Никогда не взлетая

Когда стало ясно, что выпуск из приюта совсем близко, Таюя пыталась научить Хинату хоть чему-нибудь, но особых успехов не было. Самое странное для нее было то, что ругать Хинату было не за что: девочка старалась, не жаловалась и знала, куда она попадет, просто не выходило из нее бойца. Несчастья на этом не кончались, и Таюя замечала, что Аджисай, их соседка, все сильнее харкала кровью, заходилась тяжелым грудным кашлем по ночам, и теперь за ней нужно было следить, пытаться снимать спазмы, а днем Аджисай еще чаще видели побледневшей, с болезненным румянцем, а та говорила девочкам, что ее теперь ни за что в анбу не возьмут, в отличие от Хинаты, и мечтала поскорее выбраться из этого места и перебраться в какое-нибудь теплое жилье. Хинату тоже приходилось лечить от синяков и делиться завтраком, потому что у нее его отняли или украли. Сама же Хината, чем ближе был день зачисления в анбу, тем становилась более замкнутой и менее разговорчивой. Таюя и без слов знала, о чем та думает. Сакону пришла в голову мысль, которую он крайне осторожно высказал сестре. Она заключалась в том, что Хинате и в приюте очень плохо, и не будет ли милосерднее, если достать клея и уговорить Хинату подышать им, например, когда ей будет особенно плохо, не утешать, а предложить способ забыться. - Тебе удастся. Она тебе доверяет. - Сказал он. Таюя сначала непонимающим взглядом посмотрела на Сакона: нечего учить ее радость плохим вещам. Разве что он считает опьянение надежным лекарством от ночных кошмаров для до сих пор вскакивающей в холодном поту среди ночи от старых и новых ужасов девочки? К кошмарам только добавится зависимость. А потом поняла. - А затем, когда ее накроет, мы ее тихонечко удавим! - Объяснял Сакон. - То есть он придушит ее, пока Таюя ее держит. А затем у нее, у мертвой, выдавит глаза, чтоб "этим" ничего не досталось. Братец убеждал, что это гораздо милосерднее, чем отдавать ее в место, где ее будут заведомо ненавидеть все, а Хината всей опасности даже осознать не сможет. Будут с ней играться, как кошка с мышкой, мучить ее, пока им не надоест. Сакон вспоминал, как Хинату вообще-то часто били, так что первое время она старалась одна не ходить, вспоминал, как почти сразу отняли хорошую одежду. Сакон представил себе Хинату, с вечно разбитым лицом, незаживающими синяками и сизыми подтеками - за всем Таюя уследить не могла, как и оградить подругу от спаррингов, а еще от бесконечных драк, завязывавшихся по поводу и без. А в анбу ей станет еще хуже. Про спецслужбы ходили слухи, леденящие даже души "орочимаровских " детей. Таюю все это не убеждало. - Она сестренкой бредит, по ночам зовет. Я знаю. Ты ее во время бессонницы этой страшной... не убаюкивал. - Возразила она брату. - Ночами ее не видишь, и ничего не знаешь. Пропала бы она без меня. Давно бы пропала. Тогда Сакон перешел к другой тактике: говорил, что Хинату уже не спасешь, и она живая ходит, как удавленница, что девочка больная, и ей будет только легче, если ей "помогут". И это даже не убийство. - Если ей тяжелое отравление организовать, то она не выдержит, слабая она, парами ядовитыми надышится и умрет, вроде как сама. Или блевотиной захлебнется. А у них руки чистые будут, вроде как и не причем Таюя с Саконом. Не углядели, а видишь, чего вышло... А на другой день, когда ее найдут, выдавленные белые глаза спишут на неприятелей Хинаты, которые бы давно ее замучили, только боялись орочимаровских выродков, которые в ярости покрывались печатями, говорили с присвистом и которым так странно полюбилась белоглазая девочка, дочка предателей. Про странную эту дружбу Хинаты с Таюей, конечно, болтали всякое, потому что рыжеволосая не каждому рассказывала, что младших людей из орочимаровского дома чужие люди взяли на воспитание. Они были "нормальные", без наколок, без страшной чужой чакры в теле, без необычных способностей. Обычные дети с чакрой, которым гораздо легче было найти опекуна. А кто захочет опекать саму Таюю? Или вон ту белоглазую девчонку, которая уже давно ходит за ней хвостиком, потому что рыжая просто не делала некоторых вещей, которые совершали все остальные: не гнала и не била. Эта самая Хината принималась рассказывать Таюе про какую-то сестру, реальную или уже вымышленную, придуманную ей от горя, лишь бы не быть одной. Та молчала, никогда не расспрашивала об этой сестре подробно, потому что часто за рассказом "о семье" следовала тяжелая , трудно сдерживаемая истерика. Таюя не мешала Хинате выговориться только потому, что сама тосковала по братьям и сестре. - Не надо, Хината-чан, ты опять рыдать будешь. - Говорила она, когда Хьюга вновь пускалась в воспоминания. Та клялась и обещала, что прошлый раз точно был последний, что они просто спокойно поговорят, что ей просто тошно, но никогда не сдерживала слова. А перед поступлением в анбу будто отрезало. Она стала молчаливой, перестала "вспоминать", так что Таюя всерьез испугалась. Сакону она ответила отказом, потому что примерила на себя. А что если бы кто-то решил, что ее названные братья и сестра слишком слабы для реального мира и их нужно удавить? Если бы кто-то это назвал милосердием? Если бы она их больше не встретила? Таюя не могла представить, чтоб она не забрала своих приемных братиков и сестричек. - А что, если ее ищет та сестра? - Ответила она Сакону. - Ты ей веришь? - Удивился названный брат. - Ну, да. - Неожиданно для себя произнесла Таюя. - А может, раз у нее все хорошо, то и плюнула на родственницу, и видеть ее не хочет? А в анбу Хинату-тян отправят скоро, если мы не успеем. - Таюя в такие моменты замолкала и прекращала спор. Она вдруг поверила Хинате, поверила в сестру, с которой та ждет встречи, которую видела один раз на Обон, и не призраком, а настоящую и живую. Тогда был, кажется, единственный день, когда красноволосая видела подругу радостной, улыбающуюся на празднике мертвых сумасшедшую девочку. Выглядело это жутковато. В то время Таюя за Хьюгой приглядывала, боялась, как бы та совсем не тронулась умом. *** - Ты чего так переживаешь? - Спрашивала Хината, будто поводов волноваться совсем не было. - Случилось чего? Рыжеволосая забросила "пробный шар". - У меня, знаешь, далеко отсюда сестра и два братика. Таюя ждала в ответ привычного и набившего оскомину рассказа про свою семью. Это была отчаянная попытка вывести Хинату хоть на какой-то разговор перед отправкой в в анбу. Молчание Хьюги угнетало не меньше ее сумасшедших разговоров про больную тему и наполовину придуманных, как казалось Таюе, "воспоминаний". "Хорошо, что она хотя бы к другим с этим не пристает. Ума хватает". - Когда-то думала Таюя, а сейчас испугалась замкнутости и перемены в поведении девочки. Еще Таюя переживала, что, может, и нужно будет ни добывать клея, ни душить. Хьюга не знала, что они с Саконом обсуждали наедине, но, кажется, что-то чувствовала, а рыжеволосой не нравилось, когда Хинаточка слишком подбиралась к правде. В приюте ходили слухи, про то, как некоторые ученики за несколько недель до выпуска и отправки в анбу или Корень пытались повеситься на разорванных простынях или зарезаться, глотали битое стекло. Так вот молчит человек недели две перед выпуском, и все ему до лампочки, а потом перед самым вступлением в анбу решит все для себя, найдет что-нибудь острое и шею разрежет или стекла битого наглотается. И будет умирать тяжело и долго. А Таюя поплатится за свою нерешительность, что сейчас не смогла подарить подруге легкую смерть. Рыжую тревожила мысль, что обманывает она себя , что плевать ей на вторую Хьюгу, на выдуманную младшенькую, которая далеко в городе и одна. Она даже думала, что Хината с сестрою никогда вместе жить не смогут, потому что тогда на Обон прибежала ее подруга взмыленная и зашептала горячим, немного безумным шепотом, что сестра ее живая, в городе, у доктора. Таюя тогда подумала, что у Хьюги опять случился горячечный бред, трогала губами лоб. Голова девочки была холодная. Тогда Таюя решила, что, коли есть та сестра, которую она никогда не видела и которую почему-то отправили "к доктору", а не в приют, значит, с сестрой все еще хуже, чем с Хинатой. В психиатрической клинике она, поэтому и "живет в больнице". После пожара, убийства родни на ее глазах, черного пламени, горевшего семь дней, угодить в дом умалишенных немудрено. Только вот Хината была тогда счастливая-счастливая. - У них все будет хорошо, Таюя-сан, - сказала Хината. - У ваших братьев. И прибавила: " Вам надо в это верить". *** Прощание прошло легче, чем предполагала Таюя, ждавшая от Хьюги истерики. Временами с ней такое случалось. А сейчас наоборот Хината стала совсем мертвенной. Зато Аджисай, глядя на нее не вынесла. Она-то корневикам была не нужна. - Ну, договаривались же не реветь! - Недовольно воскликнула Таюя, которая считала, что слезы только треплют нервы, причем всем, в чем многократно убеждалась на примере Хинаты. Более глубокая причина была в том, что Таюя не хотела, чтобы подруги видели ее слабой. - Да ее теперь даже по имени никто не назовет! Дадут кличку, нацепят на лицо маску... - Сквозь слезы оправдывалась Аджисай. Хината подошла к ней и, обняв, поцеловала в щеку. - Да отлипни ты от меня! Я кровью кашляю. - Сказала Аджисай и попыталась оттолкнуть подругу. - Это все равно. - Сказала Хината. - Мне теперь все можно.