Мы оба стороны одной луны, Мы сразу в состоянии войны, И понимаем, что обречены.
Девушка, сидевшая напротив, вся заплаканная от недавней встречи с Рафаэлем, который всё ещё находился в отключке, с интересом разглядывала меня, позабыв на короткое время о рамках приличия. Её взгляд отражал искреннее любопытство и интерес, но не наивно-детское, а с явным подтекстом. Помнится, так на меня смотрел Майки, когда я в первый раз тут появилась. Её тонкие пальцы изящно обхватили стакан с водой, поднося его к в меру тонким губам. Для меня губы, не выглядящие как надутый гусиный клюв, являются идеалом женской красоты. И хотя именно на такие «вареники» сейчас мода, я всегда мечтала об изящных, аккуратно очерченных ровной линией губах. Рыжие локоны оттеняли по-аристократически бледную кожу; острые черты лица строго рисовали красивый правильный контур. И всё в ней было идеально: от макушки головы до кончиков пальцев. И всё в ней было совершенно: хрупкий изгиб фигуры под трикотажным плотно севшим платьем, длинные ноги, острые торчащие ключицы. И мне осталось только подавить накативший приступ зависти — напротив меня находилось тело, о котором я мечтала в своих самых радужных мечтах. Но вопреки всему, Эйприл казалась мне весьма милой девушкой. — Значит, ты новый друг ребят. Это здорово, — кажется, она говорила искренне, хотя с трудом скрывала удивление. — А как вы вообще встретились? — Ее Рафаэль привёл, — ответил за меня Майки и тут же сощурил глаза, загадочно улыбаясь. Эйприл всматривалась в выражение лица мутанта, пытаясь понять подтекст его молчания, а он игриво дёрнул бровью и улыбнулся ещё шире, наклоняясь ближе к собеседнице и говоря громким шёпотом, как будто так его никто не услышит: — У них тут конкретные шуры-муры… — Майки, — невольно шикнула я на черепашку, чувствуя, как предательски краснеют щеки. Мне стало так неловко; наверное, у Эйприл сейчас челюсть отвиснет. Девушка округлила глаза, приподняв брови, но так с ходу верить словам Микеланджело явно не стала, а обернулась и посмотрела на остальных, пытаясь выяснить всё у более адекватных представителей канализационной расы мутантов. Донателло и Леонардо неопределённо пожали плечами, задумчиво отводя взгляды, вроде как и не зная, что ответить, а вроде как предпочитая не раскрывать личные дела брата, тем более не желая смущать меня сейчас. Но это были лишь мои предположения. К моему глубочайшему удивлению, в итоге они оба согласно кивнули головой, подтверждая слова младшего. Я чуть сквозь землю не провалилась. Я чувствовала себя блохой на блестящей лысине. — Как интересно, — отреагировала Эйприл, но в её словах чувствовался явный скепсис. Взгляд сменился с удивлённого на сканирующий. Наверное, такая новость у меня тоже вызвала бы некоторые сомнения, ведь ясно, что не каждый день черепашки видятся с людьми, и тем более никогда ещё такие встречи не доходили до чего-то большего, чем дружба. Но находиться с другой стороны баррикад хуже некуда… — Меня не было всего два месяца, а тут такие дела… Она явно хотела задать мне больше вопросов, но не стала этого делать при остальных ребятах. Хотя не сомневаюсь, что им тоже интересно узнать подробности и вообще покопаться в моём внутреннем мире и ощущениях. Леонардо сменил тему разговора, начав расспрашивать у Эйприл о её поездке в Токио и расследовании о Шреддере — том самом главаре банды, которая покалечила Рафаэля. Видимо, журналистка тоже в теме, а я вообще будто не из этого мира, поэтому решила пойти подготовить бульон. Кормить Рафаэля с ложки будет крайне неудобно в таком положении, поэтому намного проще было бы перелить суп в высокий стакан, чтобы он пил его с помощью трубочки. Я перелила бульон, чтобы он остыл и раненому было комфортно есть. Несмотря на мою суету, спиной чувствовала следящий за мной взгляд любопытных женских глаз. Она мне не доверяет? Или же в ней проснулось чисто женское чувство конкуренции? Насколько мне было известно из короткого рассказа Донни об Эйприл, она та самая девушка, которая спасла их ещё в детстве. А потом уже всё окончательно прояснилось, когда в разговор вклинился Майки, красочно поведавший мне о встрече с журналисткой. Кажется, и Рафаэль упоминал о ней, но тогда мой мозг не смог как следует обработать эту информацию и сохранить в долговременной памяти. Неужели никто из этих четверых не положил на неё глаз? Очень сомневаюсь. Ведь она единственная девушка, которая воспринимает их адекватно, которая в некоторой степени любит их. Тем более с такой-то внешностью и не завоевать сердце хоть одного из них — это как-то не укладывается у меня в голове. Ну, Леонардо довольно строг в своих собственных рамках, вряд ли он даже мысленно допустил бы такие вольности по отношению к Эйприл. Она для него друг и спасительница. Да и, думаю, из всех черепашек он лучше всего понимает и принимает свою отчуждённость от общества, а значит и от обычных для людей чувств и отношений. Донателло кроме его изобретений вряд ли что-то интересует. Мне кажется, что и будучи человеком он был бы таким же безумным учёным, поглощённым работой над очередным научным прорывом. А вот Майки — он мог бы себе такое позволить. Да и вообще он довольно эмоциональный парень — кажется, этот малый, если бы была возможность, не пропускал бы ни одной юбки. Вернее, влюблялся бы во всех и сразу. Славный добрячок, от которого веет самой любовью. Но воспринимать его серьёзно просто невозможно. Да он и сам вряд ли воспринимает себя серьёзно. Но Рафаэль. Рафаэль другой. Эмоциональный, но эмоции его не вразброс, как у Майки. Не для всех. Он более смелый, а быть может, безрассудный, чем остальные. Теперь, зная их всех, я понимаю, почему именно Рафаэль нарушил внутренний регламент своего клана и скрывал наше знакомство долгое время. И мне повезло, что тогда дежурил именно он. Этот бунтарь вполне мог бы втюриться в ходячую рыжую статуэтку. И я живое доказательство тому, что такое могло запросто случиться. А может, так оно и было? Просто он мог быть отвергнутым, несмотря на их нежную (ой, ну осталось только умереть от умиления) дружбу. А тут появилась я — хотя, если подумать, я ведь тоже его условно отвергла… А может, поэтому он тогда не вернулся и не проверил меня снова. Может, поэтому был таким обиженным и так грубо меня отвергал. Ну конечно, одна уже разбила ему сердце, теперь ещё другая. Так вот почему она так неслась сломя голову из аэропорта, чтобы навестить Рафаэля. Нюни тут распустила, глядя на металлический шов сквозь весь панцирь. Вот так значит, ага! Меня так бомбило изнутри, что ещё немного и пошёл бы пар из ушей. Что-то неприятно жгло в душе, лавой растекалось по телу. У меня аж руки затряслись от негодования. Хотя, это же было до меня… Но всё равно как-то неприятно находиться на кухне вместе с его «бывшей». Интересно, а сейчас он как относится к Эйприл? Всё так же питает нежные чувства или же ходит перед ней обиженный? Или просто игнорирует? Вот и правильно, нечего реагировать на эту даму. Но мне казалось, что его чувства ко мне искренние. Не стал бы он развивать что-то ко мне, всё ещё сохраняя любовь к Эйприл. Рафаэль не такой. И если что-то и было между этими двумя, то явно в прошлом. В любом случае, теперь здесь есть я, теперь в его жизни существует Роксана, так что всякие дрыщеватые вешалки пусть топают мимо. Я порылась в коробках с продуктами, пока остальные обсуждали какую-то Караи, и отыскала пачку любимых конфет. И как им удалось найти её на моей кухне, когда даже я так запрятала это лакомство, что долго не могла найти в своей крохотной квартирке? У Майки невероятная чуйка на такие вещи. — Вы чаю не хотите? — обернувшись к остальным, спросила я для приличия (а то неудобно было сожрать пачку конфет в одного). Черепашки ещё доедали остатки пиццы, запивая всё сладкой газировкой — чаепитие им вряд ли сейчас пойдёт. — Спасибо, я на диете, — учтиво ответила Эйприл. Ну конечно! Она, наверное, с пяти лет на диете. Вот я тоже на диете, а толку-то? Это ужасно несправедливо, когда у кого-то получается сдерживать вес, а тебя прёт по всему периметру, так что грудной и ягодичный рюкзаки становятся всё тяжелее с каждым годом. И казалось бы, от ношения дополнительного груза я уже должна скидывать вес, но на жир, почему-то, эта теория не действует. Я отделила мясо курицы от бульона, постругав его на тонкие волокна, поставила всё на поднос, взяла под мышку конфеты и пошла к Рафаэлю, не зная, чем ещё себя занять в этой компании частных сыщиков. Когда мой крупногабаритный силуэт исчез из зрительной видимости, послышался приглушённый голос журналистки: — Что здесь вообще происходит? Как она оказалась среди вас? Кто?.. Как?.. Я… не понимаю… — Я тоже сначала был шокирован, когда узнал. Но Роксана хороший человек. Не сумасшедшая и вполне адекватная. Ей можно доверять. — Что значит, они с Рафаэлем вместе? Как такое возможно? Я имею в виду… ты ничего не подумай, но… она ведь человек. Как же она смогла?.. Я имею в виду, прошло так мало времени, меня не было всего ничего, а Рафаэль уже успел завести себе подружку. Это очень… подозрительно. — Я прекрасно понимаю, о чём ты говоришь. Но теперь уже… Уже что есть, то есть, и, как выяснилось, по-другому будет только хуже. Ага! Значит, точно с этими двумя не всё ясно. Что-то между ними было… И что теперь? Она начнёт со мной соперничать? Из чисто женского интереса будет бороться за Рафаэля? Ну это было бы глупо, хотя вполне ожидаемо. И что мне делать? Рафаэль уже однозначно дал мне понять, что хочет, чтобы я была рядом. А значит, у неё не должно быть шансов. Но если он действительно был влюблён в рыжую? Меня обуяло вообще непонятное, никогда не испытываемое мною ранее чувство безвыходности и страха, вперемешку с желанием чётко разграничить тут свою территорию и дать понять, что теперь в логове черепах появилась ещё одна женщина, а в сердце одного из них так вообще одна-единственная. Наверное. Вся на нервах, я уже не хотела слушать их разговор про меня и зашла в лабораторию, где был Рафаэль. Он всё ещё спал, отрубился, как труп. Я поставила поднос на табуретку рядом с койкой, подстелила себе под задницу висевший на стене халат Донни и вскрыла пачку с конфетами. На меня накатило раздражение, импульсами будоража всю мою нервную систему. С чего бы такой приступ агрессии, Рокси? Какой-то внезапный, неконтролируемый. Вспыхнул, будто я стала спичкой и кто-то чиркнул меня о спичечный коробок. И искры полетели в разные стороны, и между мной и Эйприл за мгновение выросла стена. Так, надо успокоиться. Это просто нервы ни к чёрту, вот и сдают. Сливочная сладость конфеты позволила на долю секунды отвлечься от темы своих мыслей, но один взгляд на Рафаэля снова вернул меня в прежний поток. Интересно, а Эйприл догадывалась, что Рафаэль был влюблён в неё? Ну конечно догадывалась — так мчалась скорее его увидеть. Ревела тут, как белуга, над спящим раненым мутантом. Ещё и по руке погладила… Интересно, как бы он отреагировал на неё, если бы был в сознании? Смутился бы? Рассердился? Меня выгнать хотел, а ей наверняка был бы рад. Ну и чёрт с тобой, двухметровая рептилия! Конечно, как же не влюбиться в этот ходячий эталон модельной красоты. Она же живая обложка с журнала, ещё бы на такую глаз не положить. Но всё-таки кое в чём у меня есть преимущество: журналистке уже перевалило за тридцать, а мне ещё нет и двадцати одного. Между нами была огромная пропасть, совершенно ничего общего ни внешне, ни внутренне. У Рафаэля странный разброс во вкусе (хотя о чём это я?). Но если подумать, тридцать лет для женщины далеко не приговор — судя по Эйприл, она еще ого-го. Ну ничего, время работает на нас. Через лет пять-десять начнут появляться первые морщины, а там уже цепной реакцией будет сдавать весь остальной организм. Гормональные скачки, набор веса… А я всё ещё буду молодая. Эта мысль меня почему-то приободрила, хотя моё раздражённое настроение сменилось тоской. Стоп, Рокси! Кажется, тебя несёт. Откуда столько жёлчи? Аж самой противно так думать. Ты превращаешься непонятно в кого, становишься совершенно невыносимым человеком. Нервы сдали, уровень стресса просто зашкаливает, ещё и бывшая Рафа на голову свалилась. Всё в кучу перемешалось, забурлило и начинает строить новую Роксану. Стало ужасно мерзко от собственных мыслей и желаний и хотелось провалиться сквозь землю. А Рафаэль мирно сопит в две дырочки и ничего этого не видит. Я склонила голову, разрывая каждую обёртку, одну за другой отправляла конфеты себе в рот, чтобы заглушить приступ агрессии и возникшее на её фоне чувство вины. Я злилась отчего-то. Злилась на всех, на Рафаэля, на Эйприл. На себя из-за этих ужасных мыслей. Сидела и всё это заедала горой сладостей. — Что ты ешь? — неожиданно раздавшийся голос меня напугал. Я подняла взгляд на мутанта — интересно, давно он подсматривает за тем, как я поглощаю коробку конфет за раз? Опустила голову, интенсивно работая челюстями. Мне не хотелось сейчас говорить, но отвечать пришлось. — Конфеты, — я будто была на него обижена. И правда обижена. Но только сама не понимаю на что. На то, что он когда-то был влюблён в Эйприл? Хотя это ещё непроверенная информация, но вполне имеет место быть. А может, на то, что журналистка так сильно к нему привязана? — А как же диета? Этот вопрос меня просто взбесил. Ну конечно, я же не рыжая швабра, в меня влезет целых полторы Эйприл. Мне же нужно научиться перестать дышать, потому что даже воздух раздувает мои формы, откладываясь лишним жиром на бёдрах. Как забавно — он смеялся надо мной из-за диеты, а сам глаз положил на костлявый ходячий манекен. Какое лицемерие. Фи. Я злилась, и видимо, это отражалось в полной мере на моём лице в виде глубоких морщин между бровями и поджатыми губами. Конфеты одна за одной исчезали из упаковки, и вокруг меня образовался уже целый горный хребет из обёрток. — У меня стресс, понятно? — грубо сказала я, желая разозлить его в ответ и вызвать на спор. — Понятно, — тихо произнёс он, и в его голосе слышался добрый смешок. Краем глаза взглянула на Рафаэля: он, чуть смеясь, приподнял один уголок губ, и нежно — да, именно нежно, — глядел на меня. Лучики солнца в его радужках согревали, и оказалось, что под этим взглядом можно не только остолбенеть от ужаса, но и растаять, как сливочное мороженое. Он что, мне глазки строит? Вот хитрец! Но я тут же сдалась. Не хотела, да уже и не могла преодолеть глупое желание улыбнуться. Чувствовала себя полной дурой, но сейчас просто невозможно быть серьёзной, если даже самый суровый из квартета зелёных ниндзя смеётся. И я смеюсь вместе с ним. И так хорошо сейчас — слышать его смех, стать причиной внезапно накатившей волны нежности, — что вмиг вся злость и негодование во мне растворились. Что-то странное происходит со мной. То, что пока находится за гранью моего понимания. Я не могу это анализировать, могу только ощущать. — Хочешь? — спросила я Рафаэля, разрывая очередную обёртку. Тот слегка качнул головой — видимо, голодный. Я поднесла сладкий шарик к его губам, и мутант не спеша принялся пережёвывать сладость. — Что за конфеты? — спросил Рафаэль, облизнув губы. Я улыбнулась и показала ему белую упаковку. Гордо продемонстрировала ему название, чем снова вызвала улыбку у мутанта. На белой обёртке красовалось красивое «Рафаэлло». — Видишь, тут ещё красные ленты нарисованы. Очень символично, правда? А ты помнишь, в рекламе этих конфет танцевала балерина? Я ведь хотела стать балериной, так что это всё про нас. Судьбоносные конфеты. Здорово, правда? Я походила сейчас на восторженного ребёнка, и от такой резкой смены настроения аж у самой голова закружилась. Рафаэль тихо захихикал в голос, продолжая улавливать каждый мой жест, внимать всему, что я говорю, пусть это и было полным бредом. Все мои негативные чувства испарились, плавясь под этими двумя искрами. Мутант поднял руку и совсем невесомо, игриво ударил меня по кончику носа, сбивая с меня последние остатки недавнего раздражения. И как ему удаётся так превосходно рассчитывать свою силу? — Есть ещё? — спросил Рафаэль. — Ты голодный? Сладкое тебе больше есть нельзя — доктор запрещает. Но я принесла тебе куриный бульон… — Если его Донни готовил, то я пас, — сразу оборвал меня больной. Что-то они всем хором не переваривают стряпню брата. Неужели всё настолько ужасно? — Нет, я сама приготовила. — Тогда зачем конфетами меня кормишь? Только аппетит перебиваешь. Я заметила, что больные люди (мутанты) становятся такими капризными и требовательными. И всё им подай и принеси. Пожалей, обогрей, накорми. Обними, к груди прижми… Но перечить им никто не будет — всё-таки хворает человек, жалко бедного. Да и такие слегка наигранные требовательные изречения создавали домашнюю атмосферу вокруг нас. Неужели всё закончилось? Неужели теперь всё будет хорошо? Я только улыбнулась, взяла в руки стакан — он был ещё тёплый — и поднесла соломинку к пересохшим губам Рафаэля. Мутант сразу стал жадно опустошать содержимое и чуть не поперхнулся. Бедный, он уже, наверное, давно голодный. Надо было сразу его покормить, может, и силы были бы потерпеть боль и поменьше лекарств от Донни получить. Стакан опустел буквально за считанные секунды, что даже я удивилась. Это был хороший знак — если есть аппетит, значит больной идёт на поправку. — Ещё есть? — сквозь салфетку, которой я вытирала его жирные от бульона губы, спросил Рафаэль. — Здесь ещё кусочки мяса. Я кормила его с вилки, накалывая мелкие волокна курицы на неё. Однако Рафаэль почти не жевал, сразу проглатывал мясные кусочки и требовал новой порции. Организму нужна энергия, нужно больше пищи, иначе бедный Рафаэль совсем истощает. Моя воля, накормила бы его мясным пирогом с картошкой, хорошим куском отбивной или на крайний случай жареной курочкой — да вот только Донни не даст. — Это всё? — грустно глядя на пустую тарелку, спросил Рафаэль и облизнул губы. — Если Майки не добрался до кастрюли, то есть ещё. Я сбегаю за добавкой, хочешь? — я уже привстала, собираясь пойти за новой порцией, но мутант остановил меня. — Потом сходишь. Я села обратно, подтягиваясь ближе к кровати и вкладывая свою ладонь в большую зелёную, которая тут же сомкнулась в крепкой, но осторожной хватке. Глядя на него — такого расслабленного и довольного, — меня всё ещё мучил вопрос: он действительно любил журналистку? А ведь Рафаэль мог бы влюбиться. Мог бы… — Эйприл навещала тебя, — закину удочку, посмотрим, клюнет ли? И клюнул же. Глаза расширились в удивлённом взгляде. Всё его лицо будто засияло, излучая теплоту и радость. Так мило и нежно, что меня аж… затошнило. — Эйприл? Она же была в Японии в командировке и должна была там пробыть ещё три недели… Надо же, он и расписание её знает. Заучил, наверное, до дыр календарь затёр. Мне вдруг резко расхотелось держать его за руку, но он не отпускал. — А вы познакомились? Жаль, что я был в отключке. Что-то я никогда раньше его таким живым не видела. Реакция явно неоднозначная и яркая. С прискорбием осознаю, что даже на меня он так не реагирует. Ну конечно, я же не 90/60/90 мисс «лучшая улыбка цвета унитаза». — Она уже ушла? Кому-то так сильно не терпится увидеть свою подружку? Как интересно… Кажется, Эйприл ещё была здесь, и было глупо врать. Но я просто не могла сдержаться, видя его полные надежды глаза и довольную морду от одного имени этой девушки. Теперь у меня будет аллергия на весну. И хотя это так на меня не похоже, но внутри начала растекаться новая порция раздражения и гнили. — Она уже ушла, — холодно повторила я, но Рафаэль, видимо, не заметил моего сменившегося тона голоса, и — вот поганец! — не скрывал своего разочарования от моего ответа. А я уже готова взорваться от этого прелестного переживания за рыжую. — Помнишь, я тебе говорил про девочку, которая нас спасла… — Да-да, это она. Мне Майки рассказал уже всю история вашей жизни и в подробностях вашу встречу с Эйприл после многолетнего расставания и так далее… — И сколько уже можно всё это пересказывать? Как будто это кому-то интересно слушать. Не знаю, что на меня нашло, но уже само воспоминание о журналистке выводило меня из себя. Эти черепахи уже готовы чуть ли ни королевой канализации её провозгласить. И это так «мило»… Мне хотелось уйти, выплеснуть где-нибудь всю скопившуюся во мне негативную энергию, чтобы она перестала наконец выталкивать из меня всю гниль. В другое время мне было бы стыдно за свои мысли и чувства, но вот прямо сейчас меня переполняла злость. С чего бы, интересно? Ну не ревную же я этого самодовольного засранца — ещё чего не хватало! Рафаэль уловил моё настроение и раздражённый тон голоса. Отпустил ладонь — почему-то появилось разочарование, хотя я сама этого хотела. Но неожиданно для меня он коснулся моего лица, осторожно проводя кончиком пальца по щеке. И сердце неровно дёрнулось… — Всё в порядке? — спросил Рафаэль, кладя ладонь мне на плечо. И я вздрогнула. — Да, всё нормально, — мой ответ был сухим и безэмоциональным. Но мутант мне не поверил. Провёл большим пальцем по скуле — и надо было бы убрать его руку от себя (так мне подсказывала моя гордость), но я даже не пошевелилась. Тело будто онемело, улавливая и запоминая этот внезапный приступ нежности от Рафаэля. — На полу холодно, простынешь. — Так удобней, — пожала я плечами. Так ведь можно быть на одном уровне с ним, а не глядеть сверху вниз со стула. Рафаэль отрицательно покачал головой, схватился другой рукой за железную спинку кровати и подвинулся в бок, пыхтя от напряжения, отрывая своё тело от матраца. — Ты с ума сошёл? — воскликнула я. — Тебе нельзя двигаться! Ты что! — я же вижу, что ему больно, но этот упрямец не поддаётся никаким уговорам или приказам. Сам себе на уме. Я вскрикнула от неожиданности, когда Рафаэль резко дёрнул меня на себя и одной рукой подтянул от пола на кровать к себе. Несмотря на такую критическую ситуацию с его здоровьем, в нём всё равно оставалась богатырская сила. И меня не перестаёт удивлять, с какой лёгкостью он способен поднимать моё немаленькое тело — одной рукой, без особых усилий. Прижал к себе — кровать и так была тесная для нас двоих, — ладонью придерживая меня за спину, то ли чтобы я не упала, то ли чтоб не сбежала. И состроил довольную морду, криво улыбаясь и прищуриваясь, как пёс, отыскавший свою косточку. А я снова онемела, будто меня цементом накачали. Слишком близко. Я упиралась коленом ему под рёбра, пыталась выпрямиться, чтобы выдержать хоть малое расстояние, но здесь не было возможности это сделать. Глядела в его наглючие глаза и не могла сказать ни слова — краснела, будто свеклой щёки намазали. Хлопала ресницами, не понимая, где я и что происходит. И так жарко вдруг стало, будто пар из кастрюли с кипящей водой хлынул на меня. — Всё действительно в порядке? — говорил Рафаэль. По крайней мере я видела, что он шевелил губами. — Ничего не случилось, пока я был без сознания? Я внимательно следила за движениями его губ, за острыми краями шрама, за слегка подрагивающими ноздрями, когда мутант вдыхал воздух. И абсолютно ничего не слышала из того, что он говорил. — Эй, — шепнул Рафаэль, и у меня всё тело мурашками покрылось. Что со мной происходит? Что-то очень странное. И это он со мной заигрывает, что ли? Это точно изолированный от мира мутант, проживший всю сознательную жизнь в замкнутом пространстве с такими же братьями-чудиками? Мне всё больше начинает казаться, что это я марионетка в его руках. Что это он управляет мной и подчиняет. Ещё и в ушах этот пульсирующий писк… Но кажется, это уже не внешние приборы, подключённые к Рафаэлю, а мой собственный пульс. — Что? — очнулась на секунду я, понимая, что от меня ждут ответа на вопрос, который пролетел мимо ушей. Мутант только улыбнулся, быстро выдыхая. — Это из-за Эйприл, да? — имя рыжей меня вдруг отрезвило, внутри всё сильнее закипело. Я нахмурилась, не зная, что ответить. Сейчас вспоминать её было очень некстати. Да и вообще. Вспоминать о бывшей в моём присутствии — как так можно? Меня будто окатили ледяной водой — и я вижу, как пар поднялся от соприкосновения холодной жидкости с раскалённой кожей. Или это из моих ушей? — Ещё чего, — буркнула я. — При чём здесь вообще она? Рафаэль подозрительно прищурился, решив взять на себя роль Шерлока Холмса, и, по всей видимости, мне не поверил. А мне уже хотелось выбраться из-под его тяжёлой руки, и я осторожно стала просачиваться из его объятий вниз на пол, но одно резкое движение — я снова в капкане, причём ещё сильнее, чем было. Даже дышать трудно стало. — Вы успели повздорить, пока я тут валялся? И сколько можно допрашивать! Неужели ему так хочется, чтобы между нами развилась крепкая девичья дружба? Ну что за бред? — А что ты так этим интересуешься? Тебе какая разница? — чувствую, что нервы начинают сдавать. — Я, может, её вообще больше никогда не увижу. Так что мне всё равно. Нашёл о чём поговорить… Рафаэль нахмурился на мои слова, а я пыталась отодвинуться от его лица, чтобы не высказывать всё своё резко вырвавшееся негодование, глядя на него впритык. Так он может сразу меня раскусить, заглядывая мне в глаза. — Она тебе не нравится, да? — С чего бы она вдруг должна мне нравиться? — И что его это так интересует? Бесит! — Сидела тут, сопли распускала над тобой. Тощими коленями сверкала... — Ты ревнуешь, что ли? Моему негодованию не было предела. Какая ревность? Да о чём он вообще говорит? Извините, а как я ещё должна реагировать, когда тут такой восторг по поводу прихода бывшей, причём без зазрения совести? — Ой, тоже мне, герой-любовник нашёлся, чтобы его ещё и ревновать! — не хотела даже смотреть на него — если бы не лежал тут с рассечённым панцирем, так бы и врезала. Аж руки чешутся. Рафаэль только довольно хмыкнул (засранец!), явно смеясь надо мной. — Ревнуешь, — уже не спрашивал, а констатировал он. Провидец хренов. — Ну что за глупости? — строя из себя самого благоразумного и стоящего выше всех мирских пороков мутанта, с умным видом заявил Рафаэль, а у самого морда чуть не трескалась от самодовольства. И он снова стал глядеть на меня с ещё большей мягкостью и как будто… с надеждой. А мне уже хотелось быстрее выбраться из этой хватки и отсесть подальше от него. И нечего корчить из себя довольного кота. Как бы сейчас заехала!.. Я стала брыкаться, руками упиралась ему в бок, чтобы вылезти отсюда, но он только смеялся надо мной. Рукой сильнее прижал к себе, будто корсет на груди затянули. — Не-а, — улыбался Рафаэль, глядя на мои смешные попытки сбежать и давая понять, что от него мне никуда не деться. От этой нахальной уверенности меня ещё больше стало бомбить, и на полном серьёзе уже я пыталась снять его руку с себя, чтобы хотя бы вдохнуть свободно. Коленом случайно заехала ему в бок — Рафаэль зашипел и слегка согнулся в сторону. — Ой, извини-извини! Тебе больно? — Я действительно испугалась, что могла усилить болевые ощущения Рафаэля. С этими разборками кто кого ревнует я совсем позабыла о его положении. К нему сейчас нужно относиться как можно деликатнее и осторожней, а безумная женщина размахалась руками и ногами. Мутант шипел сквозь сомкнутые челюсти, корчась от боли и вызывая во мне волну стыда за своё поведение. Неужели ему так больно? Даже в послеоперационный период я не видела на нём такого страдальческого лица. Блин, колени-то у меня тоже немаленькие — зарядила так, что звёзды над головой загорелись. — Прости, я не хотела. — Застыла, теперь боялась лишнее движение сделать, чтобы не задеть раненого. Он чуть ослабил объятья, и мне удалось вытащить одну руку, но я уже не стремилась уйти. Слегка поглаживала по плечу, щеке, чтобы хоть как-то успокоить и отвлечь от боли. И я почти провалилась от стыда за своё бунтарское поведение под землю, когда Рафаэль открыл глаза, перестал морщиться и стал откровенно хихикать надо мной. А я понять не могла: это боль отпустила или он издевается? — Ты доверчивая, как ребёнок. Тебя обмануть ничего не стоит, — пробасил Рафаэль и тут же получил от меня щелбан по носу. Вот же хитер, засранец! — Дурак, — обиженно пробухтела я ему в ответ, но желание уходить у меня пропало. Молча хмурила брови, уставившись в замысловатый узор татуировки на его плече. Если подумать, то Рафаэлю нехило досталось на личном фронте. С первой любовью у него явно ничего не вышло — возможно, она так и осталась невысказанной, тайной, а может, Эйприл напрямую его отшила. А тут Роксана, которая как будто приручила его к себе, зажгла снова искру, но так же отвергла. И пусть историю про неразделённую любовь журналистки и мутанта моя воспалённая фантазия выдала как неоспоримый факт, но в эту же секунду мне до того стало жаль Рафаэля, что будто это меня отвергли. И чувство невероятной обиды от осознания, что ты не нужен даже самым близким, разорвавшейся гранатой разлетелось в груди и втыкалось в плоть острыми иглами металла. Я прижалась к его плечу, положила на него голову, щекой касаясь бугристой кожи. А может, теперь всё станет по-другому? Может, мы оба нашли то, что искали? То, что люди порой ищут всю свою жизнь, и не всегда находят. Может, я сделаю его жизнь счастливой и светлой? Мне бы хотелось, чтобы он был счастлив. Я слегка потёрлась щекой о гладкую толстую кожу, неровную и всю испещрённую небольшими кратерами, дорожками, полосочками. Прижалась ближе, обнимая одной рукой его руку, впитывая его запах. Почувствовала тёплое дыхание на своих волосах, лёгкое прикосновение губ к макушке. И мне показалось, что сейчас мы стали неделимым целым, что моё место именно здесь. Что мы две половинки одного пазла, который наконец-то сложился. Я никогда не знала, какая я на самом деле. На что я действительно способна. И что таится в уголках моей души. И может, никогда бы не узнала, если бы не Рафаэль. С ним я стала другой. С ним моя жизнь закрутилась в невероятный вихрь фантастических событий, но чувствую, что именно такой она должна была быть. Именно так всё правильно. Ну и плевать на эту рыжую! В такие моменты мне чудится, будто понятие времени абсолютно перестаёт иметь какое-либо значение. Мы окутываемся коконом, и никто не может проникнуть в наш маленький мир. Я слышу, чувствую его пульс — он бьётся в моих венах. Мы на двоих вдыхаем один глоток воздуха. И как странно может показаться, что душа, прикипевшая ко мне до болезненного грубого шрама, облачена в такую нестандартную оболочку. А впрочем, какая кому разница, главное, что чувствуем мы. Счастлив ли он сейчас? Развеивать это невесомое облако абсолютного умиротворения, которое нависло над нами, глупыми словами не имело никакого смысла. И я больше не замечаю, что он мутировавшая черепаха — это неотъемлемая часть его, но такая естественная, что превратилась в нечто обыденное, — кому какое дело, кто мы и что мы? Если мы должны быть здесь, значит так тому и быть. Я на ощупь протянула руку к его лицу, ощутила горячее дыхание на ладони. Странно видеть этого громилу таким ласковым. Впрочем, я никогда не позволяла ему проявлять к себе подобное. А может, и зря. Точно зря. Возможно, никто кроме меня одной не видел его таким. И от этого всё внутри скручивается, сжимается от пищащего восторга, готового взорваться разноцветным фейерверком в любую секунду. И кажется, мне послышался скрип отворяющейся двери, но это было где-то далеко, может, даже и не здесь. Где-то там, за пределами нашего кокона. И что там, мне теперь совершенно всё равно: что делают остальные братья, где сейчас журналистка и вообще как там на поверхности. Я подставляю лицо нежным, даже аккуратным более, чем нужно, поцелуям, ловлю его губы своими, улыбаюсь, не в силах справиться с извергнувшимся вулканом радости в груди. И всё вокруг теряет своё значение. И всё вокруг наполняется новым смыслом, совсем другим, но очень важным.***
Тяжёлая рука свисала с кровати поверх меня — уже тяжело держать её. Я всё так же нахожусь рядом с моим мутантом, слышу, как он негромко похрапывает. На время и я отключилась, пришибленная эмоциональной лавиной. Возможно, Донни заходил проверить брата и снова дал лекарство, — но мутант всё ещё продолжал крепко прижимать меня к себе. Однако как бы ни хотелось, но мне нужно было выбираться отсюда. Надо позвонить коллегам по работе, попросить о подмене, чтобы не пришлось подниматься на поверхность хотя бы денька два. Судя по Рафаэлю, он уже неплохо выглядит — черепахи быстро восстанавливаются, однако. Всё-таки немного помучившись, но я смогла вылезти из-под его «чугунной» руки. Взяла телефон и обнаружила несколько звонков от тёти и с десяток от Дэвида. Неужели Лео не туда машину пригнал? Выйдя из лаборатории, я тут же набрала номер своего друга. — Господи, Рокси, с тобой всё в порядке? Я уже не знал, что подумать. Хотел в полицию звонить! Ты где вообще? — Тише-тише, — пыталась успокоить Дэвида, но этот парень был уж слишком взволнован. — Со мной всё в порядке. Я тут у… подруги. С машиной всё нормально? Доставлена в целости и сохранности? Минутная пауза в трубке меня насторожила. — С тобой точно всё хорошо? Ты ни с кем не связалась? Связалась… но вряд ли я могу сказать ему об этом. — Нет, всё нормально. Почему ты спрашиваешь? — Я тут нашёл свой пистолет в бардачке. И… тут не хватает несколько патронов… Вот чёрт! А об этом я и не подумала. Надо как-то отмазаться, а в голову ничего не приходит. Кажется, у меня будут проблемы… Тут ещё Эйприл появилась на горизонте. Она что, ещё не ушла отсюда? Всё ходит вокруг да около и стесняется зайти? Она подошла ко мне, и нельзя сказать, что была как прежде приветлива. Более серьёзна, даже пугающе. Моё присутствие здесь ей явно не нравится. — Мы сможем потом с тобой поговорить? — спросила журналистка, и я только смогла кивнуть головой, ловя строгий взгляд Эйприл и слыша вопли Дэвида в телефонной трубке. Что за день сегодня такой? Я скоро сойду с ума...Love makes no sense, Love has no name, Love drops you in tears and it sets your heart on fire, Love has no fear, Love has no reason, So infinitely fast… stop standing on the edge Take my hand, erase the past forever… Evanescence «Love exists»