В погоне за умирающими звёздами

(Иногда всё начинается так). Питер просыпается и уже знает, что это будет плохой день, по странному чувству в груди. Он буквально не может глубоко вздохнуть. Эмоций так много, что тяжело почувствовать вообще что-нибудь. Это калейдоскоп. Такое безумство цветов, что какой-либо цвет по отдельности перестаёт существовать. Цвета, снова цвета, цвета-цвета-цвета… Он поворачивает трубку до тех пор, пока не появляются разломы и трещины. Наблюдает, как фрагменты мозаики вращаются, переплетаются и распадаются на линии в его руках. Питер ещё не дошёл до крайней стадии. Это постепенный процесс. Если он будет действовать осторожно, если остановит тревогу до того, как она на него набросится, то падения удастся избежать. Поэтому он поднимается с постели, хотя кости и суставы нещадно ноют, как будто вот-вот развалятся на куски. Он стоит рядом со своей односпальной кроватью, немного покачиваясь из стороны в сторону, дольше, чем ему кажется. Какая-то тяжесть разрастается внутри него. Эта тяжесть такая сильная, что любой другой на его месте уже давно бы сдался. Но Питер Паркер полон решимости. Он и сам не знает, почему. Может, это какое-то извращённое любопытство: до сих пор он смог пережить каждый плохой день в своей жизни, и что, если он просто ждёт того самого дня, который пережить не удастся? Он делает шаг на пробу: проверяет пол, проверяет ноги, проверяет лёгкие. Ничто в его организме не функционирует нормально, но Питер всё равно продолжает идти. Он одевается. Вещи быстро сменяют друг друга. Он снимает уже надетую было футболку и натягивает вместо неё свитер, потом снимает свитер и вновь влезает в ту футболку, в которой был изначально. Когда-то давным-давно комета Шумейкеров–Леви 9 оказалась на своей орбите слишком близко к Юпитеру. В течение многих лет гравитационное поле планеты вынуждало комету играть в затянувшиеся кошки-мышки. Год за годом Шумейкер–Леви 9 была всё ближе и ближе к своей судьбе. Неотвратимый путь по спирали с неминуемой гибелью в конце. В 1994 году комета Шумейкеров–Леви 9 врезалась в Юпитер, что породило за собой серию взрывов, за которыми наблюдали по всему миру. Питер Паркер был кометой на сумасшедшей орбите. Его затянуло в спираль. Он пытался отсрочить гибель достаточно долго, чтобы начать её бояться, а потом оказался в самом эпицентре разрушения. Его Юпитер ждал этого момента. Питер отрицательно качает головой. Он ведь не дурак. И он прекрасно знает, что такое депрессия. Он знает, что из-за этого его мышление стало похожим на плутание по лабиринту, полному чудовищ даже более ужасных, чем Минотавр. Он силой воли берёт себя в руки. Надевает носки, очень туго затягивает шнурки на кроссовках, прощается с Мэй и выходит на улицу. Тротуар царапает подошвы кроссовок. Сила трения. Тормозной путь. (Но он знает, что это не поможет остановиться. Гравитационное поле гораздо сильнее). У него звонит телефон. Слишком большой для него, хотя при взгляде на экран он будто съёживается, кажется чужим. Он отвечает, быстро поднимая трубку. Немного не рассчитывает расстояние между экраном и своим лицом, поэтому от неожиданного удара прикусывает щёку. Рот наполняется кровью — это служит горько-сладким напоминанием, что он всё ещё жив. Рождённый из кожи и плоти, органов и костей. Органическое создание с нарушенной химией мозга. — Ну и почему ты уже три часа как бродишь по улицам? Какое-то время Питер молчит. — Я не знал, что прошло столько времени. — Ты там в порядке? А он в порядке? Нет. Нет, он не в порядке. Ни разу. Он проносится слишком близко к Юпитеру. — Нет. — Так. Ладно. Я скоро буду. Приеду минут через десять. Линия умирает яркой вспышкой, вместе с которой хотел бы раствориться и Питер. Чёрт. Только не это. Ему хочется рычать из-за депрессии, хочется задушить её голыми руками. Но потом он заглядывает ей в лицо и видит что-то столь ничтожное, невероятно беспомощное, словно забывшее, как должен выглядеть настоящий страх. И он чувствует только болезненную жалость. К депрессии, к себе. Ему становится жаль всех, кто когда-либо попадал под воздействие гравитационного поля. Через некоторое время к обочине подъезжает Ауди. Питер осторожно залезает внутрь. И ждёт. — Отправимся с тобой в небольшую поездку, — внезапно сообщает Тони. Питер моргает. Он прижимается пальцами к обшивке бардачка, пока не чувствует отдающуюся в руке пульсацию. — Далеко? — Ага, — его наставник глазами пробегается по всему его телу. — Замечательно. Ты как раз в спортивных штанах и в кроссовках. — Почему это замечательно? — Мы идём в поход. — Типа… на туристическую прогулку? — Именно. — Но зачем? — Потому что я так сказал. И ещё потому что людям, которые всё утро бродили по городу в состоянии диссоциации, не дают право голоса. Новое правило, только что придумал. О. Конечно. Диссоциация. Видимо, так и есть. Это… многое объясняет. — Ох… — Ты не знал об этом? — Нет. — Плохой день сегодня, да? — У меня что-то в груди. Я слишком близко к Юпитеру. Тони сжимает руль до побелевших костяшек пальцев. Питер задаётся вопросом, жжёт ли ему руки. Он сжимает собственные пальцы в кулак, пытаясь вспомнить ощущение жжения. — Выражаешься абстракциями. Значит, сегодня совсем плохой день. Он выпаливает слова раньше, чем успевает подумать: — Вы слышали о Шумейкер–Леви 9? Тони очень терпелив. Он похож на небо, полное звёзд. Хаос, скрывающийся в деталях, но образующий гармонию как целое. — Слышал, была такая комета. ШЛ9 сокращённо. — Да, — Питер раскрывает кулаки, поднимает руки к лобовому стеклу и наблюдает, как солнечный свет просачивается сквозь пальцы. Он думает об огненном шлейфе, поднимающимся с поверхности Юпитера. Думает о ШЛ9 и о том, что она буквально оказалась в лучах славы. — Она столкнулась с Юпитером. К Тони приходит понимание, пока ещё слабое и только зарождающееся: — Столкнулась, да. — Я слишком близко к Юпитеру. Мне не сдвинуть его с моей орбиты. У меня нет для этого сил. Ему кажется, что он о чём-то спрашивает. Но он сам не может сказать, о чём. — Ни в какой Юпитер ты не врежешься, парень. Я не позволю. Питер опускает руки на колени. Он понимает, что это именно то, в чём он так нуждался. В страховочном тросе. Ему нужно было за что-то держаться. — Хорошо. Городские пейзажи постепенно сменяет сельская местность, Питер прикладывает ладонь к стеклу. Всё вокруг размыто, но только он — нет. -- Тропинка змеёй вьётся выше, выше и выше. Тони говорит, что в конце пути есть водопад. Нарастающее действие и действие нисходящее. Питер видит в этом закономерность. — До Плутона можно добраться за семь часов, если перемещаться при этом со скоростью света. Тони вздыхает, у него под ногами шуршат листья: — Сегодня у нас день космических метафор, да? — Простите… — Нет-нет, всё нормально. Расскажи ещё что-нибудь. — Люди считают, что пояс астероидов переполнен. Но это неправда. Они там совсем одни, — он дрожит. Когда он сжимает кулаки, то думает, что может почувствовать свою кожу. Ходьба даётся ему легче, дыхание — сложнее. — Космос одинок. — Это астероиды, Питер. Им не может быть одиноко. — А вам не бывает одиноко? Тони вздрагивает: — Нет. У меня есть ты. Их путь наверх продолжается. -- Они добираются до водопада, и Питер сидит на краю утёса, свесив ноги. Он болтает ногами в воздухе, туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда-туда-сюда… Тони садится рядом. — Давай поговорим. Питер дышит через лёгкие, которые умоляют его делать что угодно, кроме этого. На минуту он думает о том, что будет, если он сейчас заплачет. Похоже, что он вполне мог бы. Может, ему даже следовало бы заплакать. Он пристально смотрит на свои руки. И думает. Слова похожи на звёзды, которые ему надо собрать в созвездия. Он никогда не был хорош в подобных вещах. — Ты как бы уже привык бояться, — его удивляет ясность собственных слов, — и по-другому не можешь. — Понимаю, — Тони тоже выглядит удивлённым. — Для некоторых людей быть храбрыми — это их выбор. Но не для меня. Либо я не боюсь, либо это уже не я. — Это утомляет. — Это изматывает, — ему уже хочется просто заплакать, но он не может. Как будто кто-то силой приостанавливает его нервный срыв. Он вынужден смотреть со стороны. — Иногда я чувствую, что у меня больше нет моей храбрости. — Сегодня один из таких дней? — Да, — он поднимает с земли камешек и бросает в воду. Почти сразу чувствует укол сожаления. — Я этого не выдержу. Будет слишком больно. Я врежусь в Юпитер. Под бурный всплеск пара и огня. — И поэтому ты просто отстраняешься. — И поэтому я просто… отстраняюсь. Некоторое время они сидят молча. — Когда-нибудь все от меня отвернутся. Если внезапная смена темы и пугает Тони, то он этого не показывает. — Нет, не отвернутся. — Может быть и нет, — слова ощущаются пустыми, наполненными только холодной логикой и ничем больше. — Но мне всё ещё кажется, что так и будет. — Я тебя точно не оставлю. Ему кажется, что он разбивается. Будто он весь день провёл на грани, но теперь его лёгкие отказывают. Он сдаётся. Поднимает белый флаг. Юпитер наконец сумел его притянуть. Хочется кричать. Но вместо этого изо рта с трудом выходит даже шёпот: — Все когда-нибудь уйдут. И я… я их понимаю. Никто мне ничего не должен. Просто… я всё ещё скучаю по людям, когда они уходят. Для меня это всё ещё важно. — Он щипает себя за руку. Он хочет чувствовать. Чувствовать что угодно, лишь бы остановить агонию в груди. — Все звёзды на самом деле мертвы. Мы смотрим на них через миллионы световых лет. Я не хочу постоянно гнаться за умирающими звёздами. — У всех нас есть несколько умирающих звёзд, за которыми мы гонимся. Питер закрывает глаза. — И я устал, мистер Старк. — Конечно, приятель. Я знаю, что ты устал. Он приоткрывает глаза и смотрит на водопад. Потоки воды по дуге огибают мелкие препятствия вроде камней и упавших веток. А потом вода собирается в пруду внизу и затихает. Нисходящее действие, окончание всего. Сверхновая перемен. Тишина уже случившегося. У всех нас есть несколько умирающих звёзд, за которыми мы гонимся. И тогда он будто что-то понимает. Что-то очень важное. Он всегда будет преследовать то, что давно мертво. Он будет любить людей, которые бросили его. Будет проживать беспомощную жизнь, волоча за собой огромный багаж страха и лишь крупицу храбрости. Но у него, по крайней мере, есть хотя бы крупица, правильно? Даже если он любит людей, которые ушли, он был частью их пути. По крайней мере, у него была возможность попытаться, даже если все попытки изначально были обречены на провал. — Эй, малыш? — в голосе Тони всегда есть какая-то двойственность, как будто он говорит что-то значительное под видом самых обычных вещей. — Когда мир сбивает тебя с ног, может понадобиться минутка, чтобы перевести дух. Но что нужно делать, когда ты снова встаёшь на ноги? Нужно подниматься, рыча. Рык. Это значит агрессия. Это значит, что ты уже не комета. То есть ты можешь вытащить себя с орбиты Юпитера. Он делает глубокий вдох. Воздух пахнет отсыревшим мхом, бурлящей водой и трескающимися под ногами ветками. Этот воздух проносится по венам, проникая в организм сквозь кончики пальцев. Он чувствует себя очищенным. Тони пристально всматривается в его лицо: — Стало лучше? Струи воды срываются вниз. Тони приобнимает его за плечи, и Питер Паркер чувствует, что его ноги стоят на земле, которую он сам же и выдумал. Но несмотря на это земля твёрдая. Она реальна настолько, насколько Питер может сделать её реальной, а он точно хочет, чтобы сейчас это была самая настоящая вещь в мире. — Лучше. (Иногда всё заканчивается вот так. Окончания не всегда печальны. Иногда они достаются нам ценой огромных усилий. Иногда дорога к ним становится симфонией из крови, утраты и не дающей дышать боли. Но сами окончания бывают нежны. У всех нас есть несколько умирающих звёзд, за которыми мы гонимся. Но, даже если свет умирает, по крайней мере, мы видели свет).