Ворон ворону глаз не выклюет

— Тебе нельзя так часто умирать, Оборо. Совсем ты себя не бережёшь. Если бы Уцуро говорил это чуть менее равнодушно или хотя бы смотрел на него, Оборо принял бы его слова за искреннее беспокойство. С таким бесстрастным сожалением отмечают, что удобные старые ножны износились и теперь понадобятся новые. Оборо знает, что он не единственный, с кем Уцуро поделился собственной кровью. Знает он и то, что он лучший из них. Он для того и тренировался с таким упорством: чтобы умирать как можно реже и жить как можно дольше, чтобы защищать бессмертного. Впрочем, так ли нужна бессмертному защита? С другой стороны, Уцуро в принципе заметил, что Оборо вернулся. Это большая честь для Оборо — оказаться не в тени его внимания. Оборо мысленно переводит для себя: «Прежде чем заявляться с отчётом о провале операции, стоило сначала обработать рану». Он касается раны на лице — она уже начала покрываться коркой. А если бы и кровоточила, это бы ничего не меняло. Его рана, нанесённая рукой Оборо, должна кровоточить сильнее. Он же проткнул его насквозь — единственный способ для… чего? О чём он думает? Слова никак не идут на ум, он тупо стоит, склонившись перед своим господином. — Ты со мной не согласен? Оборо поднимает взгляд и натыкается не на глаза — на красные огоньки. На такие огни ведутся путники, устало бредущие через болото. А потом их уже никто не находит. — Со мной всё в порядке, Уцуро-сама. Сегодня я не умирал. Это истинная правда. Сегодня он просто потерял глаз и снова отпустил… его. Но Уцуро об этом знать необязательно. — В порядке? Подойди. Красные огоньки проникают внутрь черепной коробки. Уцуро смотрит прямо в мозг через дырку в глазу. Оборо бы не удивился, если бы он засунул пальцы в пустую глазницу. — Это он сделал? — спрашивает Уцуро. И с чуть заметной усмешкой добавляет: — Тебе понравилось? Оборо не знает, как ответить на этот вопрос. Ему бы понравилось что-то совершенно отличное от невосполнимой потери глаза. Например, соединение. Сам он никогда не пробовал, но слышал, что такое доставляет удовольствие определённого плана. Однако у него от свидания осталась только рана и больше ничего. Уцуро кивает, словно получил достойный ответ, хотя Оборо не проронил ни слова. — Ты дал им уйти из-за него? — Да, — говорит Оборо. Можно было бы придумать тысячу причин, почему. Просто он понимает: в данном случае лгать бессмысленно. Разумнее смиренно принять наказание. — В таком случае иди сюда, — в темноте красные огоньки светятся особенно страшно. — Хочу показать тебе на деле, чего ты никогда не получишь от него, сколько бы ты его ни спасал. Тебе будет полезен такой опыт. Возможно, тебе даже понравится, я не знаю. Оборо не разделяет оптимизма Уцуро. Он абсолютно уверен, что ему не понравится, что это наказание, которое он примет. Безграничное чувство вины, уважение, священный трепет — всё, что он испытывает по отношению к Уцуро, совсем не вяжется с тем, что происходит между ними сейчас. Он терпеливо лежит на холодном полу, Уцуро склоняется над ним — его мягкие волосы касаются щеки, от него веет спокойствием. Уцуро не утруждает раздеванием ни себя, ни его. С него он спускает штаны, а свою юкату просто задирает до бёдер. Легко касается члена Оборо и ждёт реакции, но Оборо контролирует себя. Если бы на месте Уцуро был Такасуги, думает Оборо — и реакция не заставляет себя ждать. Как и следующее прикосновение, уже не такое мимолётное, как первое. Оборо пытается сосредоточиться на красных огоньках, но Уцуро вдруг закрывает глаза. Впрочем, ему это совершенно не мешает ни трогать его, ни затем направить чужой вставший член в себя. Почему он решил, что Оборо хотел бы именно так? Оборо был уверен в обратной раскладке. Но мысли уходят, и остаётся только ослабить контроль: всё равно он никуда не годится в подобных обстоятельствах. Ледяной холод пола и разливающееся внутри тепло от каждого движения — как это можно вынести? Волосы Уцуро мешают Оборо представлять на его месте другого, но не настолько, чтобы не наслаждаться неожиданно свалившимся на него новым опытом. Наслаждение? Это и есть наказание за нарушение приказа? Перед самой разрядкой Уцуро неожиданно открывает глаза, и Оборо едва не тонет в болоте из красных огней. Кажется, Уцуро весело. Он доволен произведённым эффектом. — Как видишь, ничего ты не лишился, кроме глаза, — слышит Оборо сквозь туман. — Это можно делать с кем угодно, даже вот со мной. С ним будет точно так же. С ним было бы иначе, думает Оборо. Почему-то ему хочется в это верить.