She dances naked in my soul and sleep won't come
And it's no use to pray these prayers to Notre Dame
***
Уже не первую ночь суровый архидьякон Собора Богоматери мучался от бессонницы, вытекавшей из вихря охвативших его беспорядочных мыслей. Думы эти кошмарные он не выдал бы ни единому живому Божьему творению даже под самой страшной пыткой. Если бы только кто узнал о том, что творилось в светлой голове этого учёного человека, не видать достопочтенному священнослужителю более никакого уважения! Оставаться в своей келье подолгу Клод Фролло не мог. Яростному побуждению сбежать из Собора, подальше от ставшей ненавистной колокольни, он поддался и теперь. Вскоре, мрачной тенью скользя по узким улочкам ночного Парижа, несчастный кюре старательно размышлял о том, как докатился до такой жизни, что заставляла его мчаться прочь от родного храма, уходить всё дальше каждую ночь и молиться, чтобы следующее утро не настало. Наконец, когда бег отнял последние силы, архидьякон остановился и выдохнул облачко пара в прохладный осенний воздух, чувствуя себя при этом так, словно с воздухом из него вылетела заодно и его бессмертная душа. Переводя дух, он закрыл глаза. О, это было ошибкой! Перед глазами тут же предстала причина безумия горемычного священника. Истинное воплощение экклезиатической красоты, Она снова безраздельно завладела умом этого мужчины - и он не мог более остановиться, рисуя себе в воображении воспоминания о плавных округлых сверкающих боках и изящной утончённой талии. А искромётный язык Её, призывно выглядывающий из-под тонкой губы - он извлекал из Фролло остатки разума и набожности, оставляя лишь пустую оболочку, ведомую лишь желанием увидеть и услышать больше! В следующий момент мужчина чуть не задохнулся от внезапно охватившей его ревности. Квазимодо! Его верный подопечный, который лишь благодаря ему, Фролло, познакомился с Ней - это он находился с Ней каждую минуту своей унылой жизни! Это он, горбатый звонарь, заставлял Её петь, толкая, раскачивая, держась за сочные тучные формы и сливаясь с Ней в одном безумном танце. Это он, глухой уродец, со всей присущей такому грубому существу нежностью натирал до блеска и любовно гладил Её во всех местах, до которых только мог дотянуться, в то время как потерявший покой священник лишь в самых дерзких своих мечтах смел надеяться однажды заглянуть под этот огромный притягательный купол и хоть бы единственным взглядом дотронуться до тёмного манящего устья. Квазимодо окрестил это прелестное создание Марией - и Фролло повиновался судьбе: он почитал Её выше самой Богоматери. Он не сомневался, что за запретную страсть попадёт в Ад, но молил небеса о позволении преступить нерушимый Закон Божий хотя бы раз. Занялся рассвет. В осеннюю пору светает быстро - и вскоре город всколыхнули громоподобные звуки колокола. Очнувшийся от сладких грёз архидьякон застонал и закрыл уши руками - о, эта посланница Дьявола достанет его и здесь, когда он так далеко! Она погубит его однажды! Колокол продолжал бить. Замёрзший и измотанный Фролло, еле переставляя ноги, поплёлся обратно в Собор, стараясь не смотреть на колокольню, где в страстном порыве сплелись двое - его воспитанник и сияющая в лучах нового утра медная Мария. Надо поспешить - ведь вскоре его хватятся.