Кудрями обовью весь мир

Галадриэль повзрослела, а Дориат так стар, и в них обоих нечто отзывается эхом. Мелиан тоже видит это. Она блуждает в лесах вместе с Галадриэль — почти не касаясь, почти ничему не обучая. От нее Галадриэль узнаёт больше, чем когда-либо сможет рассказать. Мелиан вкладывает в ее губы сладкие ягоды, когда они сидят вдвоем у самой границы Пояса. Держит руки Галадриэль, сплетая свои охранные заклятия. «Доводилось ли тебе видеть такие звезды?» — спрашивает она. Галадриэль чертит в воздухе контуры созвездий, увиденных в глазах Мелиан, делает эти звезды своими. «Да», — говорит она, и Мелиан вздрагивает, сама не зная, почему. Волшебство струится с губ Мелиан и ее рук, и хотя она не направляет его к Галадриэль, всё же чары пробираются под ее кожу и остаются там. Пальцы Галадриэль запятнаны красным, и они сияют ярче, чем ягоды, ярче песен, ярче обрывков перьев, застрявших под ее ногтями. * Галадриэль повзрослела, и ее тело послушно поддается рукам Мелиан, и так легко — даже слишком легко — уложить ее на лиственный ковер под сенью леса. «Иди ко мне», — шепчет она, притягивает Мелиан к своему распростертому телу. Должно быть, так — держать в руках звездный свет, обжигающий и трепещущий, и вздохи Мелиан нежнее песни, но столь же властны. Галадриэль следует за ней — так легко и так сладко. Ложится там, где ей указано, и обнимает Мелиан; припадает к ее средоточию женственности — слаще радости — и чувствует во рту вкус ее чар, затапливающих всё вокруг. Здесь нет места для вопросов, не в этом их слиянии. Нет до тех пор, пока Мелиан не откидывается с обессиленным выдохом на траву, привлекает Галадриэль к себе, зарываясь пальцами в ее волосы. «Как непреклонны твои губы в беззаветном служении, — шепчет она. — Но ты ведь, конечно, понимаешь, что я тоже могу выпить с них твои тайны?» Галадриэль слизывает с губ остатки наслаждения, чувствует затухащую сладость. «Мои тайны — о слишком жестоком дне, чтобы вспоминать его», — говорит она, и это не ложь. Но она не говорит, что ее тайны — также и о грядущих жестоких днях, о будущем, до которого ее богиня еще не дошла, сколько бы ни блуждала она по окраинам Пояса. Вина сворачивается внутри нее тугим узлом — и она тоже сладка. * Галадриэль голодна, а Мелиан не знает времени, и смерть приходит в Дориат так редко. Они охотятся, когда это необходимо, собирают ягоды и плоды, чтобы занять время. Галадриэль погружается всё глубже в колдовство, в землю, в саму суть Мелиан, ибо она — сам лес и всё, что есть в нем. День за днем дары Дориата отгоняют ее голод, но не утоляют его. Одной лишь Мелиан это под силу: Мелиан, что наполняет ее чарами и светом столь ярким, что под ним не остается ничего, кроме желания. Что-то шевелится за границами Пояса, и Галадриэль вспоминает бесконечные дни, когда она шагала через белизну, и думает — она бы не отказалась присоединиться к тому, что в черноте, перевернуть черноту и сделать ее своей. Мелиан нашла свое место, когда Дориат стал принадлежать ей, но в крови Галадриэль не утихает беспокойство. «Галадриэль, — говорит она; не совсем мольба — в ночь, когда еще не совсем наступил конец всего. — Сделаешь ли ты меня своей?» Теперь она знает все слабые, нежные места того облика, что избрала Мелиан. Знает, где зубы и ногти могут прижаться возле костей, во впадинах, знает вкус кожи, и крови, и желания. «Полностью моей», — отвечает Галадриэль. Кожа расходится в стороны легко, словно улыбка, и Галадриэль обнаруживает, что в костях тоже больше вкуса сладкого тепла желания, чем горького холода слез. И нет служения вернее, чем эта сторона радости.