24/76

В комнате Двадцать Четвертый сразу же разделся до трусов и забрался под одеяло. — Знобит немного, — пояснил он. — Организм адаптируется к введенному веществу. — Но ты в порядке? — В полном. Надо просто немного поспать. Кстати, на коммуникаторе есть какие-то игры. Нам же не разрешили брать с собой ничего развлекательного, так что позаботились о том, чтобы мы не слишком скучали. Джек открыл игру, представляющую собой простейшую пожираловку времени в виде цветных шариков, которые нужно было выстраивать в линию, погрузился в нее, отвлекшись лишь, когда коммуникатор напомнил, что наступило время отбоя. По вечерам всегда нападает странная тоска по дому, когда ты от него далеко. И неважно, где находишься: в скаутском лагере среди друзей, в грязном окопе среди боевых товарищей или в Программе улучшения солдат в одиночестве на жесткой койке… В груди всегда щемит, мир кажется серым, на глаза наворачиваются слезы и хочется оказаться за много миль отсюда, на маленькой ферме среди кукурузного поля, обнять мать, слушать шутки отца, есть золотистые тыквенные пироги, наслаждаться теплым семейным вечером. И на Джека эта тоска нахлынула сразу же, стоило ему соскользнуть на кровати пониже, занимая горизонтальное положение, придавила до невозможности дышать и до слез из глаз. — Ты в порядке? — поинтересовался проснувшийся Двадцать Четвертый. — В полном, — буркнул Джек, отворачиваясь к стене. — Я просто вспоминаю дом, только и всего. Койка за спиной скрипнула, потом его обняли за пояс, сзади прижалось горячее крупное тело. — И что ты творишь, Двадцать Четвертый? — Успокаиваю тебя. Во-первых, завтра тебе нужно быть спокойным с утра, во-вторых, если ты будешь себя изводить идиотскими мыслями, то непременно заплачешь. А я не переношу вида слез, я сразу начинаю себя чувствовать глупо. Ничего так в мире не ненавижу, как глупо себя чувствовать. Джек немного помолчал. — Может, сказать тебе свое имя? Меня зовут… Жесткая ладонь надежно закрыла рот. — Меня не интересует, — бросил Двадцать Четвертый. — Так будет проще, если один из нас загнется. Имя — это слишком личное, а я ничего личного с тобой иметь не собираюсь. Не в Программе. Что ж, это звучало здраво, Джек и сам понимал уже, что едва не сглупил, поддавшись моменту. Двадцать Четвертый, немного помедлив, убрал ладонь от его рта, переместив ниже, на грудь. Джек вздрогнул было, но тепло чужого тела было слишком уж успокаивающим, глаза сами собой стали медленно закрываться. — Спи, Солнышко, — Двадцать Четвертый погладил его по груди. Джек ничего не ответил, скатываясь в теплую полудрему. — Ты был прав, — сказал он в наступившую тишину. — Что? — Это лото на выбывание. У нас уже нет одного, один в коме. Что дальше? — Дальше кто-то не переживет эту ночь. Это же вполне логично, Солнышко. Нам уже дают лекарства, уверен, что они не одобрены официально. И побочные эффекты у них самые неприятные. Джек вздохнул, не зная, что сказать. — С тобой еще полежать? — немного помедлив, спросил Двадцать Четвертый. — Нет, не стоит, я уже почти заснул. — Кстати, раздеться ты не хочешь? Или думаешь, что ночью нам перед первым днем процедур устроят неприятности? Вообще-то Джек ничего такого не думал, но не хотелось признаваться, что у него просто был момент позорной слабости, когда раздеться он даже не подумал. Так что он решил слегка слукавить. — Именно. Лучше уж выскакивать в коридор полностью одетым. — Тогда спокойной ночи. — И тебе. В комнате воцарилась тишина. Джек перевернулся на спину, уставился в потолок. Дремота отступила, теперь хотелось просто лежать, смотреть на то, как на потолке колышутся тени. — Подвинься, — его бесцеремонно пихнули в бок. — Это моя койка. — И ты в ней, да-да, я знаю. И что приличные мальчики не пускают в койку малознакомых парней — тоже. — Я ведь даже имени твоего не знаю, — развеселился Джек. — Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, — пафосно провозгласил Двадцать Четвертый. Джек рассмеялся. — Ладно, давай спать… роза. У меня завтра будет трудный день. Сосед словно только этого и ждал, мгновенно задремал, все так же обнимая Джека. Странно, но какого-то особого отвращения это не вызывало, хотя опыта валяться в обнимку с практически незнакомыми парнями Джек не имел. Оказывается, это даже приятно в чем-то. Додумать мысль он не успел, его сморило сном, долгим и темным, но принесшим с собой отдых и какое-то подобие покоя, хотя в последнем Джек склонен был все-таки винить своего драгоценного соседа. — Проснулся? — хрипло поинтересовался тот, не открывая глаз. — Вроде как. Руки убери, мне пора вставать. Двадцать Четвертый подождал, пока Джек поднимется с койки, перекатился на нагретое им место, разлегся еще более вольготно. Джек потер подбородок, решил, что стоит побриться, благо, что щетина у него была малозаметной, так что бриться можно было всего лишь один раз, с утра. Но пока что неизвестно, каким будет завтрашнее утро. — Я буду тебя ждать, — пообещали ему в спину. — Жди-жди, я всего лишь совершать гигиенические процедуры. Коммуникатор деликатно помалкивал до самого момента возвращения Джека в комнату, после чего одарил сообщением о том, что номер семьдесят шесть ожидают в лаборатории. — Удивительно, что нас не поприветствовали с утра сообщением с перечнем номеров тех, кто не пережил ночь, — хмыкнул Джек, раздеваясь. В лабораторию прибыть следовало в одних трусах. — Наверное, все из нас ее пережили, ну или просто в Программе решили не пугать первую волну. Джек вздохнул и вышел из комнаты. По ногам потянуло сквозняком, взбирающимся все выше, на спину. Из соседних комнат выходили другие номера, которым не повезло попасть в утреннюю смену. — Привет, — кивнул Восемьдесят Первый. — Привет. Ничего нового не случилось? — Да вроде бы нет. Ну или мы проспали объявление всей сотней… почти всей сотней. Постепенно их сонная толпа редела, солдаты сворачивали в лаборатории по номерам. Джек остался последним, когда добрался до семь-джей. — Входите, — пригласили его изнутри. Джек перешагнул порог, зажмурился от ослепительного света, бьющего в лицо. Босые ноги холодил пол. Вокруг пахло так, как обычно пахнет в подобных кабинетах, лекарствами, безнадежностью и чем-то сладковатым. — Садитесь вот сюда. Проморгавшись, Джек заметил кресло, весьма похожее на пыточное приспособление, во всяком случае, ремни на подлокотниках доверия ему не внушали. — Это просто капельница, ничего страшного, номер семьдесят шесть. Вы ненадолго уснете, а когда проснетесь, сможете уйти, если организм отреагирует на все адекватно, — пояснил доктор. — Что, прямо вот так? — удивился Джек. — А зачем мне засыпать под вашей капельницей? — Не хотите, не засыпайте, но вам быстро наскучит лежать в тишине и темноте. Мы выключим свет. Джек уселся в кресло, милая медсестра быстро, демонстрируя немалую сноровку в использовании этого кресла, пристегнула его руки и ноги ремнями, потом попросила откинуть назад голову, зафиксировала ремнем через лоб. Потом в руку что-то кольнуло. И наступила темнота, пронизанная болью. Джек корчился, не в силах пошевелиться, орал, не имея языка и, кажется, пару раз умер. Но боль не прекращалась, нарастала, растекалась по всему телу. И все прибывала, словно волны на берег, только вот волны могут отхлынуть, а боль не могла. — Все, — услышал он сквозь туман. Прибывать боль перестала, осталась лишь жгучими осколками внутри, вызывая нестерпимое желание вырезать их из-под кожи. Джек радовался, что не может пошевелиться, иначе он непременно кинулся бы раздирать себе грудь ногтями в попытке выцарапать боль. — Идти можете? — Нет, — просипел он. Его положение в пространстве как-то изменилось, он никак не мог понять, как именно, кажется, он потерял всякую связь с реальностью. Потом рядом раздался голос, от которого словно дохнуло холодом, частично остудив эти осколки. Понять обращенные к нему слова Джек никак не мог, однако интонацию улавливал, вопросительную и обеспокоенную. И, кажется, там были какие-то числа. Одно число, повторяющееся раз за разом на все лады, потом еще что-то про солнце. Джек негромко застонал, показывая, что, если это адресовано ему, то он прекрасно все слышит. Его тела коснулось что-то мокрое и холодное, принялось обтирать. Когда оно добралось до лица, Джек попытался высунуть язык и лизнуть эту штуку, чтобы немного охладиться. — Пить? — спросили наверху. Джек что-то промычал, хотя не представлял, как сможет глотать, гортань напоминала пылающий ад. — Вот так. На губы упала пара прохладных капель, затем еще и еще. Джек смог высунуть кончик языка, когда вода попала на него, жить сразу стало легче. Потом его голову приподняли, к губам прижался край стакана. Первый глоток был мучительнейшей пыткой, вода словно испарилась, второй скатился куда-то внутрь, словно по промасленной бумаге. И лишь третий глоток Джек смог ощутить и распробовать. — Вот так, Солнышко, пей. Джек сделал еще пару глотков, открыл глаза. Все плыло, покачивалось и двоилось, даже Двадцать Четвертый. — Я жив, — прохрипел Джек. Собственный голос казался каким-то чужим и скрипучим. — Жив, — его снова погладили мокрой тряпкой по лицу. — Долго я тут валялся? — Четыре часа агонии. Я думал, что ты отъедешь, но доктора в один голос твердили, что это нормально, твой организм должен перестроиться. Вставай. — Что? — Давай, я поставлю тебя на ноги. Шевелись. Джек вспомнил, что шевелиться здесь — единственный способ выжить. Даже если тело не подчиняется. — А было объявление об умерших? — Я записал номера, — лгать Двадцать Четвертый не стал даже сейчас. — Твоя маленькая подружка скончалась. — Семьдесят Вторая? Почему-то сейчас это воспринималось весьма отстраненно. Да, она умерла, но что с того, если вскоре Джек к ней присоединится, судя по всему. Душа казалась куском тряпки, непрочно прибитой к рейке тела. — Переставляй ноги, давай, Солнышко, вот так. Джек смутно удивился тому, что он, оказывается, что-то там переставляет. Ног, равно как и рук и прочих частей тела, он не ощущал совершенно. — Когда у тебя… — Еще три часа. Все нормально, мы успеем, ты очнешься как раз вовремя, чтобы за мной поухаживать. А завтра у нас "белый" день, тренировки, проба новых тел и все такое. И никаких инъекций. И много полупустых столов, но об этом Джек говорить не стал. Не сейчас. Пока что не время оплакивать умерших, ругать Программу или орать в небо, потрясая кулаками. Уходят не всегда лучшие, иногда уходят самые слабые. Какой-то скрытый дефект организма, не выявленный обычной медициной, какая-то давно перенесенная эпидемия, внезапно вылезшая и повернувшаяся боком… Ощущение тела вернулось внезапно, так что Джек застонал, едва не повалившись на пол. — Тише-тише, — Двадцать Четвертый придержал его. — Вот так, Солнышко. — Напомни мне, сколько времени это все займет? — Приведение тебя в порядок? Часок, думаю. Сейчас снова ходить научишься, все будет в порядке. Джек, преодолевая слабость, медленно пошевелил руками, потом сделал первый шаг, опираясь на Двадцать Четвертого. — Отлично. И я буду таким же… А ты меня удержишь? — внезапно заволновался Двадцать Четвертый. — Я тебя вообще не стану таскать, — мрачно ответил Джек. — Я просто сделаю тебе массаж, чтобы разогнать кровь. — О… Джек сделал еще пару шагов. Тело ощущалось так, словно Джек его все отсидел и отлежал: тяжелая колода, которую с трудом получалось ворочать. — Отпусти меня, я сам попробую пройтись. Двадцать Четвертый отступил на шаг, готовясь ловить его. Джек сделал пару шагов, взмахнул руками, кренясь, затем все-таки выровнялся. — Ладно, все не так уж плохо, — решил он. — Как ощущения? Джек подумал, потом все-таки честно ответил: — Ужасно. Под кожей словно огненные муравьи бегают, хочется сорвать с себя кожу и почесать все кости. Но я держусь. Я могу немного посидеть? — Нет. Солнышко. Давай, ходи, скоро станет лучше. А ты правда мне сделаешь массаж? — Не уверен, что я тебя удержу, — честно признался Джек. — Обещаю поить водой, обтирать… — Убирать за мной… — Меня тошнило? Двадцать Четвертый хмыкнул. — Не то слово, все твои внутренности пытались вырваться на свободу. Но это вполне нормально, твой организм борется с тем, что в нем оказалось. Джек сделал еще несколько шагов. От ходьбы и впрямь становилось лучше, о чем он поведал соседу. — Отлично, — обрадовался он. — Солнышко продолжит освещать мою жизнь. Джек хмыкнул, потом взгляд зацепился за листок на столе. Номера. Он взял его, пробежался глазами. От ровного перечня становилось плохо, выпитая вода запросилась наружу, удержал ее Джек внутри огромным усилием воли. — Восемь, — глухо сказал он. — Восемь из пятидесяти. Это даже не лото, это какая-то стрельба по тарелочкам. — То ли еще будет. Наши пять десятков тоже вскоре уйдут. — Но ты вернешься, — твердо сказал Джек. — А куда же я денусь? Не останавливайся, Солнышко, ходи. Можешь еще попрыгать. Джек прыгать не стал, вышел в коридор. Двадцать Четвертый последовал за ним, отставая ровно на шаг, так, чтобы успеть подхватить в случае чего. — Привет, — глухо сказало какое-то бледное привидение с черными кругами под глазами. По номеру на майке, надетой наизнанку, Джек смог определить, что это Двадцать Первая. — Привет. Как ты? — Нормально вроде. Хожу вот, кровь разгоняю. Слышал про Семьдесят Вторую? — Слышал. Как ее соседка? — Пока что нормально. Мы тут стараемся особенно ни с кем не сближаться, знаешь ли. А когда умирает чужой человек, тебе это, в сущности, безразлично. Джек кивнул, потом пришлось справляться с головокружением. Двадцать Первая пошла дальше, сопровождаемая своей соседкой, которая все-таки подставила руку, потом обхватила Двадцать Первую за пояс. Джек мимоходом подумал, что все, кто переживет этот день, все-таки вынужденно сблизятся. И потом будет еще тяжелее терять. — По какому принципу они нас вообще отбирали для первой волны? — заинтересовался Джек, чтобы хоть о чем-то поговорить, молчание тяготило чересчур сильно. — Не каждые четные, не вторая половина сотни. — Хер их знает, — отмахнулся Двадцать Четвертый. — Хочешь в саду посидеть? — Хочу. А я так же выгляжу? Как живой мертвец? — Ты прекрасен, Солнышко. Джек сильно пожалел, что не может врезать по этой наглой морде. В саду он уселся на скамейку, вытянул гудящие ноги и попытался оценить свое состояние. Близко к приемлемому, если вдуматься. Некоторая слабость все еще присутствовала, однако снять с себя кожу уже не хотелось. Джек внимательно посмотрел на внутреннюю сторону руки. Ничего особенного, вены не почернели, видимая мутация не началась, чешуя не поползла. — Я в комнату воды натаскал, так что с этим проблем не будет, — нарушил молчание Двадцать Четвертый. — Хорошо. Спасибо, что позаботился о нас обоих. — И ляжешь со мной спать, если я не очнусь вовремя? — Что значит "не очнусь"? — вздрогнул Джек. — Ну, ты провалялся на час дольше положенного, знаешь ли. В общем, думаю, что живое тепло на меня подействует весьма благотворно. На взгляд Джека, сломанный нос подействовал бы на Двадцать Четвертого еще лучше, но устроить его пока что не было сил. — Ладно, — согласился он. — Лягу с тобой спать, надеюсь только, что не проснусь, обнимая твой труп. — Солнышко, в состоянии трупа я не смогу оценить всю теплоту твоих объятий. Не говоря уж о дальнейшем нежном взаимодействии. — Звучит ужасно, — мрачно сказал Джек. — Так, стоп, ты меня, что, клеишь? — Нет, что ты, — совершенно ненатурально возмутился Двадцать Четвертый. — Как бы я мог… посмел… А уж учитывая твое нынешнее состояние и мое грядущее… Джек вздохнул. Точно, клеит. Хотя время выбрано совершенно неподходящее. — Надо возвращаться обратно в комнату. У меня голова кружится. Если хочешь, чтобы я за тобой поухаживал, мне стоит немного отдохнуть и прийти в себя окончательно. — Хорошо, Солнышко, — покладисто согласился Двадцать Четвертый. В комнате Джек свалился на кровать и почти мгновенно отрубился, заплетающимся языком попросив выставить будильник на час после начала процедур соседа. Двадцать Четвертый что-то еще говорил, но слушать его уже никто не собирался.