Парень на Астон-Мартине

Нет, конечно, он был очень заметной персоной, ибо трудно быть незаметным при росте почти в два метра. Но при этом наш новый финансовый директор был редкостным занудой и решительно не терпел никакой неправильности или фальши. Они словно бы приносили ему чисто физические страдания, вроде зубной боли или кислого вкуса во рту. Видно было, как он с трудом сдерживает брезгливую гримасу, сталкиваясь с ошибкой в расчётах или неверно оформленным документом. Поначалу мы редко с ним пересекались: когда он пришёл в компанию на место ушедшей в декрет дамы, я был замначальника отдела, и с топ-менеджерами виделся разве что на корпоративах. Но потом меня повысили до начальника, и мне пришлось раз в неделю отчитываться перед финансовым о результатах нашей работы. Мама дорогая! Теперь утра пятницы я ждал с содроганием. Оно сулило не скорый приход выходных, а очередную выволочку на ковре у «хвостатого шлагбаума», как я его про себя обозвал. Да, к двухметровому росту и дорогим костюмам, облегавшим его поджарую фигуру словно вторая кожа, прилагался тёмно-русый хвост длиной чуть не до пояса. Опаньки, как говорится. Однако желающих попрекнуть нового финансового нестандартным внешним видом как-то не находилось: мало кому хотелось попасть под прицел его взгляда, способного заморозить собеседника на расстоянии вытянутой руки. Ну, а «шлагбаумом» я прозвал его потому, что он, как Цербер, отгораживал меня от радостного предвкушения конца рабочей недели и блаженной возможности выбросить из головы цифры оборотов, доходов и кредитной задолженности. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я перестал любить утро пятницы. В четверг приходилось засиживаться чуть не дотемна, чтобы поправить все отчёты и заодно составить в голове список того, кому из подчинённых и за что устроить разбор полётов на ближайшей летучке. В кабинете финансового всегда было прохладно. Даже в самый жаркий день в нём царил особый микроклимат, и дневной свет с трудом проникал сквозь задёрнутые шторы. Я почти не сомневался, что «шлагбаум» хорошо видит в темноте, и любое несовершенство чувствует кожей, как хищник – приближение добычи. При этом он никогда не повышал голоса и слова цедил, словно ему было жалко тратить их на такого идиота, как я. Вот в такой замечательной обстановке мне и приходилось отчитываться о проделанной работе… Таким образом, в пятницу я мог вздохнуть свободно, только когда «шлагбаум» грациозно выплывал из своего кабинета и, не прощаясь, покидал коридор, в который выходили наши двери. но однажды я договорился встретиться с приятелем, который должен был вернуть мне должок, и сказал, что подъедет прямо ко мне на работу. Так что около шести вечера я стоял на крыльце офиса и «наслаждался» мелким дождичком, накрапывавшим из низких свинцово-серых октябрьских туч. Погода была, что называется, не бей лежачего – хотелось забраться под тёплый плед в обнимку с чашкой чего-нибудь горячительного и не вылезать, пока на улице не потеплеет. Друг мой, видимо, задерживался – время перевалило за шесть, а его видно не было. И тут к нашему крыльцу подрулил шикарный Астон-Мартин. Опаньки, подумал я, кто это у нас так шикует? За рулём наблюдался парень лет тридцати, в тёмных очках, и он вовсе не спешил выходить навстречу своей пассии. Входная дверь распахнулась – и мою челюсть пришлось поднимать с пола. Потому что мимо меня летящей проходкой пронёсся наш финансовый и привычным жестом распахнул дверь ярко-красного родстера. Короткий поцелуй в губы – и машина рванулась с места, словно выпущенная из лука стрела. В понедельник мы столкнулись с финансовым у кофейного аппарата в офисной кухне – и я не знал, куда спрятать взгляд. Он же подошёл ко мне, двумя пальцами – боже, какие ледяные руки! – поднял мою голову за подбородок и, глядя мне прямо в глаза, процедил: – Это не твоё дело. Понятно? Что ж тут было не понять! Я только молча кивнул и отправился на рабочее место. Чашку с кофе так и забыл на кухне, да и до неё ли было?..