I am only living out a lie

Звонок телефона — расхлябанный, дребезжащий звук — ловит его на выходе из гостиной. Вздрогнув — куда он вообще собирался? куда ему остается сейчас идти? — он не глядя поднимает трубку. — Нэйтан? — обеспокоенный голос Магдалены Дефо доносится из динамика глухо, будто из ямы-колодца. — Я слышала, случилось что-то ужасное… Что с Марни? С ребёнком? Только не молчи, Нэйт! Его пальцы на старомодном аппарате сжимаются крепче. («Обещай, что Мэг будет крестной. Я не могу думать ни о кем другом. Она была так рада за меня». Руки Марни сложены на животе, распущенные волосы ниспадают на плечи. В домашней одежде она кажется Нэйтану даже красивее, чем на сцене. Рада за неё. Не за нас. «Обещаю». Ему кажется, что голос его не подвёл — потому что его жена улыбается в ответ широко и радостно.) — Они умерли. Обе. — Отрывисто роняет он, враз охрипнув. И добавляет: — Не звони больше. Кажется, он успевает еще услышать сдавленный вздох — прежде чем бросает аппарат об пол. После этого Нэйтан решает обрезать отходящий от особняка телефонный провод. Некоторая техника устарела уже совсем безнадежно, в конце концов. * Ночью, лежа на узкой кушетке (он перебрался в подвал, где умерла Марни — где стояли теперь инструменты и костюм конфискатора, — оставив прежнюю спальню для Шайло), Нэйтан тонет в полувоспоминании, полусне. («На счастье», — Мэг, раскрасневшись, вновь поднимает бокал. Марни с силой сжимает её пальцы, смотрит с затаенной виной — или Нэйтану это кажется, потому что он выпил слишком много? Ротти подталкивает Нэйтана в плечо, произносит какую-то тривиальную шутку. Его глаза выглядят просто влажными — или сальными? Марни смеется, запрокидывая голову в облаке фаты. Она в белом, хотя покрой платья вовсе не скрывает беременность. На подоле темнеет пятно пролитого вина (не крови?). Музыка живого оркестра запинается, срывается на визг, делается то оглушительной, то совсем тихой. Мир шатается и гремит вокруг Нэйтана. Он даже не пытается повести Марни в танец. А Мэг, напротив, с легкостью ловит нестройный ритм, так и не выпуская ладонь подруги — как будто ей до сих пор нужен поводырь. «Само собой, мужчину всегда печалит, если выбрали не его. Но ты — мой лучший сотрудник, Нэйтан. Ты достоин её. Я не стал бы вам мешать». Ротти Ларго качает головой, рассеянно поглаживает кольца на толстых пальцах. «А вот Мэг… С ней, боюсь, будет не так просто»). * Шайло растёт; с каждым днем она всё сильней похожа на мать. Те же самые сверкающие глаза, та же нежность черт. От этой нежности у Нэйтана сжимается сердце. (Настолько ли сильно, как сжимал он больше ненужный орган самоуверенного юного должника прошлой ночью — до прозрачно-кровавых брызг?..) Только с волосами у Шайло беда. Жидкие, тонкие — должно быть, это из-за препара… из-за болезни. К счастью для неё, её отец предусмотрел всё заранее. Шайло не просыпается, пока он бреет ей голову; Нэйтан постарался с расчетом дозы лекарства. Закончив, он благоговейно берет в ладони конструкцию из глянцевитых, черных, как вороново крыло, волос. Под ними — настоящая кожа, обработанная особым составом: прочность и консервация. Он тщательно прилаживает парик — кожу матери к коже дочери, — на маленькой голове. Прикосновение к шелковистым прядям успокаивает и обжигает одновременно. «У Мэг этого никогда не будет», — думает он; его руки слегка трясутся. Голографическую запись нельзя потрогать. Нельзя обнять, привлечь к себе, вдохнуть запах. Нельзя заставить откликнуться, наконец, на свою любовь. Он невесомо целует закрытые глаза дочери — так, как привык на ночь целовать Марни — и уходит из комнаты, тщательно заперев дверь на ключ. * Они никогда не встречаются в коридорах «ГенКо». Слепая Мэг, Мэг-Волшебница, следует через главные ворота в окружении компаньонок, костюмеров, гримеров, телохранителей. Одна она не ступит и шага. Её взгляд рыщет в поисках знакомого, дружеского лица; но Нэйтан Уоллес, покидая кабинет начальника, не позволит ей такой роскоши. Для Конфискатора есть черный ход. Конфискатор — свободен. * …слепая певица сутулит плечи, отступает на шаг, но Марни со смехом вытаскивает её на самую середину залы. «Ты — звезда!» — ослепительно улыбается она, и Мэг поднимает полупрозрачные пальцы, чтобы пощупать эту улыбку — совершенно не смущаясь полусотни гостей. Нэйтан следит за ней — будущей пациенткой «икс» — от противоположной стены, из-за чужих спин. У него задание. Сбор анамнеза. Смотреть на Марни у него задания нет. Она сама ловит его взгляд и подмигивает, полуобернувшись. Мэг что-то шепчет ей на ухо. Улыбчивые губы приоткрываются для ответа, но глаз она не сводит именно с него: блестящих, ищущих, убедительных. У Нэйтана перехватывает дыхание. Каждый взмах её ресниц этим вечером, каждый наклон головы, каждый поворот ладони — будто говорит с ним; подзывает его. Он забывает, что она — спутница его начальника. Забывает, что ему больше нравится касаться чужой кожи скальпелем, не руками. Он оглушен мечтой о мечте. Настолько, что даже не пробует прочитать по губам. Пока не проходит восемнадцать лет. («У него хорошие анализы?» «Лучше, чем у Ротти. К тому же он сам врач». «И ты точно этого хочешь? «Ребенка? Само собой. Сразу после того, чтобы ты начала видеть».) * Почему он сказал, что не сможет этого? Что за глупости? Потому, что придурок-сын его шефа что-то гнусавил про «воссоединение в смерти»? Кто-то, а Конфискатор отлично знает: по ту сторону жизни есть только гниль, и ошметки потрохов, и сочащийся сквозь разорванные сосуды зидрат. А для Конфискатора нет ничего невозможного. Если только отыскать подход к делу. Конфискатор (Нэйтан) сжимает в покрытой кровью и слизью перчатке идеальные шарики глаз Слепой Мэг. Та ещё живёт — ещё втягивает ртом воздух, ещё шарит пальцами по гладкому камню могильной плиты. Ему показалось подходящим сделать это именно в склепе. Так меньше шума. Никаких визгливых публикаций. Никаких драм. Просто вместо дочери (его с Марни дочери, его Шайло) здесь оказался он сам. Перчаткой он не сразу попадает по кнопке, и на нужную запись его выбрасывает только с третьей попытки. Ослепительно красивая женщина в мерцающем звездном платье начинает петь о мечте. Её голос омывает Конфискатора, точно родник. (Алый, жгучий, отдающий привкусом меди). Отныне, думает он, Марни действительно принадлежит только мне.