многоликая опасность

Старшая из семьи Насе иногда зовет Мирай в особняк. Никогда не напрямую, конечно — или Мицуки, не отвлекаясь от очередной подборки, незаинтересованным голосом скажет об этом, или так же сделает Хироми. Это всегда вечер. Раньше у Мирай никак не получается: то школа, то охота на ёму. Очень похоже, — каждый раз думает Мирай, поднимаясь по ступенькам, — очень похоже, что это закатное солнце — тоже часть плана. Изуми сидит спиной к окну, и оранжевые лучи лишь рассеиваются вокруг ее головы, делая темные волосы черными, а лицо — практически невидимым. Мирай же как на ладони, и прекрасно это чувствует. Ей каждый раз перехватывает живот страхом, перемешанным с каким-то непонятным чувством, и она опускает голову, сдаваясь. Изуми спрашивает про Акихито, про отношения с ним, про успехи охоты на ёму, про управление силой — и спокойно выслушивает торопливую, переходящую в шепот ответную речь. Мирай иногда поднимает голову, натыкается взглядом на серебряную рыбку в ямке длинных ключиц или на тяжелый шарик, покоящийся в складке ткани чуть ниже, и немедленно выпрямляется, смотря четко в глаза и предательски розовея от смущения. Очень хочется написать в блог об спокойной, дружелюбной улыбке на чужих тонких губах. Обычно после этой мысли Изуми коротко усмехается, будто видит все, что происходит в голове Мирай. Курияма думает, что истина где-то недалеко — она хорошо знает свое лицо и его красноречивость. Солнце светит еще пару минут, укладывая на потолок багровые отблески, а затем окончательно укатывается за горизонт, и особняк затихает еще сильнее. Не слышно ни Мицуки, ни Хироми, ни прислуги, и мир для Куриямы сжимается до двух диванов, столика между ними и высокой фигуры напротив. Каким парфюмом пользуется Изуми, не знает даже Мицуки (как-то раз Курияма, обмирая от стыда, спросила у нее об этом), но факт остается фактом: Изуми пахнет концентрированной опасностью. Мирай отлично различает запахи, и может вычленить колотый лед, соленый морской воздух, листья смородины, иногда грейпфрут и черный чай — но все вместе перемешивается в опасность, как в упаковочную бумагу завернутую в другие, более тонкие оттенки. Однажды Мирай пришлось пройти совсем близко к Изуми, разговаривающей с кем-то из Содружества. Ощутимая волна холодного превосходства и уверенности в себе, кажется, не одну Мирай придавила к земле — высокий, даже выше Изуми сотрудник Союза как-то ссохся, сжался, и тонкая нотка духов сыграла в этом не последнюю роль. С младшими Изуми гораздо мягче — домашняя, нестрашная опасность, хотя и всегда наготове, как сжатая пружина. Но только с Мирай эта опасность раскрывается полностью. Курияма чувствует на себе спокойный, чуть колкий взгляд — и сразу становится стыдно за свои пушистые светлые волосы, дурацкую школьную форму. Изуми сегодня, как назло, одета в идеально отглаженные черные брюки с острыми стрелками и столь же жесткую на вид рубашку — наверное, была на каком-нибудь совете — а волосы ее лежат особенно прямо. Мирай переводит взгляд на окно — все, чтобы не смотреть в проницательные миндалевидные глаза — и обнаруживает на широком деревянном подоконнике крохотное деревце-бонсай. В горле печет, и даже смущение за свой блог — конечно, конечно, Изуми читала его — отходит на второй план: в прихотливых очертаниях сиротливо прижавшегося к стене растения Мирай узнает свой любимый вид. Разумеется, она запинается об ковер и собственные ноги как минимум дважды, пока преодолевает ничтожные пять метров до окна, но даже не замечает этого, протягивая обмотанную бинтом ладонь к тонким веточкам. Сзади Изуми бесшумно встает с дивана, подходит ближе, становится за правым плечом — Мирай касается локтем тонкого льна рубашки, когда гладит листики — и, наверное, улыбается. Абсолютно молча, и Мирай благодарна ей за это — она бы не нашла ни одного слова, только не так, не с бухнувшим в низ живота сердцем. Изуми, как и всегда, предлагает остаться, Мирай, как и всегда, отказывается — ночь, опустившаяся на город, теплая и звездная, может, какой ёму по пути попадется, да и вообще, очень надо домой — и слетает с высоких ступенек в мгновение ока. Все же оборачивается: лица Изуми, стоящей около окошка, не видно, да и в сторону Мирай она не смотрит, но тонкие пальцы касаются хрупких веточек бонсая. Через неделю Мирай снова приходит в особняк.