Ноябрь

       Когда Чимин плачет, у Юнги разрывается сердце. Он бы хотел огородить его от внешнего мира, запретить выходить из этой огромной клетки. Чтобы Чимин зависел только от него, чтобы повторял своё трепетное, сладкое «хён», чтобы тянулся, как свет к мраку. Но Юнги просто отворачивается.        Красные глаза, влажное от слёз лицо, судорожные всхлипы и попытки вернуть спокойное дыхание. Он насильно старается поднять уголки сжатых губ, но терпит поражение. Чимин не может. А Юнги кричит изнутри от невозможности прикоснуться.        Они ненавидят это: стоять на сцене, под прицелом камер и взглядов, вечно контролировать свои чувства, скрываться под чужими «я» и быть так далеко и так близко одновременно. — Я не соглашался становиться айдолом, — однажды говорит Юнги. Его голос не слышен, он ужасно тихий, смущённый. Чимин понимающе улыбается. — Это того стоило. Ты знаешь. — Верно, я знаю.        Позже, когда сцена погружается в темноту, когда коридоры пустеют, люди перестают ходить в суете, Юнги крепко сжимает своё счастье в объятиях. Шепчет, насколько Чимин был хорош, справился великолепно и «потерпи немного, малыш, всё наладится, я обещаю». И его любовь верит.