Ангел

Здесь и так все было до тошноты белым, а с наступлением зимы стало еще хуже — теперь и за окном все стало белым, даже небо, и только черные стволы деревьев с крючковатыми ветвями да такие же черные силуэты летящих птиц как-то разбавляли всю эту белизну. Еще белизну разбавляли ее ярко-рыжие волосы, когда Анна смотрела на себя в зеркало по утрам во время чистки зубов и умывания. Ярко-ярко-рыжие. Возможно — да точно же — в своей прошлой жизни она была красива и с легкостью разбивала мужские сердца одним взмахом ресниц. Только не теперь. Теперь Анна Мильтон — просто пациентка психиатрической лечебницы. Просто человек, выброшенный на обочину дороги, что зовется жизнью. Ее болезнь не поддается лечению. Так странно — у Анны ничего не болит, она не ощущает никаких физических неудобств — и все же она неизлечимо больна. Слишком сильно запущенная стадия — как-то так выразился ее лечащий врач, виноватым тоном объясняя родителям, что Анну следует перевести в закрытое отделение. Мама плакала, утирая слезы платочком. Отец — дьякон Ричард Мильтон — молчал, поджимая губы. Анна видела лица родителей через стеклянную дверь и думала, за какие грехи семье священника досталась такая дочь. И вот мать с отцом совсем перестали посещать Анну. Она сама их об этом попросила, не хотела, чтобы родители видели ее такой, в больничной пижаме, со спутанными волосами и тенями под глазами. Анна никого не хотела видеть. И белизна ее тоже пугала — поэтому Анна не любила зиму и боялась ее. Прошлой зимой покончила с собой ее соседка по палате. У нее была затяжная депрессия, и, видимо, Эмили не нашла повода жить дальше. Перед тем, как сплести петлю из разорванной простыни, Эмили разговаривала с Анной и даже улыбалась. Говорила ей, что жалеет лишь об одном: она не попадет в Рай. «Но зато, — мечтательно прибавила Эмили, — Все это кончится». Анна кивала и искренне хотела верить, что муки ада, о которых говорил проповедник в церкви — всего лишь выдумки. А может, и вовсе — у каждого свой, собственный ад, и нет никаких чертей, раскаленных сковородок и зубовного скрежета… Анна тоже думала о петле, но ее останавливала жалость к родителям. Их единственный ребенок и так оказался с червоточинкой, а тут еще и погибнет, и они потеряют даже ту тень, что осталась от любимой дочери. А еще Анна Мильтон не хотела уходить из жизни, потому что у нее был Он. Обычно Он появлялся во время дневного сна, поэтому Анна никогда не пренебрегала этим требованием режима, которое часто раздражало других больных. Она ложилась в постель, закрывала глаза — и видела перед собой райские кущи. Ярко-голубое небо без намека на облака, цветущие деревья, зеленые листья — и мужчину в плаще, что смотрел на нее и мягко улыбался. Анна не знала, как его зовут, но он часто звал ее по имени, и она чувствовала, что этот мужчина ей знаком. Из какой-то другой жизни. А еще Анна знала, что он — ангел. Видела крылья за спиной, сверкающие на солнце. Хотела заговорить с ним — не могла. С губ не срывалось ни единого звука, а ноги, когда она пыталась подойти, отказывались повиноваться. Правильно, это же всего лишь сон или очередная галлюцинация.

***

Этой ночью Анна проснулась от того, что за стенкой кто-то громко кричал. У нее пока не было соседок в палате — Кларисса уехала к родным на выходные, значит, кричала Мари, или Кэт, но, скорее всего — Мари — Анна узнала голос. Голос повторял одно и то же слово. Одну и ту же мольбу. «Боже!» Как будто бедняжка Мари звала Бога и надеялась, что Он придет. Глупая. Не придет к ней никто, кроме санитаров, которые переведут ее в изолятор и накачают препаратами до состояния овоща. Анне стало страшно и одиноко. Она села и подтянула колени к груди, обнимая себя за плечи, будто от холода. Неужели и она закончит так же? Начнет кричать и буйствовать? Потеряет себя? «Боже! Боже! Боже!» Крики за стенкой становились все истошнее и невыносимее. Анна не хотела больше их слушать. Скорее бы пришли санитары — думала она. Скорее бы Мари успокоили. Бог ей все равно не поможет. Он не поможет никому из них. — Анна, — из ее тягостных мыслей Мильтон вырвал тот самый мягкий голос ангела из ее снов. — Анна, ты в порядке? Анна подняла глаза. Темноволосый. Небритый. В старом и потрепанном плаще. Голубоглазый, хотя в такой темноте точно не разобрать. А за спиной — огромные белоснежные крылья. — Я не в порядке, — прошептала Анна, и, в отличие от прошлых снов, ее голос звучал достаточно громко, чтобы услышал собеседник. — Ты что, не видишь?! Я гнию в психушке! Мое будущее — либо самоубийство, либо превращение в овощ, напичканный лекарствами! Я совершенно не в порядке! Она уже кричала, в бессильной ярости сжимая кулаки. Горячие и сухие губы коснулись ее лба. Анна вздрогнула. Ангел сел на кровать рядом с ней, и его крылья закрыли Анну от вида палаты, и даже крики Мари стали звучать тише. — Как тебя зовут? — спросила Анна. — Кастиэль, — ответил ангел. — Ты — мой ангел-хранитель? — Нет. — Ты — ангел смерти? — Нет. — Тогда кто же ты? — Кастиэль. Анна сжалась в комочек. Голубые глаза ангела — она уже точно рассмотрела, что голубые — буквально гипнотизировали ее. — Я умру? — спросила она. — Или окончательно перестану быть человеком? — Ты не умрешь, — уверенно и твердо сказал Кастиэль. — Ты выздоровеешь. — Почему? Я неизлечима, — нахмурилась Анна. — Потому что Апокалипсис предотвращен, — туманно ответил ангел. — Ты больше не услышишь голосов. Еще две недели — и тебя выпишут. Я поручился за тебя. Я клянусь тебе — ты вернешься к нормальной жизни. — И я больше тебя не увижу? — жалобно спросила Анна. — Нет. — Жаль, — внезапно ее сморил сон, и Анна потерла глаза. — Ты был сном или галлюцинацией, но ты был хорошей галлюцинацией, Кас… — прошептала она, засыпая. Кастиэль удобнее уложил своего бывшего командира Анаэль на подушку, заботливо накрыл ее одеялом, и встал, украдкой любуясь ее лицом в лунном свете. Крики Мари затихли. Больница снова погрузилась в сонное безмолвие белизны.