Не выходит

Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. — В. Маяковский.

Не засыпать за полночь. Не рядиться в меланхолию по вечерам. Не получается. У дней в конце октября прелый запах, отсвет рыжины, нет, ржавчины. Питер всегда какой-то ржавый и тусклый, а в это время особенно. Он встаёт на перила канала Грибоедова, чтобы казаться выше. Парки в это время — россыпь веснушек на угрюмом лице. Почти таком же как у него самого. Всё время какое-то болезненно-извиняющееся. У людей вокруг глаза собачьи, виноватые. У Раскольникова глаза волчьи, а голос сухой, как вино. Не виноватый ни разу. Радужки светятся в темноте пустой однушки на Столярном переулке. Он не платит за свет: не потому что принципы, а потому что нечем. А потёртости на скулах высвечивает жёлтыми бликами свечей после заката. Грёбанный недо-романтик. Не быть таким. Не получается. Она чем-то живёт и чем-то дышит. Не одним и тем же с ним воздухом, с примесью плесневелой сырости. Уходит по утрам: он отслеживает её кашемировый свитер, пропахший кофе. До поворота на мост. Ему с этого моста хочется броситься. Не вести себя, как маньяк. Не получается. — Вам чего-нибудь добавить? — спрашивает безейная девочка с распустившимся цикорием в глазах, когда он всё же осмеливается зайти. Она вся, как из каталога хорошей жизни с его дурацкими скандинавскими названиями: какой-нибудь Исбергет или Фьйантиг произнести проще, чем отбить языком: «Со-ня». В таких наборах не бывает лишних деталей, наоборот обычно чего-то недостаёт. — Нет, спасибо. Можно я побуду твоей недостающей деталью? Не дрожать. Не быть такой тварью (в конце-то концов!). Не выходит. Он исповедуется у её святого образа в сознании, лёжа на расправленном диване. Подушки принимают изгиб его тела, а её тело принимает изгиб флакончика с духами. Сладкими, как мармелад. А буквы имени без алфавитного порядка режут нёбо хуже лезвия. А тучи режут небо день за днём, что он приходит в её кофейню, принося с собой и просьбы «покрепче», и раздвоение, и светотени, и огонь в глазах, и Ад, и Израиль, и сто лет одиночества. Никто не просит прислать недостающие детали. Королевство из розовых перьев, кружев и плюша осыпается снегом в первых числах ноября. Она завязывает белую шерстяную нитку из шарфа на его запястье (постоянных клиентов нельзя терять в толпе), потому что на своих у неё нити иного свойства. Вспухшие и красные, вплетённые под кожу. Не встречаться на манер параллельных прямых. Не ждать, не привязываться, не поддаваться. Не выходит. Холодает, но никто из них не улетает на юг. Им и в широтах незамерзающих каналов хорошо. Петербург в это время года — как евангелие для оставленных. Словом, им подходит.