каждом новом корпусе: процедура малоприятная, но Мегатрон к ней привык. Медики вопросов не задавали, а если и болтали между собой… Вопреки его ожиданиям оказалось, что отсутствие признаков интерфейс-активности лидера волновало одного Старскрима, а его никто не слушал – кому охота анализировать визги, если тебя все равно, скорее всего, оскорбляют? Прочие сделали свои выводы: что лидер слишком могуч и брутален, чтобы снисходить до простых смертных, – и, к счастью, не лезли. Постепенно Мегатрон даже в сфере умозрительных наблюдений за Старскримом перестал фиксироваться на корме, сосредотачиваясь на способах поставить его на место, а после и вовсе забыл о личной жизни.              И вот теперь пришлось вспомнить.       После суда Мегатрон утратил роскошь распоряжаться восстановленным корпусом. Рэтчет бы заметил любую перестройку систем – и наверняка проверил бы, не является ли это попыткой обмануть их ограничивающие силу протоколы. Мегатрон не привык объясняться – и не собирался делать исключение для автоботского врача, как бы его ни уважал.       На «Потерянном свете» он оказался под жгучим присмотром толпы любопытных автоботов, которые немедленно расплели миллион слухов, в том числе (и особенно) околоплатформенных, ни один из которых не имел отношения к действительности. Их фантазии можно было бы вытерпеть (терпел же Мегатрон треп о своей портодробительной доминантности четыре миллиона лет), если бы не Родимус.       Родимус был столь же дерзким и бескомпромиссным, как молодой Импактор, импульсивным и громким, как Старскрим, энергичным и самовлюбленным, как они оба, но без их главных отрицательных черт – он не пытался ежечасно влезть в драку или устроить какую-нибудь подлость. Надо ли говорить, что при одном взгляде на со-капитана Мегатрон чувствовал, как тонет в кипящем металле.       Прямо сейчас Родимус скандалил, размахивая руками перед фейсплейтом Ультра Магнуса, а Мегатрон смотрел на его бедра и примерялся: поместятся ли его пальцы в три вентиляционных отверстия прямо над суставами – или нет. Нет, тесноваты, наверное. Но он мог бы их вылизать…       Так. О чем речь?       А. Они обсуждали следующую остановку корабля, и Родимус утверждал, что без гигантской планеты-аттракциона они Рыцарей Кибертрона не найдут. Ультра Магнус обоснованно возражал. Предполагалось, что они придут к общему решению втроем, но Мегатрону было налить, потому что он вовсю мысленно визуализировал, как рьяно Родимус бы дергал ошейник, если бы удалось вовлечь его в простенькую сессию. Уперся бы ногой в спину, натянул прочную шлейку, провоцируя смазку стекать по напряженным шейным креплениям…       В конце концов эти тяжелые размышления привели к тому, что Мегатрон открыл приватный канал и без прелюдий отправил со-капитану сообщение:       «Я хочу, чтобы ты сел мне на лицо».       – …ка-те-го-ри-чес-ки полезный опыт! – воскликнул Родимус, поперхнулся воздухом, запнулся и развернулся к Мегатрону, вытаращив оптику. – Что ты сказал?!       Как хорошо, что он не верещит, как Старскрим, который нарочно всех доставал, калибруя голос на максимально некомфортную для большинства слушателей высоту. У Родимуса приятный звонкий тембр. Еще приятнее будет, если вибрация передастся антеннам напрямую, когда он вожмет шлем Мегатрона в пол и будет приказывать прямо в аудиодатчик…       Ультра Магнус уточнил, не показалось ли ему, что Мегатрон все это время молчал.       «Потом можешь поставить меня на колени, зафиксировать руки, и я вылижу твой шлюз. Или сделаю что-нибудь еще, если захочешь», – продолжил тот, игнорируя беднягу Магнуса и глядя прямо в разгорающуюся оптику со-капитана.       «Ты в курсе, что это звучит повелительно?» – спросил Родимус, скрещивая на груди руки и с подозрением его осматривая.       «Ну, я повелитель десептиконов, – Мегатрон пожал плечами. – Так что?»       Магнус сузил линзы. Если он проверил общий фон сигналов на мостике (а он проверил), то точно заметил, что они переговариваются. Ну и пусть, шлак, это же Магнус, он никогда не будет взламывать чужую приватную частоту без веской на то причины.       – Перерыв на капитанское совещание! – гаркнул Родимус и, задев Мегатрона спойлером, вылетел с мостика.       Тот встретился взглядом с Ультра Магнусом, размеренно извинился, развернулся и направился следом, стараясь не слишком торопиться. Не стоит ожидать многого. Родимус, наверное, ничего не умеет толком… но рядом с ним у Мегатрона уже несколько месяцев крыша едет, и даже неидеальная сессия наконец-то разбавит то неприличное количество миллионов лет воздержания, от которого он устал больше, чем от войны.       А потом, так и быть, он разрешит Родимусу слетать на космические аттракционы.