о болезнях.

он жил здесь уже неделю, ни с кем особо не общаясь. из дома Евгений так же выходил редко, в первый день обойдя весь город. единственная интересная вещь — Курортный бульвар, получивший от Жени категорическое «барахолка для идиотов». Кисловодск не привлекал его ничем, кроме бесплатного жилья (с любовью, что называется, от дяди). прогуляв все свои деньги в Санкт-Петербурге, Онегин вынужден был уехать. впрочем, ему было все равно, где жить. все равно везде одно и то же: скучные лица, переполненные автобусы и желание умереть от скуки. Женя как-то слишком быстро повзрослел. его перестали радовать простые вещи, тело то и дело болело от простых нагрузок, а книги, фильмы и алкоголь перестали приносить то удовольствие, что было раньше. единственное, что осталось с ним — верные сигареты, которые он курил постоянно. каждая затяжка заставляла его оставаться на земле, просто потому что каждая пачка была гарантом того, что он проживет этот день. психолог в Петербурге называл это состояние депрессией, Онегин называл его «отжил свое». все это надоело ему еще после окончания университета, сейчас же от жизни тошнило. Женя ежедневно ходил по комнате в поисках развлечений, боясь тишины курортного городка. рядом были Ставрополь или, на крайний случай, Пятигорск, но какой смысл ехать в них одному? в июньскую жару вообще хотелось только обратно на север. сегодня все было таким же, как и все время. Онегин встал с кровати, умылся, вместо завтрака выпил кофе и покурил. здесь не было даже знакомых, за которых можно было бы уцепиться. иногда к себе приглашали друзья дяди, которые, брюзжа, словно совсем обреченная древность, обсуждали повышение пенсионного возраста и восемнадцать процентов НДС. Женя на такие пустяки не разменивался — ему было плевать. он хотел жить в совсем другом мире, а в этом времени или хотя бы в этой стране это было невозможно. неожиданно в дверь постучали. потом позвонили. Онегин вышел с облюбованного балкона только на третий звонок, потому что нервы были ни к черту, а кто-то в подъезде точно знал, что он дома. этим «кем-то» оказался высокий парнишка с длинными темными волосами. Женя бы даже назвал его симпатичным, если бы не был в таком скверном расположении духа. он смутно начал узнавать юношу. кажется, сын одного из дядиных друзей, был на похоронах. — какого черта ты приперся? — достаточно вежливо для ситуации спросил Евгений. — ну, хочу заставить тебя посмотреть город, — он пожал плечами, — ты меня не знаешь, наверное. я Ленский. Володя Ленский точнее. — я уже посмотрел его, Владимир, — холодно сказал Онегин, — но спасибо за приглашение. буду иметь в виду, а теперь свободен. Ленский опустил глаза в пол, неловко теребя край футболки, явно ему большой. уходить он не хотел, но и зайти не мог, воспитанный совсем не так. Владимир просто стоял перед дверью, не решаясь переступить порог квартиры. Онегин молча смотрел на него, даже откровенно пялился, наслаждаясь неожиданным представлением. — так, ладно, — Женя потер лицо руками, — ты еще долго собираешься тут ошиваться? Володя неопределенно пожал плечами. вздохнув, Онегин отошел с прохода и закатил глаза, когда Ленский продолжал просто загнанно смотреть на него. — заходи, — расшифровал Евгений, — расскажешь, откуда ты такой. оказалось, что Владимир Ленский был студентом СКФУ, учился на третьем курсе. в Кисловодск из Ставрополя приехал на лето к родителям. он, видимо, очень любил поговорить, да и вообще был тем еще немного сумасшедшим студентом с тягой к выпивке и романтике. о романтике свидетельствовала оброненная фраза про то, что Володя еще и стихи писал. несмотря на всю натуру молодого максималиста, Онегину было интересно слушать Ленского. он словно видел в юноше самого себя, давно забытого, но все же себя. наверное именно поэтому Женя (немного позже, конечно) позволил вытаскивать его же в центр, чтобы смотреть на одинаковых людей, одинаковые маршрутки и огромную барахолку вместо Бульвара. болезнью Евгения Онегина была депрессия. болезнью Владимира Ленского была юность.

***

— Жень, — позвал Володя, — не хочешь со мной съездить? — это куда? на дворе стояла середина августа, и в это время в городе-курорте было особенно жарко. жители Кисловодска выходили только вечером, а отдыхающие и лечащиеся вынуждены были гулять днем. солнце не щадило никого, и многие либо проводили весь день в горной части Парка, либо где-то ближе к деревьям. особо несчастные в разгар дня шли в Октябрьские ванны, являясь в то время единственными прохожими на Курортном Бульваре. Владимир и Евгений сидели и курили Женины сигареты на крыше пятиэтажки в спальном районе на юге, наслаждаясь видом на горы. за этими самыми горами совсем лениво садилось солнце, и Ленский лежал на покрытии крыши, читая свои стихи в честь расставания с Ольгой Лариной, являвшейся одногруппницей самого Ленского (долгая история, от которой у Жени очень сильно болела голова), и иногда, как сейчас, задавая глупые вопросы. — как куда? — обиженно спросил юноша, — в Ставрополь. мне нужно там кое-что уладить и найти квартиру, чтобы в этом году снимать. — почему бы и нет, — Онегин пожал плечами, — все равно мне здесь нечего делать. так хоть твой хваленый Ставро́поль посмотрю. — я очень сильно хочу тебя убить сейчас, — Владимир приподнялся на локтях, — ваш Питерский говор, конечно, поражает, господин Онегин, но не коверкайте название одного из моих любимых городов, пожалуйста. даже специально. особенно специально. Женя хотел было что-то ответить, но вместо этого просто улыбнулся и продолжил рассматривать горы и закат. быть может, именно из-за этих двух вещей стоило оставаться на КМВ и радоваться присутствию Ленского рядом. — знаешь, тебе бы там понравилось чуть больше, чем здесь. нет, правда, у нас вроде есть чем заняться, — мечтательно протянул Владимир, — а еще красиво вечером. особенно на Карла Маркса, когда идешь по улице, и так много-много желтых огней, и кажется, что в сказке. — не забывай, что я из Санкт-Петербурга, дорогуша, и красоту видел с самого детства, — улыбнулся Онегин, — но это должно быть интересно, потому что Кисловодск слишком похож на клетку. — именно поэтому я отсюда уехал, — кивнул Ленский, — ни капли об этом не жалею. в конец обнаглев, юноша положил голову на колени Жени, который в задумчивости начал перебирать темные волосы. от них пахло какой-то ягодой и лесной свежестью. и у Онегина, кажется, появлялся фетиш на этот запах. — у тебя, надеюсь, нет проблем с маршрутками? — спустя несколько минут спросил Володя. — пока что не намечались, а что? — спросил Онегин, заглядывая тому в глаза. — два с половиной часа на ней до центрального автовокзала. оттуда пешком до площади буквально несколько минут. — о боже, — ужаснувшись, вздохнул Женя. — ага, — сказал Ленский и, прикрыв глаза, довольно ухмыльнулся.

***

в Ставрополь они приехали утром следующего дня. Онегин удивленно кутался в куртку, чувствуя, как ее пытается сорвать чертов ветер. Ленский только мягко рассмеялся, застегивая свое пальто на все пуговицы. в этом году осень начиналась рано, и мелкий дождь был тому подтверждением. Володя, подумав, затащил Женю в какое-то арт-кафе, напротив которого располагалась мастерская какого-то художника. из этого кафе Женя запомнил только пирожное из морозилки и очень вкусный травяной чай. было только десять утра, и Онегину хотелось прибить жаворонка-Ленского, с безумной улыбкой рассказывающего какую-то чушь. — и куда нам теперь? — спросил Евгений, грея руки о стакан латте с мятным сиропом. почему именно такой? потому что кое-кто решил, что раз он пьет сладкую молочную гадость, то и Онегин тоже будет ее пить. — ну, смотреть квартиру можно будет только в двенадцать. она как раз на юге. можем поехать туда, там много крыш открытых. не то, что в Кисловодске. есть более-менее высотки. они с Женей часто сидели на крышах, и Женя постоянно хотел с них скинуться. только вот Володя был каким-то лекарством, что ли. с ним Онегин чувствовал, что, быть может, жизнь и не такая уж и бесполезная. у Ленского самого, если честно, были проблемы, потому что он болел этой глупой молодостью. он вздыхал и грустил по Оле, которую сам и бросил из-за каких-то своих причин, писал стихи о «неразделенной любви» и был похож на героя романтической поэмы, скажем, девятнадцатого века. настолько обидчивый, что вызвал бы кого-нибудь на дуэль. а потом валялся бы на снегу с пулей в груди, потому что по-настоящему не может никого обидеть. такие Ленские водятся только в книгах, а не в современности. — как с Лариной-то видеться будешь, милый? — спросил Женя, пока они стояли на остановке и ждали подходящего автобуса. — да нормально. а почему что-то не так должно быть? — Ленский удивленно посмотрел на Онегина, — у нас с ней особо отношения не клеились, да и не нравились мы по-настоящему друг другу. так что все отлично. — как знаешь, — задумчиво протянул Евгений. автобус как раз подъехал. на крышу они так и не попали. вместо этого забрели в парк, а там забрались в лес. на небольшой поляне, рядом с которой проходила тропа, ведущая на выход из самого парка, валялись бутылки пива и вина. Онегин брезгливо посмотрел на это безобразие и попытался пройти мимо, но Ленский заставил его плюхнуться на мокрую траву, заявив, что это «его место». тут Женю неожиданно посетила странная мысль. — а кому тогда стихи? — спросил он, не подумав. — чего? — не понял юноша. — кому стихи о неразделенной любви и всей этой чуши? — ну… — он отвел взгляд, — ты не знаешь этого человека все равно. — эй, — Женя взял его подбородок пальцами, вынуждая смотреть себе в глаза, — это парень, верно? — допустим, — Володя неожиданно дернулся и ударил по руке на своем лице, — какое тебе дело? Онегин непонимающе пялился на друга, пока лицо Ленского покрывалось красными пятнами от смущения. выглядело это жалко, страшно и немного смешно. — не хочешь — не говори, ладно. чего ты взъелся? — да потому что ты дурак! — еще больше разозлившись, крикнул Володя, — не замечаешь ничего дальше своего носа. я ни с кем, кроме тебя, не общаюсь. как ты, черт возьми, думаешь, кто это? — так, — Онегин быстро поднялся, от чего потемнело в глазах, и рывком поставил Ленского на ноги, — без истерик, пожалуйста. Владимир зло на него посмотрел, попытавшись вырвать свою руку из хватки Евгения. когда у него не получилось, юноша так и остался стоять, беспомощно бегая глазами. в них кипели слезы обиды, и Жене стало даже жаль. совсем чуть-чуть. впрочем, молодость — болезнь опасная. она окончательно разрушает человеческие мозги, которых у Ленского, видимо, изначально и так не очень много было. — а ты не думал, что человек, в которого ты… влюблен, как ты выражаешься, тоже испытывает к тебе что-то подобное? Володя посмотрел на него как-то слишком испуганно и затравленно, больше не смея шевелиться. тогда Онегин поцеловал его, отпуская, наконец, руку Ленского. он, все же придя в себя, начал отвечать, притягивая Женю к себе. тот прижал его к ближайшему дереву, целуя по-девичьи тонкую шею юноши и возвращаясь к губам. поцелуи были больше похожи на драку, Владимир больно кусал губы Евгения, иногда, спускаясь чуть ниже, оставлял красные следы на чужом подбородке. — ты слишком похож на девчонку, Ленский, — заметил Онегин, расстегивая чужие джинсы. — тебе что-то не нравится? — нет, все отлично. — и поэтому ты решил мне отсосать в самом людном парке города? — ты слишком болтливый для влюбленного идиота.

***

полгода спустя.

жизнь текла своим чередом. Володя заставил Женю продать дядино наследство и начать снимать квартиру в центре Ставрополя вместе с, собственно, ним. Онегин устроился по специальности в колледж при все том же СКФУ, теперь уча малолетних идиотов литературе. те, как один, отказывались разбирать почти все главы «Мастера и Маргариты» и недовольно стонали от каждого задания, которое бы ни дал Евгений. садист в нем жил, как это называется, расцветая в своем безобразии. — смотри, что я нашел, — сказал Женя, плюхаясь на диван, — Татьяна мне снова подкладывает стихи на стол. — это кто? — Володя сел рядом. — практику у меня проходит. Татьяна Ларина, если тебе это о чем-то скажет, сестра твоей Ольги. — она не моя, идиот. — твоя-твоя, но я не об этом. девочка, видимо, тоже вылезла из твоего любимого девятнадцатого века. смотри, признается мне в любви! в стихах, мой дорогой, в стихах! — и что ты скажешь? Онегин задумался. — ну, когда ты посвящал мне поэмы, я нашел у тебя только две нормальные рифмы, — на этих словах Ленский больно ударил его в плечо, — у нее я не нашел ни одной. — тебе нельзя работать с людьми. ты слишком токсичный. Женя серьезно посмотрел ему в глаза, а потом рассмеялся. он положил голову на колени Володи и подумал о том, что, может быть, это и правда чем-то лучше Санкт-Петербурга. может быть, все встало на свои места. может быть, он вылечился от депрессии, а Ленский — от своей дурацкой молодости. и, возможно, все было хорошо. все правда было хорошо.