День Рождения: Волков

Сегодня Олегу исполняется тридцать. Он сидит в машине с выключенным светом и глухо работающим мотором. По радио меланхолично напевает стихи Есенина Монгол Шуудан, в темноте светится оранжевая кардиограмма эквалайзера. Олег отпивает крепкого сладкого чая из термоса и пристально вглядывается в темноту за окном. Там, снаружи, в доме шумит вечеринка – пару часов назад играл Моби и какая-то неопознанная Олегом приятная электроника, сейчас, судя по всему, гости дошли до нужной кондиции, и Моби сменил Лепс. Тачки гостей возле дома припаркованы кое-как – кривая вереница растянулась почти на всю улицу элитного пригородного поселка. Дом – трехэтажный особняк, боком выходящий к речке, единственный не окруженный неприступным забором с камерами и прожекторами по периметру – светится огнями. Желтые блики мечутся, выхватывая из темноты черные скелеты голых деревьев, на заснеженной лужайке возле входа Олег видит прикопанные в рыхлый февральский снег ящики с шампанским. Несколько гостей выходят, пошатываясь, и в темноте загораются светляки сигарет. Тянет душистым дымом из приоткрытого окна, Олег косится на пачку сигарет – желание курить не отпускает уже три часа. Перевалило за полночь, он бросает взгляд в зеркало заднего вида и видит абрис своего бледного лица с черными провалами глаз. Не так он планировал встретить свой день рождения. Два дня назад, лежа со снайперкой в обжигающем песке, неумолимом и всепроникающем, натирающем кожу не хуже наждачки, Олег, похороненный под маскировочной сеткой, попеременно смотрел то в прицел, то на экран смартфона. В прицеле марево колыхалось над пустыней да вдалеке трепетал мираж, а в телефоне одна за другой приходили фото – розовато-белая, будто ошпаренная кипятком ворона нежно перебирала клювом рыжие волосы, длиннопалые красные от холода руки лепили из влажного снега идеально круглый, будто гипсовый шар, снежок. Очерченный мягко-рельефный живот с аккуратной ямкой пупка и нарисованная красной краской воронья голова на белой коже. Та же рука, до белых следов сжимающая ягодицу – Волков сглатывал густую, вязкую слюну и тяжело дышал, будто раскаленный солнечный диск все ниже нависал над его загривком. Сергей развлекался – работал из дома да слал Олегу селфи, от которых Волкову хотелось завыть. Написывал сообщения, болтал сам с собой, зная, что Волков перечитает каждую букву по пять раз, делал фотки разной степени непристойности и просил прилетать быстрее. Олег, уже сорок восемь часов распластанный животом на раскаленной сковородке пустыни, покрытый солью, песком и уже даже не потеющий – просто высыхающий, как печеное яблоко в духовке – разглядывал картинки и буквы и мысленно слал в никуда беззвучные мольбы послать уже поскорее этих проклятущих арабов. Терпение его было бесконечным, чего нельзя было сказать о запасах воды. Когда, наконец, в прицеле замаячил хаммер цвета хаки, Волков, окаменев и превратившись в статую с винтовкой, не сдержал выдоха ликования сквозь зубы. Спустя двадцать минут работа была сделана – машина догорала в кювете, окруженная разбросанными телами. Под далекую канонаду взрывающихся в пожаре патронов Волков негнущимися пальцами нажал на кнопку на радиомаячке и снова уткнулся в смартфон. На очередной фотографии улыбающийся Разумовский сжимал в сахарных зубах кусочек сырого мяса, а Марго аккуратно тянула клювом розовую куриную плоть. Волков прилетает в Питер в пять утра и долго не может надышаться сырым воздухом. Он едет в машине с открытым окном, и влажный ветер треплет его волосы, из которых, кажется, все еще высыпается бесконечный песок. Его встречает пустая квартира. Выстуженная, темная, с отключенным отоплением. Волков сбрасывает кожаную куртку и проходит, не разуваясь, по пяти огромным комнатам. Марго встречает его хриплым карканьем – в ее вольере достаточно корма и воды, а значит хозяин отбыл надолго. В спальне Волков останавливается перед раскуроченной кроватью, поддает ногой батарею бутылок из-под текилы и шампанского. На столике перед кроватью валяются раскрытые упаковки от презервативов, стоит ведерко с водой – давно оттаявшим льдом – и будто снежные узоры на стекле белеют разметанные следы порошка. Бокалы и стаканы с отпечатками помады и без занимают почти все свободные поверхности, Олег брезгливо рассматривает чужое мужское белье, валяющееся на полу вперемешку с женскими стрингами и кружевными подвязками. Видимо, Сергей совсем заскучал. Олег громко хлопает дверью спальни и идет на кухню – как оказалось, единственное не оскверненное оргией помещение. На кухне он включает бра, делает себе стопку бутербродов с сыром и красной рыбой под фырканье кофеварки, и заваливается на угловой диван. Олег почти не чувствует обиды – такой уже человек Разумовский – лишь закрывает глаза и кладет прохладные пальцы на ноющие виски. На следующее утро хозяин квартиры не появляется, и Олег посвящает почти весь день накануне своего дня рождения наведению звенящей армейской чистоты. Когда, наконец, о прошедшей пати не напоминает ровным счетом ничего, Волков выпускает ворону погулять по комнате, устраивается в кресле и приступает к поискам. Пройдясь по всему внушительному списку друзей Сергея в инстаграме, он находит, наконец, фото. На фотографии Разумовский обнимает за плечи хозяина аккаунта, улыбаясь и сжимая в руке бокал с ядовито-розовым коктейлем. Вспышка высвечивает огромные черные зрачки, поглотившие фиалковую синеву радужек. Впрочем, то, что Сергей под кайфом, Волкову видно по выражению его лица – особо-мягкое, расслабленное. Олег знает, что так Сергей выглядит либо после изматывающего секса, либо после внушительной дозы. Судя по всему, в данный момент он вполне может сочетать и первое, и второе. Ну и хер с тобой, думает Олег, разглядывая блестящие рыжие волосы. Чтоб ты там перевернулся. Что-то не дает Олегу успокоиться. Пока он бредет в Дикси, пока покупает бутылку колы и торт с толстым ноздреватым бисквитом и ужасными масляными розочками – со времен детского дома это единственная сладость, которая нравится Волкову до умопомрачения. Пока прикуривает возле парадного, пряча в ладонях огонек сигареты, пока отламывает с низкой крыши подвала тонкую сосульку и воровато сует в рот. Что-то не дает ему спокойно устроиться перед теликом с тортом и газировкой – встречать канун тридцатилетия в компании с самой лучшей в мире вороной. Помаявшись полчаса, он снова берет в руки смартфон и смотрит, где зачекинился счастливчик, заполучивший на вечеринку Сергея Разумовского. Бандитский брабус Волкова в пригородном поселке вовсе не выглядит инородным – судя по высоте заборов, такие машины тут в каждом втором доме. Почему бы не дать Сергею натусоваться вволю? Олег говорит себе, что просто посидит в машине рядом и посмотрит, как оно там. Что не будет вламываться в дом и разыскивать это непотребное, обдолбанное тело по чужим спальням. В конце концов, он ему не папа, уговаривает себя Олег. Но несмотря на все уговоры, в животе словно закручивается черная воронка – то самое пресловутое чутье. Что-то не так. Олег и сам не может себе объяснить, что именно, вот уже третий час сидя в машине и наблюдая за домом. Надо бы дать по газам и уехать обратно, к Марго и стерильной чистоте пустующей квартиры. Полежать в джакузи, заснуть в огромной кровати под воркование телека и проснуться спустя часов двенадцать, не меньше. Но он продолжает сидеть будто в засаде. Из дома вываливается компания – четверо парней бредут будто одно существо на восьми ногах, цепляясь друг за друга. Точнее, больше всех вносит смуту и цепляется один – вообще не стоит на ногах, повисая на соседях, то на одном, то на другом. Это же как надо было нажраться, думает Олег, и в то же время к нему медленно приходит узнавание. Ну конечно это Разумовский. Громче всех смеется, самые длинные волосы и самые развязные жесты. Волков рассматривает четверку и видит, что остальные на самом деле не так уж и пьяны. Если бы Сергея не заносило и не швыряло то к одному, то к другому, то они бы даже шли весьма ровно. Троица подхватывает Сергея под руки и с шутками и прибаутками начинает уводить в сторону реки. Он смеется и обвивает соседа за шею. Когда они скрываются за деревьями, удаляясь по протоптанной дорожке, Волков выскакивает из машины и бросается следом. Он мог бы прокрасться бесшумно, так, что снег бы и не хрустнул, но сейчас в этом нет нужды – музыка из дома орет так, что вибрирует земля. Под деревьями темно, Олег скользит по раскисшей тропинке и вылетает почти что прямо на берег речушки. Там значительно светлее – снег будто светится под красным пасмурным небом, речная вода шумит и пахнет сыростью. Сергей сидит на поваленном бревне, вытянув ноги и откинувшись. Ночь такая светлая, что Олег может разглядеть блуждающую на его мертвенно-бледном лице улыбку. Волосы рассыпаются по плечам, тот встряхивает гривой и откидывает голову, подставляя шею промозглому ветру. Олег уверен, что под одеждой Сергей сейчас раскаленный, как печка, и мается от жары. Троица переговаривается, стоя у Разумовского за спиной. Олег слышит их возбужденные голоса, они переминаются с ноги на ногу и шарят по карманам. Обычные белые воротнички, перебравшие на вечеринке богатые папкино-мамкины сынки. Волков не видит в них ни хищной бандитской выправки, ни даже грубой и рубленой пластики парней из подворотен. Но тем не менее, у Олега не остается сомнений в намерениях троих. Они подходят сзади к Сергею, обступают его, и по их фигурам начинает скользить вспышка камеры на телефоне. Разумовским жмурится и смеется, что-то лепечет, отворачиваясь от белого света – сложно сказать, какая картина видится ему через алкогольно-кокаиновую призму. Олег же совершенно четко видит картину, не раз виденную им во время контрактов. Так обычно подходят к пленным женщинам – толпой, парализуя страхом. А потом два держат, один деловито расстегивает штаны, а остальные ждут своей очереди. Волков обычно уходит в такие моменты. Он не ханжа и уж точно не моралист, но в военных изнасилованиях он никогда не участвует. Ему плевать на моральный облик своих сослуживцев – хотя о какой морали можно говорить применительно к наемникам - но в голове у него не укладывается, как можно насиловать цепенеющую и безвольную жертву, а потом возвращаться домой к своей женщине и заниматься с ней сексом. Неожиданно Сергей дергается, едва не падая на спину – но его подхватывает один из троицы. Ловит за плечи и сразу же хватает за волосы, дергая и разражаясь пьяным смехом. Волков видит, от чего отшатывается Сергей – самый смелый из товарищей расстегнул ширинку и вытащил член, видимо, предприняв попытку присунуть Разумовскому в рот. Сергей стонет и всхлипывает, и этот звук режет по нервам Волкова будто бритвой по плоти. Смельчак с хером наперевес наклоняется и хватает Разумовского за лицо, силясь разжать тому челюсти. Сергей слабо трепыхается, а потом обмякает, свесив голову – то ли вырубается, то ли теряет волю, погрузившись в головой в наркотический дурман. И тогда Олег выходит вперед. Троица его замечает не сразу, а потом снимающий на телефон оборачивается на хруст снега. Он успевает только хрипло крикнуть, как точный удар выбивает телефон из его руки. Волков почти невесомо бьет ребром ладони снизу вверх – и парень падает на спину, ослепнув от боли и захлебываясь кровью из перебитого носа. Самый ретивый замирает с расстегнутыми штанами и беззащитным голым членом, выпустив Сергея – и Волков от души бьет его тяжелым ботинком прямо в пах. Секса теперь тому не видать несколько месяцев, и это еще в лучшем случае. Третий выпускает завалившегося на спину Разумовского и бежит наверх, вон от реки, к дому и людям, но поскальзывается на дорожке. Когда Волков не спеша подходит к нему, тот ни жив, ни мертв – лицо перекошено, и Олег бьет прямо в исказившийся рот, с наслаждением чувствуя, как резцы с хрустом проминаются внутрь. Он подходит к Сергею и берет его за шиворот – треснувшая на костяшках кожа саднит и жжет. Поднимает легко, будто Разумовский ничего не весит, и тащит того к реке. Сергей приходит в себя, когда Олег окунает его голову в бесподобно ледяную воду во второй раз – на первое погружение он даже не реагирует. Наконец, обжигающе-холодная вода льется за пазуху, и Сергей начинает дергаться. Олег окунает его в третий раз, балансируя на скользком берегу. Волосы оплетают руки, мягкие, будто водоросли, и шелково скользят по ноющим пальцам. Наконец, Разумовский вскрикивает и принимается вырываться – с удивительным проворством для человека, еще недавно бывшего в отрубе. Олег все также за шиворот оттаскивает его от воды и усаживает на бревно. Сам садится рядом, стаскивает с себя шерстяной шарф и начинает растирать им Сергею лицо. В глазах того скользит узнавание, потом разгорается злость, и он перехватывает шарф и отталкивает от себя чужие руки. - Ты совсем охуел, блять? Волков, сука, ты ебнулся? Утопить меня вздумал?.. - Просто хотел привести тебя в сознание, - Олег отстраняется. - Ты как? Разумовский переводит на него злые глаза, кривит рот, а потом только шумно выдыхает и машет рукой. Вскакивает, оступается – Олег, поднявшийся мгновением ранее, мягко ловит его, хватает и тащит на себя. Сергей вырывается, яростно втаптывает Волковский шарф в грязный февральский снег, дергается так, будто он попал в силки, а не в объятия. Олег не отпускает, пережидая, и постепенно Разумовский бесится все слабее, а потом устает и замирает, тяжело дыша. Волков накрывает ладонью затылок Сережи и утыкается подбородком в макушку, бездумно глядя в красное небо. Разбросанные вокруг них тела кровоточат в снег и не подают признаков жизни. Олег надеется, что каждый из несостоявшихся насильников подхватит вдобавок к переломам и гематомам еще и пневмонию. Наконец, Разумовский поднимает голову и смотрит на Волкова неподвижным усталым взглядом. - Поехали домой. - Поехали. Они бредут к машине, Разумовский плетется, едва переставляя ноги, и Олег поддерживает его за локоть. Устраивает на заднем сидении, всучив тому в дрожащие руки термос с горячим недопитым чаем, и плавно выкручивает руль. Всю дорогу до квартиры они молчат, по радио БГ под тягучий дудук перебирает струны и не видит причин, чтобы быть осторожным. Сергей лежит с закрытыми глазами, прижимая к груди термос. Если ты хочешь, то земля станет мертвой, Если ты хочешь - камни воспоют тебе славу, Если ты хочешь - сними Эту накипь с моего сердца... Олег выключает радио, не в силах дослушать до конца. Наконец, они дома. Под ярким светом Волков рассматривает глубокие черные тени, наползающие с висков под глаза. Белки, налитые кровью, розоватые, и синева радужки Разумовского сейчас кажется неоново-фиолетовой. Пахнет от него так, как обычно пахнет от человека, который несколько дней подряд пил, трахался и употреблял – и при этом в ванную заходил в лучшем случае только чтобы отлить. Олег за руку ведет Сергея в уборную, раздевает его – тот стоит смирно, переступая с ноги на ногу и спрятав лицо за волосами. Вряд ли от излишней стыдливости – судя по следам на его теле, стыдливостью тут и не пахнет – скорее всего, чтобы яркий свет не так резал глаза. Ванна наполняется, и Олег подставляет руку, пока Разумовский, как Венера наоборот, исчезает в пене. - Я рад, что ты прилетел… Олег молчит, сидит на опущенной крышке унитаза и смотрит на изящную кисть, свесившуюся с края ванной. Пальцы розовые, как пасхальные марципановые конфеты, и Волкову хочется взять их в рот. - Ты скучал? – снова подает уже окрепший голос Сергей откуда-то изнутри белого благоухающего лемонграссом облака. - Некогда было скучать. - Конечно, я же тебя развлекал, - раздается смешок. Волков долго молчит и потом цедит сквозь зубы. - Да, ты меня развлекать не устаешь. Он рывком встает и выходит, преувеличенно аккуратно закрыв за собой дверь – хотя хочется шарахнуть так, чтобы посыпалась венецианская штукатурка. Сбегает – как всегда - на кухню от разговоров и долго льет тонкой струйкой перекись водорода на разбитые костяшки. На часах три ночи, где-то во дворе-колодце монотонно лает собака. Волкову снова хочется завыть так, чтобы откликнулись все бездомные дворняги на районе, но он лишь молча закрывает форточку и уходит в спальню. Одеяло – необыкновенно нежное, легкое и теплое - обнимает его с головы до пят, он ныряет в самое нутро и вытягивается всем телом. Наваливается свинцовая усталость. Завтра к полудню он выдвинется в Пулково и прямо там возьмет билет на ближайший рейс. В жопу Питер, нахуй Сергея, нахуй зиму и нахуй день рождения. Олег почти засыпает, когда кровать мягко подается под чужим весом, и руки обвивают окаменевшего Волкова как виноградные лозы гранитную статую. - Спасибо, Волчек, - губы шепчут прямо в ухо, касаясь чувствительной раковины. – Спасибо, мой хороший. Разумовский никогда не извиняется. А Волкову никогда и не надо. Он разворачивается лицом к лицу, и Сергей только этого и ждет – набрасывается, впиваясь глубоким до удушья поцелуем. Олег послушно открывает рот, впуская внутрь язык, и обхватывает Разумовского, едва сдерживаясь, чтобы не сжать до хруста в ребрах. Сережа льнет сразу всем телом, пластичным после ванной, будто горячий воск, гладит по затылку и загривку. Волков прерывает поцелуй, пока не стало слишком невыносимо, и Сергей без слов утыкается ему лицом в том место, где шея переходит в плечо. Дыхание его выравнивается почти сразу, и спустя минуту тот уже спит беспробудным сном. Олег смотрит в окно – там, среди низких городских туч вдруг оголяется кусочек черной бездны с сияющими глазами звезд. Он не спит еще долго, перебирая влажные длинные пряди волос, медово пахнущих шампунем, и думает о том, что перелет, пожалуй, можно и отложить на пару дней.