И нашу клятву помни

— Тьелко? — М? — Тьелко, скажи, ты веришь в призраков? Услышав тревогу в голосе младшего братишки, Тьелкормо сонно моргнул, просыпаясь. В угасающем свете Тельпериона ему едва-едва удавалось разглядеть его скорчившуюся фигурку, так что, с сожалением выползая из-под теплого покрывала, он добрел до постели брата и опустился на ее край. Сразу же после этого Куруфинвэ юркнул к нему и крепко обнял, а затем завозился, чуть ли не целиком забираясь ему на колени. Тьелкормо рассеянно поглаживал его по спине, все еще не до конца сбросив сон. Любимая сука Оромэ должна была вот-вот ощениться, и отец разрешил Тьелкормо остаться и приглядеть за ней только при том условии, что он вернется вовремя и успеет на день Имянаречения самого младшего из братьев — который как раз был сегодня. Что означает: ему пришлось скакать домой в середине ночи, и прибыл он уже совсем под утро — только для того, чтобы его вытащили из постели двумя часами позже, помогать в подготовке к праздничному пиру. Он был вымотан. — Кто рассказал тебе о призраках, Курво? Он почувствовал, как Куруфинвэ передернул плечами у него под рукой. — Турукано говорит, что когда кто-нибудь умирает, как бабушка Мириэль, иногда их фэа не идет к Намо сразу. А еще он сказал, что они могут прийти и забрать тебя, чтобы им не было так одиноко. — Последние слова прозвучали почти неразборчиво, потому что Куруфинвэ уткнулся лицом в рубашку Тьелкормо. Тьелкормо устало потер лицо. Прямо сейчас ему точно было совсем не до этого. — Бабушка Мириэль хотела уйти к Намо, потому что очень устала. И сейчас она должна быть именно там, потому что Валар говорили с ней, прежде чем дедушка Финвэ женился на бабушке Индис. Так что она не может быть призраком и прийти сюда, — сказал он наконец. — И здесь, в Амане, больше нет никаких мертвых, чтобы они делались призраками. Курво не выглядел убежденным. — А как насчет тех, которые умерли на другой стороне моря? Там много плохих вещей, и там живут чудовища, которые едят эльфов. Так у тебя в книжке написано! — Он уставился своими глазищами прямо на Тьелкормо. — Ла-адно, — протянул Тьелкормо, задумавшись, и внутренне проклял себя за то, что допустил, чтобы Куруфинвэ читал эти исторические книги. Он-то думал, что Курво сделается скучно после первых же нескольких страниц, в точности, как ему самому, но, очевидно, недооценил неутолимое любопытство младшего брата. — Но ведь никто из тех мертвых тебя не знает, верно? Даже отец уже родился здесь, так что даже если какие-нибудь призраки и бывают, они даже не знают про нас, так что никогда ни к кому из нас не придут. Курво в задумчивости сморщил лицо, и Тьелкормо с облегчением выдохнул, когда брат, в конце концов, неохотно кивнул. — Ага. Так и есть, наверное. — Так что давай забудем обо всяких там призраках и просто будем спать дальше, хорошо? — ...а можно мне поспать с тобой? Тьелкормо вздохнул. — Конечно, братишка. Только не сгребай к себе все одеяло разом. *** — Тьелко? — Да? — Похоже, Турукано был прав насчет призраков. — Что? — Тьелкормо привстает на локтях и глядит на брата, который — снова — не спит, а сидит прямо на походной постели, скрестив ноги, и точит кинжал. Слабый скрежет действует Тьелкормо на нервы, но он больше не пытается сказать Куруфинвэ, чтобы прекращал — потому что тот все равно не станет слушать. — Разве не помнишь? Мы говорили об этом в ночь Имянаречения Амбаруссы. — Голос Куруфинвэ до безразличного сух, и Тьелкормо требуется мгновение, прежде чем старые воспоминания юности всплывают на поверхность, и он понимает, о чем заговорил его брат. Его недоумение, должно быть, отразилось у него на лице, потому что Куруфинвэ начинает объяснять, не дожидаясь ответа: — Я видел его, знаешь ли. Финдарато. Услышав это, Тьелкормо садится полностью — с таким чувством, будто внутрь живота скользнул кусок льда. — Финдарато мертв. Куруфинвэ кивает, не отрываясь от своего занятия. — Разумеется. — Ну же, Курво, только не говори мне, что из всех тех, кто... Куруфинвэ продолжает, как если бы не слышал его: — Он стоял на опушке леса прошедшим вечером. Просто стоял там и смотрел на меня. — Он поднимает голову, глядя в пространство перед собой. — Может быть, он вовсе не мог говорить. Его горло было похоже на кровавое месиво: все разорванное, в ошметках. Как ты думаешь: нуждается ли фэа в горле, чтобы разговаривать? Голос Куруфинвэ был по-прежнему ровным, едва ли не повседневным — как если бы он обсуждал новую идею, которую можно испробовать в кузнице, а не их погибшего (убитого, шепнуло что-то в глубине разума) двоюродного брата. От этого у Тьелкормо по позвоночнику проходит дрожь. — Я думаю, что нет. Но, с другой стороны, прежде нам с ним не требовалось так уж много слов. — Курво... — Говорят, что последнего волка он загрыз собственными зубами. Ты знал об этом? Тьелкормо хочется потянуться к брату и обнять его, и сказать, что все будет хорошо, но Куруфинвэ — больше не ребенок, как и он сам, и он не знает, что сказать или сделать взамен. — Ты слишком утомился, брат. Засыпай, — произносит он, наконец. Он пытается сделать так, чтобы это прозвучало успокаивающе, но слова выходят из горла скорее так, как будто его кто-то душит. К его удивлению, Куруфинвэ все равно улыбается — странной улыбкой, на этот раз столь же непонятной для Тьелкормо, как и для всех прочих, — и соглашается. После мгновенного колебания, Тьелкормо набрасывает крышку на лампу и вытягивается в темноте. Он лежит без сна еще очень долго после этого, и когда наконец засыпает, то ему кажется, будто он слышит, как где-то вдалеке воют волки. *** Утром перед атакой на Дориат Куруфинвэ просыпается с окровавленными губами. Его ночная рубашка также вся перепачкана кровью, и багровые синяки расцветают на его плечах и шее. Он терпеливо выдерживает лихорадочный осмотр Тьелкормо — тот выискивает, не ранен ли брат (и не находит ничего), но когда Тьелкормо просит брата рассказать: что же произошло, он говорит только: — Он придет за мной сегодня, брат. Это было прощание. *** — Мне жаль, Курво. — Лицо Финдарато слегка расплывается перед мутнеющим взором Куруфинвэ, но он выглядит полностью самим собой. Только ладонь на его запястье, отклонившая его руку в сторону — так, чтобы меч Диора сумел пройти сквозь его защиту и с хрустом вонзиться ему под ребра, — холодна, как лед. — Но я тоже приносил клятву, ты знаешь. Мир наклоняется и переворачивается, и Куруфинвэ ощущает, что падает — и Финдарато падает вместе с ним. Но, падая, он видит, как Тьелкормо, с лицом, искаженным гневом, поднимает меч, и в мгновение ока, прежде, чем его голова с треском ударяется об пол, алое пятно расплывается на груди Диора, и он отшатывается назад, оступившись, раскрыв рот в беззвучном вопле. И прежде, чем тьма поглощает его целиком, Куруфинвэ улыбается окровавленной улыбкой и шепчет: — И ты с ней тоже не преуспел, кузен.