Да, здесь сгорело тело, существо. Но только ночь угрюмо шепчет в ухо, что этот пепел спрятал дух его, а этот ужас — форма жизни духа.
Один Он приходит в себя не потому, что может, а потому, что в месте, где он находится, пахнет едкой гнилью и — совсем немного — гарью. Два Глаза открывать нет ни сил, ни желания, перед ними — всё равно — ничего, кроме тупых красных звёзд и всполохов адского пламени. «Хорошо, что они больше не зелёные», — на периферии сознания без разрешения, оконным дребезжанием и режущим свистом засова. Три — Поднимайся, Гарри, — обманчиво ласково, по-женски нежно, как должен уметь лишь один-единственный человек. Только стеклянные глаза тети Петунии в памяти так, будто бы они продолжают, не мигая, не опуская ресниц, смотреть на него, и в очередную ложь он больше не поверит. Четыре — Вставай, парень, — надменно и пренебрежительно, как и положено представителям самых древних волшебных фамилий. Он чувствует, как в рёбра упирается носок, несомненно, дорогого лакированного ботинка. Пять — Мальчишка всё испортит, Дамблдор, вы не сомневаетесь в своём плане? — ему не нужно смотреть, ему и без этого известно, что в голубых омутах памяти презрение и недовольство, что мужчина в круглых очках, на которого он, кажется, так похож, сгибается и отводит взгляд. — Хорошо, поступайте, как знаете. Шесть «Придите, наконец, в себя», — безжалостно бьёт по мозгам, и он чувствует устойчивый аромат мяты и горькой полыни. Мягкая ткань неуловимо, но осязаемо задевает худые руки, и его губы касаются хрупкого горлышка хрустального фиала. «Пейте, это не то, о чём вы думаете». — Это яд, Северус? — с волнением; «разумеется» получается равнодушным, но он знает, как кипит внутри обладатель ледяного голоса и металлической невозмутимости. Семь — Левикорпус, — его резко поднимает над землёй, и кровь приливает к голове. — Мы надеялись, что ты — умный молодой человек, но, как оказалось, мы ошиблись, — старик уничтожает маленькие надежды, которых всё больше, и он — напоследок — открывает глаза, чтобы запомнить королевские рыжие локоны, торчащие во все стороны волосы, похожие на шерсть мокрого бродячего пса, высокую тёмную фигуру и старомодный костюм. — Зачем ты вернулся в дом той магглорождённой девочки, Гермионы Грейнджер? Ты же знал, что она тебя не узнает. Восемь «Когда я досчитаю до десяти, аппарируй, ты понял?», — шелестит-перескакивает с «вы» на «ты», и он сглатывает. Игра продолжается, да? Только роли поменялись. Значительно. «Один, два». Девять — Ну же, мальчик, открой глаза, — женщина практически поёт, протягивает с циничной насмешкой, потому что удивительно живая она только снаружи, — когда закрыты — интерес пропадает, тебе ли не знать? Жизнь проносится одним мгновением — тётя и дядя, кузен-защитник, школа, любимый факультет и настоящие друзья, тёмный лорд, василиск, смерть, тёмный лорд, тёмный лорд, тёмный лорд… Нет. Волдеморт. Крестражи. Победа. Кричащие заголовки — «великий волшебник, кавалер ордена Мерлина и знаменитый директор Хогвартса, Альбус Дамблдор, вернул к жизни Лили и Джеймса Поттеров», «Северус Снейп — по ту сторону баррикад», «Сириус Блэк — последний из своего рода?». Азкабан. Десять — Это дешёвая постановка, Альбус, прекратите, — «три, четыре, пять», — чего вы добиваетесь? — «шесть, семь, восемь». — Это забавно, Северус, — старик улыбается, ослабляя действие заклинания, и оборачивается: — то, какие они, — он говорит тише и призрачным жестом указывает за спину, — беспомощно-послушные. Все. Только посмотри. Его тошнит, он задыхается, когда дорожная пыль попадает в нос, но в висках стучит настойчивое «девять, десять», и он осторожно поднимается на ноги, пошатываясь и хватаясь за какое-то возвышение. Надгробие? — Аппарэйт. Мягкая вспышка-исчезновение сливается с зелёными лучами тройной авады кедавры. Одиннадцать — Гарри Поттер, мальчик, который — снова, не поверите, — выжил. Искренняя улыбка, так отличающаяся от привычной кривой насмешки, трогает бледные губы.© zuvlavik 2017