Питомец

Он лежит на месте уже который час. Его довольно громкие похрапывания еще пока никого не раздражают — вся семья ушла из дома. Он чувствует от этого некое облегчение, ведь только в эту половину суток можно полежать без того, чтобы подрываться с места, не успеешь придремать. Даже ночью порой нет покоя. Разбудишь случайно слишком резким вздохом, опять замучают со своим «Арчи, заткнись». Он, откровенно говоря, не понимает, почему хозяева так строги к нему. Всего лишь понюхает пол, на который кто-то пролил чай, а они сразу «Ну помолчи хоть секунду!». Хотя, для него это уже стало привычным — чуть слышатся недовольные ворчания или, бывает, даже злость, стоит сразу уходить из комнаты, пока не замордовали совсем. Он не обижается, нет, он давно уже понял, что просто немного лишний в этой маленькой двухкомнатной квартирке, где стольким живым существам одновременно довольно тесно. Но вот иногда, когда у кого-то из хозяев неплохое настроение, одно удовольствие подойти и повилять хвостом поблизости. Авось, позовут собакена с грустными глазами поближе, а может даже и погладят. А он положит голову на кровать или колени — что поближе будет — и будет смотреть на человека добрыми, умными глазами. На редкость хорошее настроение у одной из младших хозяев тогда, когда она, вроде как, спокойно сидит на кухне. Внезапно ей чего-нибудь захочется, и он уже видит, как девчонка натягивает черные спортивные кроссовки, накидывает куртку, и вот-вот уже выйдет, но оборачивается на любимца. Он смотрит на нее выжидающе, повиливая массивным хвостом, а глаза радостно сверкают — прогулка. Ее лицо меняется, она светло улыбается, хватает поводок и говорит заветное слово, смотря прямо в глаза своего друга меньшего — «Гулять, Арчи». Он начинает счастливо раскачивать заднюю часть туловища, подбегает скорее, ему так не терпится выйти на воздух, понюхать же наконец что-то интересное. А вдруг та самая собака прошлась по протоптанной тропинке снова? И они идут. На таких, особенных прогулках, она не дергает его каждую секунду, не ворчит, когда он слишком долго задерживается на одном месте — ну нужно же подробно разнюхать, что там за новый запах то такой. Но, к сожалению, такие прогулки не длятся долго. Она зайдет в магазин, предварительно привязав друга к столбу неподалеку от входа, а он будет сидеть и снова ждать. В этот раз хотя бы на улице. Можно по-рассматривать милые лица прохожих, что иногда, как бы странно ни звучало, глядят на привязанного лабрадора как-то испуганно. Ему хочется подойти к необычному человеку, и он почти сразу подрывается, стремясь скорее понюхать нового друга и обрадовать его. Но не тут-то было, его держит поводок, а человек, увидев рвение, ускоряет шаг, вскоре скрываясь в стенах магазина. Грустно. Вот вернется хозяйка, улыбнется, погладит, развяжет, и они пойдут домой. Он часто приходит к ней, когда она плачет. Ему не важно, какие у нее проблемы, что ее гложет, о чем она думает в эти секунды. Он просто передвигает лапы тише, совсем тихонько повиливает хвостом, он поддерживает. Положит голову к ней на кровать, а она оторвется от созерцания собственных, мокрых от слез, колен, и погладит его по голове, выдавливая вымученную улыбку сквозь слезы. Она перестанет плакать, скажет тихое «спасибо», а ему и этого достаточно. Неважно, о чем она думает, главное, что ей лучше. Зимой к ним в гости очень часто заходит ее подруга. Он уже давно запомнил ее, ведь она тоже друг. Всегда, когда она приходит, стоит ждать прогулки, при том долгой. Если повезет с погодой, они могут даже пойти в лес, а там можно так много бегать! Столько необычных запахов, которых в городе никогда нет, столько простора, и не приходится постоянно подбегать к хозяйке, чтобы спокойно пройти мимо очередной собаки. И вот он, счастливый, бегает до отвала, чтобы можно было придти домой и спать долго и крепко. А дома все еще тихо. Раздается тихий храп, заполняющий пустоту помещения, но вдруг нарушается звуком открывающейся двери. Черный барбос подскакивает, дружелюбно машет хвостом — он знает, пришел кто-то хороший. Но нет, у хозяйки плохое настроение, она даже не повернулась в его сторону. И вот он, снова, день, полный отлеживания конечностей о твердый пол. Снова и снова, день ото дня. Но он привык, ведь он всего лишь питомец, которого любят разве что эгоистичной любовью. Иногда у них просыпается совесть, но он уже и не надеется, что это продлится долго. Его взгляд снова уныл, грустен, и как же надоела эта скука, ожидание какого-то чуда, которое не произойдет.