***
С момента всех тех событий проходит неделя. Школа зажила своим привычным темпом. Появилась новая учительница музыки, которая сразу всем понравилась. Слухи начали сходить на нет, ведь новых фактов не появлялось, а брать новые факты из воздуха, видимо, фантазии не хватало. Джису чувствовала, что напряжение спадает. Почти проходит, напоминая о себе ночными кошмарами. В любом случае, она перестала чувствовать себя безвольной куклой — ее внутренний стержень, казалось, стал твёрже. В ней будто что-то поменялось: если бы сейчас ее закрыли в комнате со змеями, которых она до дрожи в коленках боится, она бы не испугалась. По другим людям было видно, что девушка приходит в себя. Розэ перестала смотреть недовольно. Одноклассницы не шарахались от хмурых взглядов. Лиса начала смотреть долго-долго. Взгляд пристальный, буквально прожигает спину. И ученицу это не пугало. Ким видела интерес. Ким чувствовала его. Младшая обнимала крепче, садилась вместе с ней в столовой, приглашала с собой в библиотеку — и все ради того, чтобы быть ближе к старшей. Ее интерес был очевиден, да и сама Манобан его не прятала. Джису долго думала: интерес к чему? Почему она так быстро оправилась? Почему не позвонила в полицию? Почему продолжает общаться так, будто ничего не происходило? И всему есть логический ответ: старшая хотела помочь и, на самом деле, чувствовала не меньший интерес. Младшая привлекала к себе. Джису чувствовала себя почти моральной извращенкой, когда думала о таком. Как может настолько притягивать к себе безжалостный убийца? Лиса таковой и была. И она и раньше привлекала старшую, но с такой ситуацией все начало закручиваться быстрее. Ким чувствовала, что она влюблялась. Такое светлое чувство начало прорастать в ее душе. И она буквально чувствует, как очерняется. Она не вспоминает те события с ужасом, а лишь с холодом, почти безразличием. И она не замечала, что процесс стал необратим.***
Делая пометку про предпочтения пациентки, психолог чувствовала, что ее кровь стынет в жилах. Чем больше она впутывалась в дебри этого дела, тем хуже становилось. Даже не прозвучали подробности убийства, а ей все сложнее сохранять лицо. То, с какими эмоциями описывала Джису… Она была счастлива. Только вспоминая все это, она была счастлива. И это напрягало. Разве может такое быть? Человек угрожает тебе, на твоих глазах убивает невиновного, просто пулей выносит ему мозги — и ты после этого начинаешь симпатизировать ему? Стокгольмский синдром на лицо, но в данной ситуации он приводил в ужас. Видя, что девушка хочет продолжать, женщина ее тормозит, пару раз клацнув ручкой. Она вежливо улыбается, с жалостью про себя отмечая, что Ким сейчас выглядит очень живой. — Знаешь… Я вижу, что ты испытывала к Лалисе глубокие чувства, но… Боюсь, что за час я не успею выслушать и это, и подробности убийства. Следствию сейчас нужно именно свидетельство об убийстве. — Напускное сожаление на лице делает свое дело. Джису никак не комментирует, лишь послушно кивает и снова откидывается на спинку кресла. Глаза опять полуживые. Психолог опять думает, что не помощник в этом деле. — Да, конечно. Мне ещё будет, что рассказать… — Женщина еле сдерживает нервный смешок на этих словах: конечно, будет. — Это произошло буквально на следующий день.***
Когда утром Лалиса коротко целует в щеку старшую и тянет ее за собой под возмущенные крики Чеён, Джису не может думать об этом. Не может, ведь сегодня у Лалисы с собой не только рюкзак на плечах, но и знакомый чехол от скрипки в руках. Ким чувствует растерянность. За это время все те события смогли обрести какую-то эфемерность, на грани реальности и сна. Сейчас эта самая реальность вышибает из девушки все иные мысли. Манобан замечает понимание на лице и усмехается, украдкой косясь на девушку, что проходила мимо. Ким ловит ее многозначительный взгляд и понимает, что следующая ее цель — гордость школы, пловчиха, занимающая почти всегда первые места. В голове один вопрос: «за что?» В кабинет музыки Джису не поднималась с тех пор, как пуля чуть не прилетела ей в лоб. Она и не хотела больше туда возвращаться, как-то желание все отбило. Но Ким понимала, что именно там сейчас, наверняка, выжидает своего часа Лалиса. Она наверняка полирует пистолет или что-то в этом духе. Джису не знает. Она заранее обегает школу, проверяя, нет ли кого из учителей. И не для того, чтобы предотвратить. Чтобы у младшей не было проблем. Дверь в кабинет была приоткрыта. Лиса склонилась над столом, собирая свой пистолет, и даже не обернулась, когда дверь закрылась. — Джису-онни, я сейчас не настроена на разговоры. — Ее голос холодный, подобно стали, и режет по Ким не хуже ножа. Она чувствует, что ледяная рука страха опять сжала ей горло. Невольно кидает взгляд туда, где неделю назад застряла пуля. Конечно, там ничего нет: все заделано и заклеено каким-то позитивным плакатом. Забавно. — Что она сделала? — Старшая все равно начинает говорить. Говорит осторожно, подходя ближе шаг за шагом. Внутри нее теплится надежда, что она сможет что-то сделать. Дернув плечом, Манобан тяжело вздыхает и вставляет полный магазин в пистолет. Она показывает, что не намерена отвечать, продолжая заниматься своими делами. Она оставляет оружие на столе и осторожно убирает чехол. Джису заставляет себя переступить через свой страх и подходит к ней. — Лалиса, может, не надо? Скажи, что она сделала. Мы сходим к администрации, попробуем разобраться сами… — Она старается не быть навязчивой, но все равно вызывает недовольную реакцию. — Почему ты хочешь мне помешать? — На каждое слово младшая подходит ближе и в итоге оказывается совсем близко, смотря сверху вниз. Ее взгляд — тяжёлый. Не взгляд ее милой младшенькой. Даже в ее движениях и позе что-то поменялось. Она в амплуа профессионального убийцы. — Потому что в итоге у тебя могут быть неприятности. — Ким еле выдавливает это из себя, отступая назад на пару шагов. Младшая криво усмехается, склоняя голову набок: — Мне все равно. Я никогда не отступаюсь от того, что я считаю правильным. Ты меня не остановишь. По Джису последние слова опять как лезвием. Она дышит через силу, чувствуя свою беспомощность, и опять отступает назад. Лалиса следует за ней по пятам, кажется, ещё больше начиная раздражаться. Этого не было заметно по ее лицу, она не скалилась, не разминала руки. Все ее тело будто напряглось для нападения, как у животного. Оставался последний аргумент. — Я хочу помочь, и я это уже говорила! — в чувствах заявляет Ким и жмурится, когда младшая толкает ее к стене. Она шипит от боли и видит перед глазами черные точки, ведь в Лисе есть неожиданная сила. Большая сила, что пугает ещё больше. Такими темпами пуля может оказаться и у нее во лбу. Как бы старшая не нравилась девушке, она не могла знать, что в этот момент в ее в голове. — Можешь помочь спрятать труп. Остановить ты меня не сможешь. — В ответ Манобан усмехается насмешливо, показывая свое преимущество. Прижимая старшую к стене, окидывает взглядом ее лицо, — внимательным, который пронизывает до костей, — а потом выдыхает резко, отходя. — Не мешай. — Она кидает взгляд на часы, а потом подходит к столу и берет пистолет. Джису чувствует себя абсолютно бессильной. Она скатывается вниз по стенке, присаживаясь прямо на пол, и с отчаянием смотрит на оружие в руках девушки. — Почему ты это делаешь? Лалиса на этот вопрос лишь усмехается и, начиная заматывать оружие в платок, впервые прямо отвечает: — В мире не должно быть такого отребья. Я не приверженец утопии, но эти люди действительно не достойны жизни. Понимая, что слышала уже это, Ким вздыхает. Неужели она не смогла хоть немного поменять мнение младшей? Неужели она никак не повлияла? Разве есть теперь возможность как-то изменить все? — Лалиса… — Ким опускает голову, чувствуя, что сейчас опять расплачется. Манобан все это время наблюдала за эмоциями старшей. Ту читать очень просто, она как открытая книга. И было видно, как отчаянно она пытается все остановить. И, видимо, действительно помочь. Лиса видит, что у той начинают трястись плечи, всхлипы становятся громче, и она трёт глаза. Но больше ничего не говорит. Не останавливает. Младшая смотрит на пистолет в своей руке с каким-то сомнением: ей ужасно хочется сесть рядом, успокоить, но ей нужно закончить дело. Нужно ли заканчивать дело, если оно так расстраивает её онни? И вдруг Лалиса будто просыпается. Она с ужасом понимает, что усомнилась. Усомнилась в своих принципах, в своем деле. Она резко начала злиться на себя и на старшую, пару раз давая себе сильные пощёчины, чтобы выгнать все сомнения из головы. Девушка слышит плачь, хмурится, и снова, и снова… — Не мешай! — вскрикивает неожиданно она, выбегая из кабинета. Джису не провожает ее взглядом. Она заставляет себя успокоиться и пойти домой. Видеть Лалису — это последнее, чего она сейчас хотела. И на следующий день слушать легенды о кровавом бассейне тоже не хотелось. В носу снова навязчивый тошнотворный запах крови.***
Ким переводит дыхание, хотя не говорила быстро или громко. Она сидит какое-то время, опустив голову вниз, а психолог не решается ее тормошить. Она сама в каком-то трансе. Перестала фиксировать разговор ещё на моменте с пистолетом. Это было бесчеловечно. — Знаете… — Пациентка усмехнулась, вытягивая ноги и смотря теперь на них. — А ведь я тогда поверила, что смогу помочь. Женщина вздрогнула сначала от ее голоса в кромешной тишине, которую разрывал лишь тик часов, но потом взяла себя в руки и заставила поднять взгляд с бланков. — Она же тебя не послушала… Джису усмехнулась ещё шире, сплетая свои пальцы в замок. Монотонное тиканье часов ее раздражало и сбивало с мысли. Она хотела сказать красиво, чтобы все поняли, что она почти достигла своей цели. Девушка подняла взгляд на доктора и честно, с легким триумфом в голосе ответила: — Лалиса впервые колебалась. В ее голосе была неуверенность. Она взорвалась только из-за того, что начала сомневаться в своих действиях. И так повлияла на нее именно я.