***
Маршал старался сдержать своё слово и арестовать нас — меня и шерифа, старался изо всех сил, но у него ничего не получилось. Первым делом с нас потребовали рапорты о случившемся; я рассказал всё, что видел, слышал и чувствовал, и к прозвищу Салага коллеги добавили «наивный». Меня это не волновало. Маршал был уверен, что мы куплены, и натравил налоговиков. У меня не нашли ничего подозрительного, у шерифа тоже, а вот у диспетчера Нэнси вскрылась заначка в несколько тысяч баксов. Отпираться она не стала, рассказала, что это дар от Отца. Отец — это Сид, так он себя называет. Дар от Отца… Неплохое название для взятки, но интересно здесь не это, интересно то, что Сид так промыл ей мозги, что никакая взятка не нужна была. Я присутствовал на её допросе; нормальные люди не говорят с таким обожанием о малознакомом человеке. Ну, может и говорят, но дальше слов дело не заходит, а Нэнси, похоже, была готова написать фальшивый рапорт о нашем исчезновении, если бы с нами что-то случилось в Хоуп. Как бы то ни было, маршалу пришлось отступить. Может быть, кто-то там, наверху, замолвил за нас с шерифом словечко. Не знаю. Главное, что я мог работать, и я работал: ловил преступников, сажал за решетку, выполнял все поручения. Скоро «наивный» исчезло из клички, а салагой звали по старой памяти, без презрения. Меня это по-прежнему не волновало. Меня вообще мало что волнует, я и разговаривать-то не люблю. Я поклялся служить закону, и я ему служу. Точнее, служил до определённого момента. Это произошло четвертого июля. В День независимости, да, поэтому я так хорошо помню. Смена была длиннее обычной — сами понимаете, в праздники охрана усиливается, но и оторвался я после смены неплохо. Я шёл домой, в паре километров от меня в небе разрывались фейерверки, повсюду развевались флаги, народ пел песни и пил пиво. Я шёл в толпе, счастливый и пьяный, в одно ухо воткнут наушник, из которого доносится моя любимая песня, другой болтается, цепляясь за пуговицы клетчатой рубашки. Я вошёл в свой дом и сразу понял, что что-то не так. Внешне ни черта не изменилось: те же деревянные стены, та же кухня, выкрашенная салатовой краской, та же лестница, ведущая на второй этаж. Но в воздухе витало ощущение. У нас это называют интуицией копа, чуйкой на важное. Если у тебя её нет, то долго ты в бою не протянешь. Я вытащил наушник и заложил его за воротник. Стояла тишина. — Бетти? — прошептал я. Бетти — это моя собака. Чёрный бельгийский грюнендаль, шерстистая до ужаса, зато отличный компаньон и охранник. Бетти знает, кто свой, а кто чужой, и чужих она на дух не переносит. Мне никто не ответил, хотя Бетти постоянно меня встречает после работы и ломится гулять, и я медленно, держась вдоль стен, пошёл в гостиную мимо кухни. Вначале я решил, что мне это померещилось, затем — что в пиво что-то подмешали. В моём доме, на моём диване в моей гостиной сидел, мать его, Иосиф Сид и гладил мою собаку! Бетти блаженно сопела и подставляла разные части тела под его руки. Я так охренел, что застыл на месте и молча смотрел на них, не зная, что сказать. — Здравствуй, — промолвил он, посмотрев на меня. Обычно я не употребляю мудрёных словечек типа «молвить», но он не разговаривал, он именно молвил. Чёрт, в этом безумце действительно было… что-то. — Ты арестован за проникновение на частную территорию, — ответил я. Он поднялся и медленно подошёл ко мне. В гостиной стояла темнота, светил только фонарь с улицы, и свет, падая пятнами, выхватывал только детали: закатанная до локтей белая рубашка, росчерки шрамов на руках, убранные в тугой хвостик волосы. — Я же говорил, что мы увидимся, — произнёс Сид. — Так оно и свершилось. Мы — семья. Последняя фраза мне вообще не понравилась. — Слушай, — сказал я, — я сегодня в хорошем настроении, так что выметайся, иначе я тебя арестую и отволоку в тюрьму. Или прострелю голову, я имею на это право. — Мы — семья, — повторил он. — Ты и я. У нас нет никого ближе нас самих. Он улыбнулся на прощание и выскользнул через чёрный ход на кухне, а я стоял, оцепенело пялясь в пустоту.***
Утро следующего дня началось с лёгкого похмелья и тычущейся в лицо Бетти. Гуляя с ней, я думал о вчерашней встрече. Внутри сидела трусливая мыслишка: может, мне это померещилось? Но мне не могло померещиться, вот в чем дело. Я полностью здоров и не употребляю наркотики. Может, что-то подмешали в пиво, но кто и зачем это сделал? А главное, как? Я пил в одном баре, потом заглянул к приятелю, потом пошел в другой бар. Я сам не знал своего маршрута и придумывал его на ходу, так что если меня кто и выслеживал, то ему пришлось несладко. Нет, это бред. Никто ничего не подмешивал, и галлюцинации не видел. В моем доме реально был Иосиф Сид. Вернувшись, я включил ноутбук и стал гуглить про лидера «Врат Эдема». Нашлось много чего интересного, но меня интересовала семья Иосифа. О родителях я ничего не нашел, но кроме этой семьи было ещё две. У него была жена и дочь, обе погибли из-за аварии, одна на месте, другая в больнице. Вторая семья была гораздо интереснее. Люди на фотографиях казались мне смутно знакомыми, и я, хоть не сразу, но вспомнил, где их видел. В церкви округа Хоуп, они стояли за спиной Иосифа, когда мы прилетели арестовывать его. Количество вкладок в браузере переваливало за тридцать, когда я закончил поиски. Наркоманка Вера, солдат Иаков и юрист Иоанн. Теперь в свою семейку Иосиф хотел включить и меня. «Хрен ему», злобно подумал я, закрывая крышку ноутбука. В этот момент кто-то постучал в дверь. Бетти гавкнула и побежала впереди меня. Открыв дверь, я увидел… ну конечно. Именно он. Именно этот поехавший радикал. Бетти моих взглядов не разделяла и положила передние лапы на плечи Иосифа. — Я сейчас хлопну дверью и разобью твой нос, — сообщил я. Сид зарылся пальцами в густую шерсть Бетти и проигнорировал мою угрозу. — Может, впустишь? — спросил он. Я молчал. — Нет? Тогда я войду сам. Я оперся рукой о косяк, загораживая проход. — Ты сюда не войдёшь. Ты — не моя семья, и выброси эту дурь из головы. — Это не я решаю, — рассеянно ответил Иосиф, почёсывая Бетти. — Это решает Господь. Он объявил тебя моей новой семьёй, и я пришёл к тебе, чтобы освободить от греха. Внутри меня всё сжалось. Я не знал, что в его понимании «освобождение от греха», но вспомнил видео с выдавливанием глаз. Ввязываться в это мне не хотелось. — Что значит — моей новой семьёй? У тебя же есть семья. Вера, Иоанн, Иаков… — Они погибли, — коротко ответил Иосиф. — Их убили. — Оу. — Ничего. Бог дал, и Бог взял. Это… была их жертва. Они освободили меня. Я был слеп, я запер себя в Хоуп и окружил единомышленниками. Спрятался за ними, как трусливый эгоист, но их смерть открыла мне глаза. Я должен быть среди людей, чтобы нести слово Божье. — Видать, кто-то не такой чувствительный, как я, да? — хмыкнул я. — И разнёс вашу шайку? — Главное, что это был не ты. Округ Хоуп уничтожен, но самое главное, что это сделал не ты. Иначе конца света не миновать. — Так значит, ты проповедуешь до сих пор? И как, выдавливаешь глаза, если кому-то что-то не понравится в твоих словах? Он покачал головой и улыбнулся. Так порой ведут себя терпеливые родители, когда ребёнок задаёт глупые вопросы. — Я стараюсь вести себя спокойнее. Без прежней защиты я не могу очищать души, как подобает, и поэтому мне нужен ты. — Что?! — Мне нужен человек, не боящийся разглядеть грех в других. И Господь услышал мои просьбы, объявив тебя моей семьей. Я потянул Бетти на себя за ошейник. Та с неохотой опустилась на все лапы и отошла назад. — Ещё раз появишься здесь –закрою за решёткой. То видео до сих пор в моём телефоне, и то, что я не арестовал вас всех тогда — грёбаная удача для тебя. — Это называется «благоразумие», — ответил он. — Пока, Бетти. Собака негромко гавкнула на прощание. Стоя на крыльце, мы смотрели, как он садится во внедорожник и уезжает. Стоп, а я разве говорил ему, как зовут собаку?..***
Иосиф Сид не был бы собой, если бы так легко сдался. Со мной он не разговаривал, но незримое присутствие Отца я чувствовал. Однажды на кухне появилось распятие. Не католическое, оно напоминало два совмещённых креста, один побольше, другой поменьше. Первым делом я вызвал криминалистов. Ладно, не вызвал, попросил по-дружески осмотреть замки. Те ничего не нашли, никаких следов взлома. Затем на двери я нашёл страницу из библии Иосифа. Её я упаковал и попросил провести полный анализ, расплатившись ящиком пива. Офсетная бумага, типографская краска, клей. Ни отпечатков, ни следов органики, словно страницу приклеил чёртов призрак. Тогда я стал отслеживать все религиозные объединения и быстро нашёл, где собираются сектанты из «Врат Эдема». По-хорошему, этим стоило заняться в первую очередь, но не хотелось. Иосиф Сид был из тех людей, кто, вцепившись однажды, не отпускали, а я очень не хотел, чтобы в меня вцеплялся Сид, но надо было положить конец. В пятницу вечером, когда все нормальные люди рассасывались по кинотеатрам, барам и домашним вечеринкам, я шёл в старое здание театра. Театр давно не работал, и я думал, что здание простаивает, но нет, именно там обосновались сектанты. На входе меня встретил охранник. Я, тыча смартфоном с открытым сайтом «Врат», врал, что очень заинтересовался их религией и хочу присоединиться. Охранник приказал стоять на месте и исчез в глубине холла. Вскоре он вернулся и объяснил, как пройти в зрительный зал. Театр, значит. Новые декорации, старая суть. Вокруг меня были не грязные заросшие оборванцы с оружием, а красиво одетые деловые люди. Я предположил, что они нужны Иосифу как первоначальный капитал, а потом всё вернётся к старому: наивные тупицы, которых легко обмануть, пушечное мясо, готовое умереть во имя Отца. Я не общался с сектантами из Хоуп, но был уверен, что они пошли бы на это. Я оглядывался и запоминал лица, даже нашёл парочку знакомых: врач, у которого мы проходили осмотры, и кто-то из местного совета. Остальные, думаю, тоже были далеко не простыми людьми. Маленький зал быстро заполнился. По рядам ходил тихий шёпот, который тут же смолк, едва со стороны сцены послышались шаги. Иосиф вышел на середину и окинул взглядом собравшихся. Как же он, мать его, был хорош. Он был рождён для сцены. Если бы он оставил свои религиозные бредни и стал актёром, то был бы кумиром миллионов, Богом клянусь. Именно в тот момент, когда я об этом подумал, он посмотрел на меня и начал проповедь. Если честно, я ни хрена не понял. Там было что-то про грех, про очищение, про то, что нужно вознестись к вратам Эдема непорочными, но в чём заключается очищение и на кой ляд лично мне эти врата сдались, для меня осталось загадкой. Одно было хорошо: прошла проповедь быстро. Раз — и нет часа твоей жизни. Я поднялся вместе со всеми и пошёл к сцене. Под ней уже стояли несколько человек и расспрашивали Иосифа. Заметив меня, Сид вежливо разогнал толпу и обратился ко мне. — Рад видеть тебя здесь. — А я не рад здесь находиться. Но нам нужно поговорить. — Идём. Он приобнял меня за плечо и увёл за сцену. Кулисы не освещались, и я едва видел контуры предметов, но Иосиф провёл меня во тьме и вывел в коридор. Среди одинаковых дверей он нашёл нужную ему и отпер дверь. За ней оказалась маленькая комнатка. Вдоль одной стены стоял стол во всю длину, над ним — зеркало, обложенное по периметру лампочками. Здесь накладывали грим, догадался я. Раньше этот стол был завален косметикой, гримом, пахло лаком для волос, а стойки были завалены одеждой. Теперь здесь сиротливо лежала библия. — Чего тебе от меня надо? — спросил я. — Только без мути про семью. — Я устал. — Иосиф сел и закинул ноги на стол. Я остался стоять. — Я всю жизнь был один. Я не познал родительской любви, и я молился Господу, чтобы Он послал мне семью. Он дал её, но тогда я был слишком молод и беден, и Господь забрал её. Братья и сестра... я не чувствовал их частью себя. Они были готовы умереть за меня, а я — убить за них, но между нами всё равно была пропасть. Вера пропадала в Блажи, и порой я не мог банально приветствовать её. Иоанн мог так увлечься очищением, что порочил ритуал, а Иаков словно воспринимал грешников как мясо для экспериментов, но не как людей, нуждавшихся в помощи. И однажды Он ниспослал мне видение. В нём был ты, и мы были вместе. Я гнал от себя прочь эти мысли, но когда в Хоуп началась зачистка, я понял, что Господь начертал мне новый путь. — Господь сказал тебе, что ты должен жить с мужиком, я правильно всё понял? Мне надоело стоять, и я сел на стол. Между нами были его ноги и белая библия. — Удивительно, как ты одной фразой опорочил наш союз, — задумчиво откликнулся Сид. — Но если выражаться твоим грубым примитивным языком, то да. — Пф-ф-ф. — Ты одинок. У тебя есть только Бетти, которую ты завел, чтобы не было так тихо в доме. — О, психология в ход пошла? — Это не психология, — он рассмеялся. — Немного наблюдательности, не больше. — Иосиф Сид, ты преступник. — Так арестуй меня. Или ты думаешь, я не смогу выбраться? Я вспомнил человека из совета в зале. Не удивлюсь, если узнаю, что Сид уже подмял под себя высшие чины в полиции. — Именно, — словно прочитав мои мысли, откликнулся Иосиф. Он убрал ноги со стола и подсел ближе. — Это ты не арестовал меня, ты ослушался приказа. Именно ты первым понял, что лучше иногда позволить событиям идти своим чередом. И сейчас, — расстояние между нами немного сократилось, — именно такое событие. Не вмешивайся, салага. Так ведь тебя называют? — Мне всё равно, как меня называют, — я слез со стола. — До свидания, мистер Сид.***
Именно после той встречи я окончательно и бесповоротно влип. Иосиф подчинил меня себе, как когда-то подчинил диспетчера Нэнси и жителей Хоуп. Его знаки внимания появлялись в моём доме, но я уже ничего с ними не делал, только складывал в коробку. В ней лежали: страница из его библии, сама библия (мною так и не прочитанная), чётки, складной нож, ладан и бутылочка с тёмной жидкостью, как позже объяснил Иосиф, это была самодельная краска для татуировок на основе кадмия, сделанная Иоанном. Мы начали встречаться. Нет, не в этом смысле, то есть, вначале не в этом. Мы просто пересекались в городе и трепались обо всём. Иосиф оказался чертовски умным парнем, и когда он болтал не о религии, то мог поддержать разговор почти на любую тему, хотя его тянуло к чему-то заумному, типа театра, истории или архитектуре. Иногда он заглядывал ко мне вечером. Я обычно в это время что-нибудь жевал и предлагал ему, но он отказывался. Позже выяснилось, что он противостоит греху чревоугодия и ест только веганскую пищу. Разумеется, я пытался угостить его сочным бифштексом, в ответ на что он пообещал вырезать «чревоугодие» на моём теле. Сладкое, кстати, он вообще не ест. Я разорился на пачку веганских печений (в три раза дороже обычных, они там охренели, что ли?), он вежливо отказался, и теперь эта дурацкая пачка валяется в кухонном шкафчике и мозолит мне глаза. Не знаю, зачем я это рассказываю. Это просто дурацкие моменты из жизни, но разве из них не состоит наша жизнь? Когда вы говорите о том, кого любите, или вспоминаете случаи из совместной жизни, что первым приходит на память? Именно такие глупости. И как бы странно это не звучало, но с ним я счастлив.