Безмолвные осколки

Я… Я был невиновен. Настолько, насколько может быть непричастен человек, с ног до головы залитый человеческой кровью. Я был невиновен. Пусть даже они с этим не согласны. Детство мутной пеленой застилает мой разум всего на секунду. Слишком жалкую, чтобы что-то изменить. И чересчур долгую для той, которую можно игнорировать. Я плохо помню череду событий. Моя память устроена так, что мозг цепляется лишь за детали, при этом теряя всякую суть. Но парадокс в том, что именно эти мелочи и являются первопричиной всего сущего. Мне было восемь. Или семь. Трудно сказать. В детстве годы летят как-то быстро, и ты не всегда успеваешь схватиться за них. В любом случае, тогда я был слишком мал и не мог оценить весь ужас картины, разворачивающейся предо мной. Ах, если бы я знал, если бы я только знал, что означает взгляд этих бездонных синих глаз, слегка припорошенных блеклостью времени. Это были глаза моего отца. Прекрасные, без всяких сомнений. Они стали для меня приговором в тот роковой вечер. Моя сестра болела. Сильно и неизлечимо. И с каждым прожитым днем неминуемость её ухода была все более очевидна. Я не был хорошим братом, мне так кажется. Сейчас я даже не могу вспомнить, как она выглядела. Это немного смешно, ведь мы близнецы. Просто… Было в ней что-то особенное, что-то совсем иное. Но почему-то это «нечто» улавливал лишь я. Для остальных же мы являлись точными копиями друг друга… Так или иначе, моей милой Алисе не суждено было вырасти, как и не суждено заниматься её обожаемым балетом, который я, к слову, ненавидел. Наверное, мне следовало проводить с ней больше времени. Однако я был занят исключительно важными для ребенка делами: ловлей жуков, прятками и прочей чепухой. Честно говоря, я всегда пытался отделиться от сестры. Она тянула меня назад. В наше мертвое поместье с такими же мертвыми людьми внутри. Я не любил дом, от его унылой помпезности тошнило. Хотя… Возможно, уже тогда я догадывался, что это место не сулит мне ничего хорошего.«Будь послушным мальчиком. Ты сможешь её спасти. Будет больно, но ты потерпи» Я был послушным. Правда. И я терпел. Не знаю, что за эксперименты проводил со мной собственный отец в подвалах нашего поместья. В тот момент меня заботило лишь то, что это может помочь Алисе. Это должно было помочь. Но не помогло. Зато сломало всем нам жизнь. Глаза этого мужчины напротив ни каплю не похожи на глаза моего отца. Какие-то обычные, совсем непримечательные. Он орёт на меня, пытаясь выудить нужную информацию. Но я молчу. Не потому, что от жажды язык к небу присох. Просто не хочу с ним говорить. Да и голова занята совсем иными мыслями. Мне нужно было найти сестру. И желание это в моей голове звенело на уровне инстинктов. Честно говоря, было даже жаль этих узколобых правительственных псов. Они оборвали эксперимент, который нельзя вот так прекращать. За что и поплатились. Тогда и я, и Алиса очень плохо себя контролировали. Дальнейшие куски моей жизни как-то внезапно обрываются. Знаю только, что постоянно задавался вопросом: «Найдется ли хоть кто-нибудь в этом мире, кто рискнёт помолиться за меня?» 

А еще постоянно всплывает ТОТ день. Я хорошо его запомнил. Вернее, раньше думал так. Однако с каждым мгновением моего проклятого века, осколки былого ускользают, будто раскалённый песок безлюдной пустыни сквозь пальцы, оставляя после себя болезненную пустоту. Они говорят, что это мой второй шанс. Они говорят, что можно начать все сначала. Они говорят, что я должен искупить свой грех. Но нужна ли вторая жизнь тому, кто вдоволь насытился первой? Да и согрешил ли я, пытаясь сделать этот мир хоть чуточку справедливее? Но что есть справедливость и почему её стремятся достичь люди, мой мозг начал обдумывать всерьёз только во время длинных и мучительных часов исповеди и причащения. Стоя на соляных кристалликах, что окрашивались в алый от долгих часов ползания на них, я начал прокручивать всю свою жизнь. Прошлое, настоящее, будущее… Не знаю: действовали на меня так удушающие благовония, что заполняли под завязку маленькую и темную церквушку, или влияние оказывал осуждающий взгляд святого лика. А, возможно, из меня вышли наконец те бесы, которых так усердно изгоняли люди, не верящие в Бога. Только вот там, в полубезумном бреду, ударяясь лбом от потрескавшуюся от времени мраморную плитку, молясь за каждую душу, что унёс, я понял, насколько жалкой была моя жизнь, моя цель. Боролся ли я за справедливость? Нет, это была месть. Расчётливая и обдуманная. Однако она и есть часть справедливости. Каждый платится за то, что совершил. И по тем же безжалостным законам выходит, что и мои муки верны. Хорошо помню… Я хорошо помню, как от этого осознания мою кожу обожгла горькая слеза. А потом ещё… И еще. Была ли эта боль? Раскаяние? Жалость к себе? А может отчаяние? Трудно сказать. Но тогда я верил в то, что могу все исправить. Что я иду к свету. И эти по-детски наивные и глупые мысли заставили меня сделать самую большую ошибку. Я раскрыл все прекрасное и одновременно уродливое содержимое своей души тем, кому не следовало. И они уничтожили меня. С этого конца моей недолгой жизни и началась моя история.