Quantum mechanics of fate

      Если говорить честно, то Исак боится многих вещей. Пауков, змей, насекомых, которые летают, животных, которые кусают, эту жуткую старушку, которая сидит в парке и вышивает (втыкать иглу в канву и смотреть на людей достаточно жутко, правда?). Он не любит признаваться в этом кому-либо, потому что он знает, что ребята не отстанут от него. Если Юнас узнает, что он закричал, когда однажды в его комнате летала моль или если Махди узнает, что его чуть не стошнило, когда Эскиль нашел мышь в шкафу.       Исак привык лгать себе. Черт, он даже притворялся натуралом целых 16 лет своей жизни, и это, вероятно, наименее правдивая вещь, которую он когда-либо проворачивал. Честно говоря, смешно, что люди когда-то верили в то, что он гетеро. Тем более, Исак сам когда-то верил в это. Настолько заврался, что начал сам верить в свою же ложь. Авось прокатит. Тем не менее, он с легкостью лжет и делает вид, что его сердце не бьется в груди каждый раз, когда ему приходится выступать на публике, ну.или прикидываться, что его не тошнит от одной только мысли о том, чтобы подняться на Эйфелеву башню. По большей части он может лгать и не палиться перед другими.       Он мог делать это с легкостью до той самой ночи, когда гроза обрушилась на Осло.       В Осло, блять, практически все время идет дождь. За все годы, что Исак прожил в Норвегии, он может считать, что он слышал гром. Сегодня вечером была сильная гроза, настолько сильная, что небо разрезали яркие вспышки молнии с почти нулевыми интервалами, а громкие грохоты грома звучали так отчетливо, будто Бог разрывает землю пополам. Если бы Исак осмелился выглянуть в окно, он бы увидел большую дыру в небе, через которую сияли бы небеса. Но он не верит в такого рода вещи. Не-а, я че, придурок?       Сначала он пытался заглушить гром телевизором, но вскоре шум за окном поубавился. Исак слушал музыку на полной громкости, пока его телефон не разрядился окончательно. Затем он попытался заснуть. Но у погоды за окном были свои планы, и гром никак не утихал. Сон никак не шел, поэтому с каждым новым раскатом грома, Исак начинал паниковать еще больше. Он всегда был храбрым, но оставшись одиноким в своей постели, без средства связи, он чувствовал себя беспомощным. Парень задавался вопросом, что же черт возьми произойдет, если в многоквартирный дом ударит молния или еще что-нибудь случится. Он не может сдержать слез. Я умру. От ебаной грозы. Да вы прикалываетесь?       В дверь постучали, и Исак осторожно выглянул из-под одеяла. Ему было так страшно, что он позвал кого-то из темноты, это был наверняка один из его соседей по квартире, Эвен или Юнас. Это был Эвен. Его голова появляется в дверном проеме, и это слегка шокирует Исака, потому что они с Эвеном общались лишь пару раз, и тот не знал о страхах парня. Насхайм переехал к Исаку и Юнасу около месяца назад. Сам Исак не горел желанием общаться с новеньким, и чаще всего их общение ограничивалось лишь парочкой вопросов по типу: «сделал ли он уже ключ или ему нужно, чтобы кто-то из них был дома в определенное время?». Так что в основном они молчали, когда смотрели втроем фильмы или же ели, максимум — случайные комментарии. Никогда ничего более глубоко и существенного.       Не то, чтобы Исаку это нравилось. Он бы с охотой потратил весь день, глядя на Эвена и разговаривая с ним, наблюдая за ним. Юнас всегда говорит, что Исак и Эвен наполняют дом такой сексуальной напряженностью, что заставляют Юнаса чувствовать постоянное возбуждение без разрядки, а в последнее время он вообще начал жаловаться на романтическое напряжение, но Исак уверен, что это не так. Он продолжает убеждать парня в обратном, но Вальтерсен никогда не думал, что интересен Эвену. Это только слова Исака. Юнас же убежден, что Эвен влюблен в него.       — Юнас ушел. Он написал мне, что ты не фанат грозы. Поэтому я подумал, что тебе не помешает чай. Я успел его вскипятить, пока не отключили электричество, — говорит Эвен, заходя в комнату и держа чашку в руке. Его голос нежен и глубок, и он так успокаивает Исака, что ему хочется плакать от облегчения. Он должен быть обеспокоенным этим, но это не так.       — Спасибо, — бормочет Исак, садясь на кровати и принимая чашку. Оба парня вздрагивают, услышав громкий раскат грома. Исак пытается быть стойким, и это трудно. Но он справляется, понимая, что весь ужас может скрыть за глотком чая. Просто сделай глоток, расслабься.       Эвен кивает и пятиться назад к двери. Исак хочет попросить его остаться, но не делает этого, потому что это может показаться странным. Мы ведь даже не общаемся.       — Как только гроза вернется, не сиди здесь один. Мы можем посмотреть вместе фильм или заняться чем-нибудь другим. Это может помочь заглушить шум и отвлечь тебя, — предлагает он, и Исак быстро кивает. Он определенно воспользуется этим предложением. Парень выходит из комнаты, и тихий щелчок двери подавляется очередным раскатом грома. Исак больше не старается скрыть дрожь. Блять. Блять.       Время на часах 3:21. (он находит их валяющимися на полу в ворохе одежды, потому что телефон мертв, а другие часы не работают из-за выключенной электроэнергии), а шторм за окном достигает пика. Это продолжается уже несколько часов, вероятно побивая всевозможные погодные рекорды Осло, а Исак хочет умереть. Он больше не может этого выносить. Его чашка пуста, комната продолжает освещаться вспышками молний, а его руки болят, от бесконечного прижимания их к ушам. Мне как будто пять лет, что за дерьмо?       Исак решает проглотить свою гордость и на цыпочках выходит из своей комнаты, продвигаясь по коридору к двери Эвена. Он слегка стучит, но не слышит ответа. Исак решает вернуться в свою комнату, чтобы смириться с ночью без сна, плачем и опухшими глазами утром, но резкий раскат грома и молнии возвращают его обратно. Он резко открывает дверь и входит, закрывая ее за собой и прижимаясь спиной. Парень глубоко дышит и дрожит. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.       Эвен вытаскивает наушники из ушей. Как черт возьми телефон Эвена еще не умер?!       — Все в порядке? — спрашивает Эвен, и Исак открывает глаза от мягкого свечения телефона, отчаянно качая головой. Эвен откладывает все в сторону и встает, быстро пересекая темную комнату, чтобы оказаться ближе к Исаку.       В углу комнаты зажжена свеча, которая светит слабо, практически не заметно. Это сандаловое дерево, Исак знает запах, и он странно успокаивает. Он проводит руками по щекам, ощущая слезы и обеспокоенно хмурит лоб.       — Я… Прости, — задыхается Исак, крепко сжимая дверную ручку в своей потной ладони. Его спина с силой прижата к двери, и он чувствует каждый ее изгиб, она отпечатывается на коже. Все тело изнывает от боли.       — Зачем? Что случилось? — спрашивает Эвен, а затем молния вспыхивает сквозь его занавески, и Исак зажмуривается.       Исак в панике шарит глазами по комнате, а Эвен кладет ладони на его плечи, такие большие и приятные. Парень облегченно вздыхает, потому что Эвен смотрит на него, а в его глазах хранятся небеса. Ясное небо, которое Эвен хранит в своей радужной оболочке, напоминает Исаку о том, как выглядит мир, когда все вокруг не гремит и не сверкает.       — Я в ужасе от грозы, — признается он, а на лице Эвена проскальзывает понимающая улыбка. Исак чувствует, что он все еще дрожит, а по щекам льются слезы, хоть и не так сильно, как прежде. Эвен выглядит немного испуганным и растерянным.       — Ты дрожишь.       — Я знаю. Извини, — кивает Исак.       — Не стоит извиняться.       Давление руки Эвена на его пояснице такое долгожданное, и вскоре Исак оказывается завернутым в одеяло Насхайма, пахнущее свечой сандалового дерева. Он сидит на одной стороне кровати, пытаясь унять дрожь. Одеяло Эвена мягче и чище, чем его собственное, и у него один из тех крутых ортопедических матрасов, которые подстраиваются под тело. Исак уверен, что он практически растворяется на этой кровати. Немного, пока молния снова не осветит комнату. Держи себя в руках.       Он чувствует, как Эвен залезает на кровать, а потом ощущает, как нежные пальцы Эвена касаются его руки.       — Исак, что ты там делаешь? Иди сюда, я чертовски люблю обниматься, — Эвен молчит, когда Исак забирается ему под бок и вместо того, чтобы дождаться объятий Эвена, обнимает сам, прижимаясь к парню всем телом. Какой нормальный совершеннолетний парень может бояться природных явлений? Но трудно чувствовать себя паршиво, когда руки Эвена наконец обнимают его. И парень начинает задавать глупые вопросы.       — Ты когда-нибудь слышал о Николае II из России?       Что? Какого хрена вообще? Когда ты говорил о том, чтобы заняться чем-то, то я не думал, что ты об истории.       — Я не слежу за российскими монархами, Эвен, — бормочет Исак куда-то в толстовку парня. Старший тихо смеется и потирает спину Вальтерсена.       — Николай II был последним русским царем, ты знаешь. Он был насильно свергнут.       — Как?       — Ну, — говорит Эвен, — он и вся его семья были убиты большевиками в 1918 году. Самого императора, его жену и пятерых детей расстреляли. А потом, большевики опубликовали какое-то заявление о том, что умер только Николай и что его жена и сын в безопасности. Но тела были найдены в 1979 году. За исключением двух из них, которые были найдены только в 2007 году. Я почти уверен, что русская православная церковь все еще утверждает, что Романовы не были убиты, только Николай. Но, ты знаешь, анализ ДНК не может быть оспорен. Поэтому они похоронены в соборе в Санкт-Петербурге.       Исак моргает и глядит на парня. Глаза Эвена закрыты, капюшон натянут на голову, закрывая волосы. Он выглядит красивым и очень уставшим, и Исак не может избавиться от чувства вины, которое сдавливает его кишки.       — Почему ты рассказываешь мне о каких-то российских убийствах вместо того, чтобы идти спать? Тебе не обязательно бодрствовать из-за меня, — шепчет Исак, но Эвен просто молчит.       Они молчат несколько минут, а Исак думает, что Эвен засыпает. Исак пытается закрыть глаза и представить себе момент с поцелуем — потому что это был бы прекрасный сон — но затем он резко просыпается от громкого раската грома. Парень делает все возможное, чтобы унять дрожь, но когда понимает, что не может успокоиться, то пытается отпрянуть и уйти от Эвена, чтобы не разбудить его.       Но Эвен просто притягивает его ближе к себе, и Исаку кажется, что Эвен поцеловал его в волосы, хотя он и не уверен в этом. Остается только мечтать.       — Ты веришь в судьбу? — тихо спрашивает Эвен, а Исак поднимает брови от удивления.       — Это как предназначение? — бормочет парень, и Эвен кивает головой, — да, я верю. А ты, мистер Романтика?       Эвен смеется, а Исак прячет улыбку в его толстовке.       — Не знаю, на самом деле, — и это заставляет Исака немного сдвинуться, чтобы посмотреть наверх, потому что он этого не ожидал. Эвен — самый безнадежный романтик, которого знает Исак, и он никогда бы не догадался, что Эвен не верит в судьбу или в предназначение. Значит, он не верит в такое понятие, как родственные души.       — Я думаю, жизнь похожа на фильм. И ты можешь быть режиссером своей собственной жизни. К примеру, ты можешь выбирать. Мы разумные существа, способные мыслить на разных уровнях. Если бы наши действия были заранее предопределены, зачем бы нам тогда давали выбор? Ты понимаешь, о чем я говорю? — Эвена пропускает волосы Исака сквозь свои пальцы, а парень чуть ли не мурлычет. Слишком приятно.       — Я понимаю, но не совсем согласен с тобой, — он закрывает глаза, и чувствует легкий запах лаванды — порошок, который использует Эвен для стирки — сквозь успокаивающий запах сандала, — Бесконечность — вот, что делает все интересным. Параллельные вселенные, которые существуют одновременно и как все, что может произойти — произойдет, либо уже происходит.       — Это прозвучало очень одиноко. Это уменьшает надежду любого из нас быть важным для кого-то, тем более если таких «нас» бесконечное количество.       — Наука поддерживает судьбу, — добавляет Исак, — физик по имени Герман Вейль сказал, что объективный мир существует, его не может не быть. Все: прошлое, настоящее и будущее, все это уже было. Вселенная заложена во времени так же, как и в пространстве, и будущее влияет на прошлое, также как и прошлое влияет на будущее. За исключением того, что они не параллельны, они просто существуют. Есть только разница, что прошлое все еще происходит, а будущее произойдет.       — Что за наука стоит за всем этим? — спрашивает тихо Эвен.       — Квантовая механика. Там очень много мелочей, но одна теория заключается в том, что есть такие вещи, которые называют запутанность. Запутанные частицы находятся в непосредственной близости друг от друга, а затем, как только они разделяются, начинают действовать как «волшебные кости», влияя друг на друга потому, что у них есть связь. Но чтобы разорвать связь между двумя частицами, им придется перемещаться очень быстро. Настолько быстро, что Альберт Эйнштейн поверил, что в мире есть какой-то новый тип физики, — объясняет Исак. Он сегодня в ударе. Он ждал этого, кажется, тысячу лет. Поэтому продолжает рассказывать, — другая теория состоит в том, что частицы имеют фиксированные значения, потому что, как сказал Энштейн, ничто не в состоянии передвигаться так быстро. Но если это тоже не верно, то возможно, любые связи между частицами происходят назад во времени. Мол, если какое-то событие изменится в будущем, то и частицы в прошлом изменят свое поведение.       — Я думаю, что у меня начинает болеть голова, — невозмутимо произносит Эвен, и Исак смеется с любовью во взгляде, потому что не нужно притворяться раздраженным, когда Эвен не видит, как теплая улыбка расцветает на его лице. Одно из преимуществ отключения электроэнергии, полагает Исак.       — В принципе, физика подтверждает существование судьбы. Потому что существуют частицы.       — Потому что существуют частицы. Все что ты сказал, объясняется очень легко, потому что мне казалось, что ты давно перешел на какой-то албанский язык с нашего родного норвежского, — Исак смеется, а Эвен продолжает, — единственное, что я понял из этого всего, это то, что судьба — теория. Вся квантовая механика, стоящая за этим, на самом деле не доказана, так что и судьба не была доказана. Я уверен, что я мог бы опровергнуть физику, чтобы поддержать свободу воли, — серьезно говорит Эвен, а Исак не может сдержать улыбку, потому что Эвен на самом деле хочет поговорить с ним о науке. Никто никогда не хочет говорить с ним о науке, — я имею в виду, что наши мысли должны быть только нашими. Все это синапсы* в нашем мозгу. Даже если это все, что у нас есть, только наши мысли и ничего больше, наши мысли должны принадлежать нам.       — Может быть, — кивает Исак, рисуя круги кончиком пальца на груди Эвена.       — Все это: параллельные вселенные и судьба, ничего из этого не доказано. Ты знаешь, что ничего из этого не делает человека уверенным? Это всего лишь теория, — он поворачивается, чтобы посмотреть на Исака, — из всего в этом мире, единственное, в чем я полностью уверен, это моя жизнь. И я знаю, что это глупо.       — Это глупо.       — Но это действительно так. Все в моей жизни может перевернуться, если я начну соскальзывать, понимаешь? Я буду обманывать себя, если буду считать, что моя жизнь ничего не стоит. Я не знаю, как работает мой мозг, я не знаю, как устроен мир, я не знаю, кто или что создает чертовы молнии и гром, но я знаю, что я жив. И мне кажется, этого достаточно.       Исак улыбается, а затем переводит взгляд на Эвена.       — Молния — это искра, которая возникает, когда в облаке собирается слишком много отрицательно заряженных частиц. Это как статический шок, но сильнее и мощнее. А когда ударяет молния, создается воздушный канал. После того, как молния ускользает, воздух осядает обратно и создает звуковую волну. Гром.       — Как можно так бояться того, что можно научно объяснить? — смеется Эвен.       — Я не знаю, — пожимает Исак плечами, — вероятно, ты можешь научно объяснить много вещей, которых боишься. Цунами, торнадо, и блять, пауки или типа того, — Эвен хихикает, а парень прижимается ближе, — мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Я слишком устал для экзистенциалистских тем.       Эвен кивает и крепче прижимает Исака к себе.       — Великий Гэтсби — это вечная классика, и я собираюсь рассказать тебе, почему. Он начинается с персонажей Ф. Скотта Фицджеральда, которые относительно свежи, со сложными личностями и эмоциональными проблемами. Все они болеют от любви к людям, которые, возможно, любили их в тот или иной момент.       Где-то в объяснении Эвена, почему Великий Гэтсби — величайший роман, и Баз Лурманн создал лучшую адаптацию книги, Исак засыпает. Он мечтает о чем-то, чего не вспомнит утром, но вспомнит то чувство, которое оно ему подарило, и каким спокойным он был и как хорошо спал.       Когда он просыпается, буря заканчивается. Он все еще прижимается к рукам Эвена. Эвен тоже просыпается, сонно моргая с робкой улыбкой на лице. Исак улыбается в ответ и прижимается к нему. Я, что, в фильме?       — Спасибо за прошлую ночь, — шепчет Исак, а Эвен хмурится, — серьезно, я бы никогда не уснул, если бы не ты. Спасибо тебе.       — Не беспокойся об этом, — тихо говорит Насхайм, проводя пальцами по волосам Исака. Он чуть ли не мурлыкает и подается головой на руку, обхватывая туловище Эвена. Снова это приятное ощущение.       — Хочешь, я приготовлю завтрак для нас? Я уверен, что электричество уже дали, — шепчет он, и Исак качает головой.       — Мы можем остаться здесь навсегда? — тихо говорит Исак, и Эвен нежно проводит кончиками пальцев по линии подбородка Исака.       — Конечно можем, — кивает Эвен, — если ты этого хочешь, — он прижимается губами к щеке Исака, и его глаза открываются. Эвен выглядит застенчиво, поэтому Исак слегка улыбается и снова закрывает глаза.       — Я хочу этого. Ты был прав, с тобой очень здорово обниматься.       — Хорошо, — шепчет Эвен, а Исак может слушать его голос постоянно, — мы просто останемся здесь навсегда. Во всех Вселенных.