Эта квартира проклята!

Засыпав в полуостывший чай последнюю, третью ложечку сахара, я, зевая и протирая слезящиеся от регулярного недосыпа глаза, принялась его размешивать. Уставшие за ночь непрерывной работы мысли роились вокруг моего начальника, задавшего мне закончить статью за три дня вместо недели, вокруг хоровода чаинок, что поднимались со дна чашки и кружились золотистом водовороте подкрашенной воды и вокруг того, как неплохо было бы выспаться. Наконец, я, очнувшись от сладкой утренней полудремы, поняла, что размешивание чая уже немного затянулось, и, поднеся чашку к губам, сделала небольшой глоток. Тьфу, горько, кажется, я снова слишком сильно его заварила. Но времени переделывать что-либо уже нет, иначе опоздаю. Вздыхаю и накалываю на вилку кусок яичницы. Пережаренной и со скорлупой, конечно. Ну, остается только надеяться, что больше ничто не попытается испортить мой день. Жуя свой завтрак, я невзначай подняла глаза на темный угол над холодильником, где от стены отклеились советские обои… Перестала жевать и сглотнула. Из тени за мной с интересом наблюдали два маленьких светящихся желтых глаза. В маленькой обшарпанной кухоньке зависла напряженная тишина. По коже пошли мурашки, а лампа, неизменно висящая под потолком еще со времен Хрущева, с неприятным звуком начала угрожающе раскачиваться, будто бы от сильного сквозняка. За плитой вдруг что-то заерзало и завозилось, гремя лежащим там ржавым противнем. Внезапно ставший морозным воздух наполнился неразборчивым шепотом, заставляющим сердце сжаться, а пульс участиться. Это происходит. Опять. —Пять дней, Аня… Пять дней…не спишь, — раздался скрипучий старческий голос совсем рядом, создавая отвратительное ощущение того, что мне сейчас откусят ухо. Ненавижу. —Так, ну это уже слишком, — я стукнула кулаком по столу, и доставшая уже меня своим скрипом люстра мигом остановилась, — Павел Борисович, я же сказала, что терпеть не могу, когда вы так делаете! Мы же об этом уже говорили. Я не люблю, когда мне что-то говорят прямо в ухо, черт вас подери. Кружка в моих руках задрожала и, неожиданно вырвавшись, со всей силы врезалась в потолок, осыпав меня осколками. Тишина. От злости я даже не могла ничего выговорить. —Ну, извините, — проверещал писклявый голос откуда-то из мойки, откуда на секунду высунулась мохнатая голова с козлиными рожками, — Мне показалось, меня звали… —Да молчи уже, — огрызнулась я, плюнув в сторону чертенка так, как меня учила моя бабка. Тот, запищав, испарился. Метод грубый, да, но эффективный. Да и достал он меня со своим битьем посуды: что ни неделя, то поход в Икею. По комнате прокатился недовольный ропот, а затем мои соседи, понявшие, что со мной шутки плохи, один за другим начали проявляться или вылезать из своих дневных укрытий. Почти вся наша дружная «коммуналка» была сейчас собрана на кухне. Морщась от света и виновато пряча лица, они рассаживались по местам. Пара-тройка чертей, родичей того самого недотепы-кружкометателя Анчутки*, неторопливо и важно спускались из вентиляции; домовые самых разных мастей тоже повылезали из тени, а один умник даже спрыгнул с моего плеча; зачем-то присутствовал здесь и Банник, который вопреки всем моим просьбам, так и не стал носить одежду. В конце концов, и Павел Борисович предстал передо мной, сидя на табуретке, на противоположном краю стола. По праву считавшийся в этой квартире старожилом дух старика, который сам уже успел позабыть, зачем и почему он здесь, нервно почесывал седую бороду. Никто из них не решался заговорить. Однако, Павел Борисович, чувствовавший вину за все происходящее, вздохнув, сказал: —Анютка, ну, не сердчай на нас, родимая. Мы ж любя… Хочешь, мы чай тебе новый сделаем? Морщинистое лицо мужчины никогда не производило впечатление, что он был плохим человеком или, что он хоть когда-то за свою долгую загробную жизнь (за другую я ручаться не могу) желал кому-то зла. В детстве, когда я гостила у бабушки в этой самой квартире, он всегда был тем, кто меня утешал и давал лучшие советы. Я уважала его. Даже если иногда он говорил мне прямо в ухо. Вот и сейчас, я, вздохнув, устало опустилась на табурет. —Ладно, ладно, — согласилась я и бросила взгляд на висящие над столом часы, — Все равно я уже опоздала. Скрипнула дверца одной из тумбочек — домовые отправились искать заварку. Кто-то начал возиться посреди кухни, собирая осколки. Комната наполнилась теплом и звуками, будто здесь было много людей. Но это было лишь иллюзией. Здесь была одна лишь я. По крайней мере, из живых. Павел Борисович улыбнулся. —Вот видишь, и совсем ведь не страшно, — радостно сказал он, — Дома же хорошо. Тепло, уютно, чай тебе наливают… —Вообще-то, я сейчас работу пропускаю, — невесело усмехнулась я, — Учитывая то, что я там новенькая, мне это может встать в копеечку. Старик вдруг закашлялся, а все остальные внезапно замерли, прислушиваясь к нашему разговору. Кажется, я начала понимать к чему был весь этот балаган. —Мы как раз все хотели поговорить с тобой об этом, родненькая наша. Да вот только вечером ты такая усталая приходишь, что нам жалко тебя донимать. —И именно поэтому кто-то всю ночь стучал по трубам в ванной, пока я писала заметку, — добавила я. Молчание. —… да, — чуть помедлив ответил мужчина, — Так вот, мы тут посовещались и подумали, что пора бы тебе уж вспомнить о просьбе бабки твоей, пусть земля ей будет пухом. Она ведь давно уж нас в сиротах оставила. Хорошо бы и тебе было бы приступить к выполнению поручения своего, дочка. Тяжко нам, нечисти треклятой, живется на этой грешной земле. Помощь нам нужна твоя. —То есть, вы хотите сказать, что я обязана занять ее место именно сейчас? Вы ведь и сами знаете, что занявшись этим однажды, больше не будет дороги назад. Я всю жизнь проведу общаясь только с…неживыми. Я же только университет закончила. —Мучаются души наши, Анечка, мучаются. —Да, я это знаю. Но, а как же моя судьба? Я, вообще-то, живая, если вы не заметили. Мне хочется найти себя, узнать профессии, людей и мир, а не просиживать здесь целыми днями, — немного злостно парировала я, — У меня ж ведь все еще впереди! —Но, Аня, быть здесь и помогать нам — это и есть твое предназначение! Ты не можешь просто не обращать на него внимания, жить в безразличии до того, как тебе станет скучно. На это надо решиться здесь и сейчас, как это сделала Лукерья Ильинична, когда ей еще твоих лет не было. Лицо старика на моих глазах стало белеть, а глаза резко потускнели. По полупрозрачной коже его пошли темные трупные пятна, которые где эпидермис тут же отваливался, обнажая гнилое мясо. В ноздри ударил отвратительный чуть сладковатый запах. В мгновение из вполне обычного пожилого человека Павел Борисович превратился в ужасающий живой труп, что нагнулся ко мне через весь стол, руками с отросшими ногтями, вцепившийся в скатерть. —Но я не моя бабушка! — заорала я, пытаясь перекричать вой вдруг поднявшегося в кухне ветра, что громко хлопал дверцами шкафчиков и развевал длинные спутанные седые волосы мертвеца передо мной. — Но у тебя дар, Аня! За тебя и так уже все решили! Быстро встав, и уронив за собой табуретку, я молча выбежала в спальню, громко хлопнув за собой дверью. Схватив первое, что попалось, из шкафа, я быстро оделась и вышла в коридор, где меня уже ожидала делегация с траурными лицами или мордами. Пройдя мимо них, я прихватила свое пальто и ключи и уже собиралась выйти, когда кто-то пискнул: «Аня, постой, ты шарф забыла! Замёрзнешь же, глупенькая». От злости я сжала кулаки и покраснела. —Знаете что? Я уже взрослый, самостоятельный человек, и я в состоянии решить, что для меня будет лучше, — слезы брызнули из моих глаз, больше я не могла связно говорить, — И я решила, что я буду иметь нормальную работу с зарплатой и с живыми людьми вокруг меня. Никто не разубедит меня в этом, даже все эти разговоры о судьбе, долге и даре, будь он неладен. Понятно?! Я заревела навзрыд, так и стоя на пороге. Несмотря на свои слова, я ни в чем не была уверена. Ни в своих «друзьях», ни в своей работе, ни в себе самой. Это чувство съедало меня изнутри, прожигало, наполняло злостью и обидой. С малых лет мне все твердили, что у меня есть право выбора, но в реальности же все было предрешено давно за меня. Тупое мироздание, гребаная судьба, вонючий макаронный монстр почему-то обязали именно меня быть проводником «на ту сторону» для нечисти или попросту ведьмой. Обстоятельства вечно приводили меня в эту злосчастную квартиру, наполненную этими тварями, которые только и хотят воспользоваться мной, уйти отсюда любой ценой, и плевать они хотели на то, что мне нужно. Что я хочу. Тупые твари, сволочи, изверги. Ненавижу их всех, ненавижу своего начальника и всех людей вместе взятых, ненавижу свой дар… Ненавижу себя. Всхлипывая и уже не имея сил, чтобы продолжать плакать, я оперлась на стенку. Ключи все так же были зажаты у меня в руке, но я была слишком истощена своей истерикой, чтобы открыть ими дверь в парадную и уйти из этого проклятого места. По лицу из ненакрашенных покрасневших глаз все еще текли слезы. Голова раскалывалась, щеки и шею ужасно жгло, очень хотелось спать… —Господь с тобой, Анька, дитятко, — Павел Борисович подловил меня, когда я начала оседать на пол, — Успокойся, успокойся. Не будем мы больше об этом говорить, если ты так об этом тревожишься. Моя это была дума, что надо тебя сегодня дома оставить. Загибаешься ты на своей работе. А так, ты могла бы умение свое особое применить, обреченные души спасать, да их родным помогать. И денежка бы сразу и нашлась. Прости меня старого дурака — ничего в молодых делах не понимаю, а все лезу. Работа? Да, работа… Работаю каждый день в душном бюро, сплю по четыре часа в сутки, получаю за репортажи копейки… Но… я ведь так решила, верно? Я снова начала плакать. Заметив это, старик начал гладить меня по голове. Совсем как в детстве. Сморщенные руки его всегда были по понятным причинам очень холодные, но мягкие, как-то по родному шершавые. Конечно же, он всегда был прав. И насчет ехидных подружек, и насчет ссор с родителями, и насчет сомнительных ухажеров. Нет, этот человек и вправду никогда не хотел навредить мне. В отличие от меня самой. Держу пари, что когда моя бабка ушла на тот свет и оставила мне свою Хрущевку, она и хотела, чтобы все так сложилось. Они будут приглядывать за мной, а я — за ними. —Ты прав, Борисович, — наконец прохрипела я, и старик от удивления отстранился, — Я ж все-таки ведьма. А ведьмин дом там, где живет нечистая сила. —Аня, ты что это…? —Я с вами остаюсь. Надо ж вас всех как-то по домам отправить, — кинула я в сторону оторопевших соседей и, улыбнувшись, вытерла рукавом мокрые щеки. Не могу точно сказать, что произошло в этот момент, но что-то вдруг поменялось. Нет, этого не было видно для посторонних глаз. Знала это только я одна. Не знаю, поймете ли вы меня, но в тот момент я первый раз в своей жизни почувствовала, что сделала верный шаг. —А Анька теперь ведьма! А Анька теперь ведьма! — на радостях чертенок, в которого я ранее плюнула, начал пританцовывать, — Уууууу, бесовщина! —Ой, да заткнись уже, — засмеялась я и начала подниматься, — А-то как еще раз плюну — мало не покажется! Квартира вмиг наполнилась демоническим хохотом, от которого вянут уши. Ну, ничего, пусть повеселятся, не долго им со мной куковать осталось. Дребезжащий звонок в дверь мигом распугал и заставил всех попрятаться. Последним исчез Павел Борисович, напоследок одобрительно похлопавший меня по плечу. Я выдохнула и, отперев дверь, выглянула в подъезд. Оттуда на меня смотрел молодой и явно чем-то смущенный парень. Немного удивленно он сначала уставился прямо на мое лицо, но, сконфузившись, опустил глаза в пол. Один из соседей по лестничной клетке? Может, он услышал, как я тут закатила истерику, будучи одна в квартире или, чего лучше, смех моих подопечных? Ох, и наподдаю я им за это. —Здравствуйте, — тихонько сказала я кротким тоном маленького ребенка, что никогда не путался ни с чем сверхъестественным, — Вам кого? Разглядывая паренька, мявшегося у меня на пороге, я не могла отделаться от чувства неправильности происходящего. Вроде и пацан нормальный, симпатичный даже, только вот было в нем что-то не так. В свете тусклой лампочки его кожа, казалось, просвечивала. —Да мне тут… В общем, мне адрес ваш написали, — он дрожащей рукой подал мне измятый клочок бумаги с неаккуратно нацарапанными на нем символами. Да, это действительно был адрес моей квартиры. Я нахмурившись снова перевела скептический взгляд на молодого человека. Тот сглотнул, и голова его на какую-то секунду отделилась от тела. А, ну, всё ясно. —Какая-то старушка сказала мне: «Всей нечисти звонить во-он в ту квартиру». И я, короче…вот. Клиентура не заставила себя ждать.