Мятые простыни

      Вечерняя Москва красива, конечно, просто до одури. Яркая, величественная, бьющая этим по затылку.       Саша обо всем этом знает, да. Но не видит. Саша смотрит на тонкий изящный профиль и иногда мягко гладит случайно-неслучайно касающуюся его руки чужую ладонь.       Два месяца. Два чертовых месяца они не виделись, изводя друг друга редкими звонками и смсками. Два месяца с того дня, как Саша впервые Яра поцеловал где-то в безлюдном уголке Московского вокзала. Осторожно и медленно, не взасос, но долго, ощутимо, до головокружения даже. А потом ушел, бросив на прощание «Ну пока», в открытую гостеприимно дверь вагона, увозившего его домой.       — Люблю Москву, — Яр щурится по-кошачьи, глядя на играющие на зеркальной крыше торгового центра закатные лучи.       — Что, небо наконец не низкое? — Саша смеется, не удержавшись от шпильки, и на секунду ловит тонкие пальцы, задерживая их в своих. Ярик улыбается.       — Нет, мне здесь легче дышится просто, — и смотрит тем самым своим пронзительным взглядом, после которого сомнений вообще не остается. Еще и вторит тихонько сашиным мыслям с неприлично влюбленной физиономией, — с тобой.       И это… слишком.       Саша не знает, как у него так легко и буднично, так правильно выходит произносить все эти его признания и нежности, которыми он бросается давно и постоянно.       Саша пытался.       Саша два клятых месяца репетировал диалог у зеркала, пытаясь без пафоса и соплей сказать, как сильно он устал и измучился эти чувства отторгать, как ему Ярик дорог и нужен, и как ему хочется быть рядом. Бесполезно. Слова выходили фальшивыми, фразы — напыщенными и идиотскими, а стоило Саше Яра на вокзале увидеть, такого тонкого, трогательного, бесконечно родного, руки потянулись обнять, а слова застряли где-то в горле. И получилось только притиснуть к себе вплотную, словно вплавить мечтая, уткнуться носом в макушку и дышать-дышать-дышать.       Яр все понял и так. Яр обнял его за талию, порывисто прижался всем телом, и в шею выдохнул горячо "наконец-то". И шептал это свое "наконец-то" все те несколько минут, пока Саша его обнимал — впервые не по-дружески.       А теперь они гуляют по Москве. И сумка ярова у Саши дома валяется. И кружка грязная до сих пор в раковине.       Саша чувствует себя снова пятнадцатилетним, снова впервые вмазавшимся, снова впервые на свидании. Потому что холодная рука, скользящая по его, греет лучше, чем теплущий пуховик.       А ещё они до сих пор не целовались с того вечера на вокзале, и даже это будоражит и волнует.       — Я замёрз. Пойдем? — Саша знает, что Ярик в теплой куртке, и замёрзнет навряд ли. Но хочется домой и ему. Снова пить чай, снова за руки держаться, не боясь, что заметят, снова говорить о всякой ерунде. И может... может, поцеловать его ещё раз. Саша забывает вкус его губ.       Они заходят в квартиру, в прихожей темно, и Саша долго возится с заедающим замком. А когда поворачивается...       Яр буквально его из куртки вытряхивает и тянет на себя за ворот свитера.       Губы — пряные, терпкие, мягкие и горячие, боже, как Саша мог себе позволить их забыть — находят его рот практически вслепую.       У Яра руки горячие, и губы сумасшедшие совершенно, жадные, сухие, и сам он шальной какой-то. Словно побольше старается урвать перед тем, как его оттолкнут.       Мысль отдается странной нежностью.       Саша инициативу перехватывает. Ладонями нежно скользит по спине, целует ласково, мягко, тягуче. Нежно. Яр замирает на секунду, а потом принимает правила игры, обнимая за шею.       — Не исчезну. Я не исчезну, Ярик, слышишь? Не бойся. Я решил, что я с тобой, значит я с тобой. И не уйду.       Ярик кивает. Успокаивается как будто где-то внутри — Саше кажется, что он сейчас маленькую смерть переживет, настолько Яр светлый, трепетный, к р а с и в ы й.       — Я тебя люблю.       Ох… Звучит очень веско. И очень уверенно. Саша целует его ещё раз — на этот раз почти невесомо, словно лепестком губы припечатав.       — Чаю хочешь?       Яр обнимает его со спины. Оттягивает ворот свитера, влажно целует плечо.       — Чай не хочу, — и Саша почти чувствует покрывшейся мурашками кожей его улыбку, когда Ярик встаёт на носки и чмокает в затылок. — Тебя — очень.       Саша хмыкает, берет его за руку и ведёт в комнату, по пути скидывая ботинки.       В комнате все повторяется.       Ярик даже свет ему включить не даёт — целует на пороге глубоко и сладко, трогает везде, куда дотягивается, отстраняется, чтобы мазнуть по губам языком — и снова в поцелуй, точно в омут.       Малахольный. Малахольный дорвавшийся мальчишка.       Саша и сам не лучше, Саша на его поцелуи едва ли не с большим жаром отвечает, Саша губу его прикусывает — не до крови, но ощутимо, Саша Яру в волосы зарывается пальцами и чуть оттягивает назад. Видит, как по тонкому бледному горлу прокатывается звук, чтобы вылиться на выходе низким вибрирующим стоном.       — Саша...       Яр его к кровати подталкивает, и Саша осторожно опускается, увлекая его за собой. Задирает свитер, водит прохладными ладонями по нежной коже, по нескладному телу, ребра выступающие пересчитывает. Ярика в его руках дугой выгибает. И снова, на повторе, точно заклинание:       — Саша, Саша, Саша...       Саша свитер с него наконец стягивает, и взгляд у Яра проясняется чуть-чуть. Холодные ладони Саше на плечи давят, и он ложится, чувствуя вес чужого тела.       Ярик целует в шею. В ключицы. Беспорядочно расцеловывает плечи и запястья.       Саша очухивается только когда чувствует влажный поцелуй у себя на животе.       Безотчетный страх накрывает с головой. Они серьезно?.. до конца?..       Саша его тянет на себя, отрывая, укладывает рядом и смотрит в эти глаза бесстыжие. Бледная рука у него на животе так и лежит.       — Ты не хочешь?.. — у Яра в глазах отчётливо видно обиду и разочарование, и Саша молча кладет его руку чуть ниже. Туда, где понятно, кто кого хочет и как сильно.       — Я боюсь, — зачем-то признается Саша. Ярик расцветает несмелой улыбкой.       — Саш, — он ладонью касается его щеки, улыбается нежно-нежно. — Не бойся. Все у нас хорошо будет.       И вот как ему объяснить?..       Как донести, что Саша больше всего на свете боится боль ему причинить, сломать неловким движением? Как сказать о том, что он и без того достаточно ему страданий причинил когда-то, когда взаимностью не мог ответить и мучил нелюбовью? Как доказать, что в первый раз будет больно и страшно, — Саша читал все эти гейские форумы — и что он ни за что не хотел бы стать этому причиной.       Яр вырывает его из размышлений нежным поцелуем.       — Я тебя очень люблю, — они так близко лежат, что носами соприкасаются. Саша каждую ресничку видит. — И очень тебе доверяю. Поэтому не бойся. Все в порядке.       Саша ему верит.       Саша переворачивает его на живот, смотрит восхищённо, — Ярик тощий и бледный, но все равно красивый — проходится пальцами по выступающим косточкам позвонков. Гладит спину, целует плечи, затылок, острые крылья лопаток.       Яр тихо стонет, утыкаясь в подушку, его шея стремительно алеет, и Саша боится представить, что там с лицом творится.       Ремень чужих джинсов расстегивается с третьей попытки, но Саша их всё-таки стягивает, и это победа. Роется в тумбочке вслепую, достает какой-то жирный крем — он все же подготовился ко всем вариантам развития событий, глупо отрицать.       Выдавливает немного на пальцы, греет дыханием, не переставая невесомо покрывать поцелуями тонкую, почти прозрачную кожу.       Размашисто проходится языком от копчика вверх, к шейным позвонкам — Яр звонко ахает, и Саша думает, что стены у него картонные, вообще-то.       И осторожно вводит один палец.       — Нормально?       — Продолжай, пожалуйста.       Второй, третий — Яр терпит, только шипит иногда, а когда Саша сгибает пальцы, видимо, попадая по нужной точке, и вовсе чуть пошире разводит ноги и хрипло стонет. Звуки совершено неприличные, по сашиному очень предвзятому мнению, и внутри все горит, все беснуется, и желание захлёстывает с головой.       — Ты готов... дальше? Если хочешь, мы все...       — Хватит. Я хочу. Тебя. Я все давно решил для себя, я твой, для тебя, Саша, как ты не понимаешь?       Саша вытаскивает пальцы. Переворачивает Яра на спину, смотрит в его глаза, любовью и нежностью горящие. Раскатывает пленку презерватива и толкается внутрь.       У Яра на глазах закипают слезы, и у Саши первый порыв прекратить все нахрен. Но Яр прав, хватит. Если он сможет... если он любит... Боль эта иногда оборачивается удовольствием.       И Саша замирает, войдя до конца, даёт привыкнуть.       Ярик лежит, не шевелясь, около минуты, а потом подаётся вперёд, выдыхает жарко "давай".       Саша начинает двигаться. В глазах темнеет от того, насколько хорошо, насколько сладко. Яр стонет, подаваясь навстречу, чувственный, горячий, нежный, Яр цепляется за плечи, кусает за ухо, шепчет его имя, точно мантру какую, и Сашу уносит, Сашу накрывает точно прибоем.       Он меняет угол, и Ярик вскрикивает.       Между ними становится мокро и горячо. Сашу кроет от того, что Яру хорошо.       Яр смотрит ему в глаза. Пальцами собирает вязкую жидкость и облизывает их медленно. И это все настолько порнографично выглядит, что оказывается последней каплей.       У Саши мир перед глазами рассыпается осколками, звёздами пресловутыми взрывается в голове, и получается только выдохнуть ярово имя, тяжело, хрипло, как проклятье.       Ярик сам ему — и дар, и проклятье в одном флаконе.       Саша с ним в этом моменте даже дышит, кажется в унисон, даже моргает.       — Вот это да... — он выходит, — Яр чуть морщится — завязывает презерватив и кидает в угол комнаты не глядя.       Ярик закусывает губу. Смотрит на него соблазнительно, глазами стреляет из-под длинных пушистых ресниц.       — Повторим как-нибудь?       Саша понимает, что сопротивляться этому чуду, кажется, бесполезно.       И что по Москве они на этой неделе вряд ли ещё раз погуляют.