Альбом

Погода последние дни была слякотной и не особо располагала к длительным прогулкам. Каждый уголок, каждый камешек брусчатки и каждая ступенька практически всегда были влажными от недавно прошедшего дождя, и Стив Роджерс не мог с уверенностью сказать, что бог грома здесь ни при чем. Факт, тем не менее, оставался фактом: холодная осень и пришедшие с ней дожди медленно, но верно вступали в свои права суровой поры укутанных цветастыми платками женщин и спешащих на поезд мужчин в темных дубленках. Несомненно, была особая магия в этом чистом, умытом городе. Фары желтых такси, сновавших в брызгах луж, отражались в мокром асфальте. Стив был уверен, сверху это похоже на сотни маленьких светлячков. Но пока он на земле, можно отмечать детали. И магию, о, магия пряталась всюду: в сухих участках плит под раскидистым дубом; в щедро хлещущей в водосток воде и в листьях, задержавшихся на сетке забора; в каплях на ней, как на паутинке — и можно вспомнить, как в детстве, бывало, он водил пальцем по металлу, сбивая их, а затем смотрел, как влага стекает вниз по кисти прямиком в рукав. И в Торе была тоже магия. Нет, магией было не то, что до сих пор ни одна капля не коснулась светлых волос ни Громовержца, ни Роджерса. Совсем другая была в нем магия. Стив никогда бы не назвал себя психологом или человеком, который хорошо понимает окружающих. Однако умение смотреть в суть вопроса всегда было показателем наблюдательности и в целом лидерским качеством. Конечно, хвалить себя тщеславно и неправильно, но понимание чужих эмоций — один из факторов успешного сотрудничества, а это ни много ни мало прямо влияет на его успешность. И вот сейчас Стив зрил в корень: Тору плохо. Разумеется, каждому из них было плохо после случившегося, но и Капитан понимал, что несколько десятков лет несоизмеримы с веками вместе или порознь. И неважно было, каким в самом деле был Локи — мир давно перестал делиться на черное и белое. Скорее, мир таким не был никогда. Справедливо он допускал, что у всех бывали ошибки. Обоснованно он предполагал, что брат асгардского царя играл большую роль, нежели казалось поначалу. В конце концов, Стив искренне скорбел. Это была не скорбь по выгоде, а именно скорбь по утрате личной, более личной, чем сводка погибших при крушении лайнера, хоть и это было ужасно тоже. Фактически, это смерть друга. Они друзьями не были, но… Он начал путаться в собственных мыслях. Надо же. — Давай зайдем, — он остановился и придержал Тора за руку. Удивительно горяча. Задумчивый бог притормозил, разглядывая спрятанные под прозрачной пленкой стулья: обеденные, для письменного стола, табуретки. В конце концов, они же вышли прогуляться. Не обязательно что-то покупать. — Хорошо, — кивнул он и вошел в помещение, больше похожее на гараж. Внутри, однако, места очень много, несмотря на то, что старая антикварная мебель была нагромождена друг на друга, создавая иллюзию стеллажей. Впрочем, так оно и есть — тут и там были упрятаны всевозможные кружки, стаканы, рамки с фотографиями, прошлогодние журналы. — Есть люди, которые их коллекционируют, — Стив кивнул другу, разглядевший в руках бога розовую жестяную банку из-под печенья с большими алыми буквами “Юнити”. Тот вертел ее в руках, а затем открыл, когда закончил осмотр снаружи. Пока Тор перебирал спрятанные в банке газетные вырезки, стеклянные Марблс и несколько марок на кальке, Роджерс переходил от одного воспоминания к другому. Игру в стеклянные шарики он выигрывал не раз, как не раз и был скорером. А про печенье и вспоминать не нужно — черно-белые кругляши из теста в разной глазури были частыми гостями во всяческих лавках и забегаловках, пусть тогда он еще и не знал, что за ними кроется расовая подоплека. — А ты что-нибудь собирал? В крепких, огрубевших за сотни лет сжимания рукояти оружия пальцах марка казалась невероятно хрупкой. На небольшом кусочке бумаги были изображены статный бюст Первой леди и смешная по нынешним деньгам цена в полтора цента. Тор вернул чье-то сокровище обратно. — Нет. У меня были другие интересы. Некоторое время они молчали оба, разглядывая скопившийся на барахолке хлам, лишь Стив раз поздоровался с девушкой-кассиршей в желтом дождевике, решившей снова проверить стулья на улице. Здесь пахло стариной: деревом, пожелтевшими страницами, окисленным металлом. Тихо шуршала книга в руках девушки за стойкой, так же негромко поскрипывали болты стула, который она принялась ремонтировать. Тор понял не сразу, что остался у стены с картинами один. На другом конце “гаража” послышался смущенный девичий смех. Прямо на полу, в рамках старых и рамках новых, закрепленные или нет, находились картины. Какие-то были плакатами: алые флаги ушедшего социализма, золото и роскошь погибших в пламени революций и перестроек царств, портреты ученых и натюрморты с краснобокими яблоками, нечто абстрактное и цветастое, подобное сиянию Бивреста, голубая синева и блеск доспехов. Цветы и небо, дома и башни, колокольни и храмы, люди: печальные и злые, спокойные и радостные, умиротверенные и… усопшие. Тор вгляделся в черно-белую картинку. Это снимок, определенно, а еще о таком рассказывал Локи, когда-то очень давно, и теперь Громовержцу уже и не вспомнить про связь фотоснимков и серебра. Что-то такое было… про металл, помогающий картинке проявиться... быть может, еще вспомнит. Снимок мертвой девочки и ее сестренки он вернул на место. Копаться в подобном у него нет настроения. Тор поднял взгляд на небольшую полку. На крючках по бокам висели чехлы, в прозрачных карманах которых содержалась целая масса всяческих открыток. По пять долларов каждая. — Прошу прощения, мистер, там есть несортированный товар! — леди у прилавка приподнялась над столами и тумбами, поправляя очки. Тору представилось даже, что ради этого она либо залезла на Роджерса, либо встала ногами на стол. Почему-то ему кажется забавным, что сам бы он пачкать место для работы не стал и воспользовался помощью друга. — Там просто ценников нет. Если Вы что-то хотите узнать, то я отвечу, но ценники еще не распечатаны. Извините. Тор кивнул ей. Он все равно не собирался что-либо покупать, так что деве беспокоиться не пристало. Здесь, на полке, убитой временем и восстановленной заботливыми руками, старая керосиновая лампа, отмытая, но все равно покрытая пятнами. Рядом несколько маленьких книжек-раскрасок, уже посеревших и пожелтевших от времени. Пигменты обложки давно испарились на солнце, теперь раскрашивать следовало не только то, что внутри. “Молот Ведьм”, потрепанный и черный, как Хугин, смотрел недобро с угла. Охоту на людей Тор не признавал никогда, хоть трижды те были колдунами или ворожеями. В одном лишь Ковене Ванахейма ведьм было больше, чем убито преступно и неоправданно людей в темные века. Тут, в общем-то, много было книг. Казалось, сюда относили все ненужное или просто найденное на свалке, однако это было вовсе неверным суждением. Например, в середине находился стол с работающими старенькими телевизорами, у которых экран был будто бы надут изнутри. Прямо рядом с книгами стояли несколько фотоальбомов. Когда он взял один из них, то на пол выпали старые снимки: потускневшие фотографии хранили в улыбках чужое прежнее счастье. Несколько из них были вполне понятны: вот дети, катающиеся на санях, а вот взрослые, детей катающие. Удивительная простота — и так приятна глазу. Если та девушка-продавец не бралась за эту полку из этических переживаний, Тор ее понимал. Альбом вернулся на место, но, уколотый любопытством, он взял следующий. Этот был обит хорошей кожей, потрескавшейся и облупившиейся за годы неправильного хранения. Внутри же находились многие снимки, обведенные алым или зеленым маркером, где-то даже была ручка. На третьей странице оказалось кофейное пятно, а на шестой — какие-то сложные вычисления. Все это вкупе с изображениями разных зданий и сооружений дало Тору понять, что конкретно эта вещь принадлежала человеку занятому и, вероятно, связанному со строительством. Еще одна книжка про драконов, папка с чьими-то песнями, несколько мотков шнуров и проводов. Еще один альбом. Даже не открыв его, Тор отложил прочь, не желая трогать чужие воспоминания. Здесь, оказывается, даже есть пленка! В небольших капсулах, похожая на непонятные мотки, она лежала без присмотра несколько месяцев. Он знает, как проявляют фотографии, но это было немного… Локи для него проявлял их. И из такой пленки тоже он что-то делал, но вот никогда не рассказывал, как. Он бегал в Мидгард. Поразительное для забывшего воспоминание обернулось острым кинжалом, и тоска по былым временам начала душить и колоть под сердцем удивительно сильно, да так, что не избавиться от этой ноши, да так, что задыхаться приходилось наяву. Он падал, падал в этот плен своих собственных страхов, и тонул, тонул в темном омуте былых надежд и мечт, захлебывался ледяной водой простой и ясной скорби по… Широкая ладонь глухо упала на его плечо. — С тобой все в норме? — осведомился Стив, заглядывая в лицо другу. — Я вижу, ты нашел интересное занятие… Тор всмотрелся в предмет в своих руках. Пленка пропускала рассеянный свет нехотя, чей-то силуэт с кем-то был виден не так уж отчетливо. — Все в порядке. Спасибо. Он просмотрел еще несколько запечатленных на коричневой пленке снимков. Деревья, дом, много лиц. Тоже чья-то история, которую приходится хранить в пластиковых коробочках. Еще множество предметов для фотографии: от полароидных снимков в конвертиках до самих фотоаппаратов. Когда-то Локи даже дарил ему такой, а он, не разобравшись, так и не стал его трогать. Тогда младший царевич вернул подарок себе и снимал сам. — Красивый альбом. Видимо, это подарок чьему-то брату, тут написано даже… — с подозрением Тор обернулся и заметил Роджерса над альбомом, который он недавно отложил, чтобы не мешался. — Оставь. Негоже чужую память ворошить, — бог вернул на полку то, что брал и откладывал, приводя в сравнительный порядок. Не по алфавиту и назначению, но ладно. — Здесь нет людей. Сам смотри, — Стив протянул разворот. На каждой странице по восемь мест для фотографий, однако страницы были заполнены так, что кое-где в пазах не было фотографий. Вместо них в подобных пробелах располагались стихи. Не на английском. — Это похоже на твои руны. Переведешь потом? — Да что же это я, — выдохнул потрясенно Тор, и лицо его изменилось от просто печального до растерянно-тревожного. Шелестели страницы под его пальцами, одна, другая, и с каждой он узнавал знакомый из детства легкий и точный почерк, и рисунки, и стихи, и фотографии позднее. — Переводчик что ли… Он больше не задерживался и поспешил к деве, склеивающей под лампой странички книги, разорванные на кусочки. Стив, еще не понимавший ровным счетом ничего, просто наблюдал за происходящим у кассы с минуту, а после двинулся вслед за богом грома. — Я могу и бесплатно, но жить тоже на что-то надо. Дайте-ка сюда, — Тор отдал в тонкие маленькие ладошки альбом и наблюдал, как дева чернокожая внимательно и придирчиво осматривала все: от корешка снаружи до железных держателей внутри. Несколько минут прошли в гробовой тишине, только лампа слегка дребезжала и зашуршало цветастое пончо девушки в тот миг, когда та потянулась за дополнительной линзой. Вердикта ждали уже двое, пока в один момент продавщица антиквариата не приспустила очки и не посмотрела на Тора так, будто тот выполз из-под канализационного люка на перекрестке Дриггс Авеню и Седьмой Северной. Громовержец же смотрел на деву так, будто бы суждено ему от меча ее и погибнуть. — Ну что я могу сказать, — она подвела итог. — Тут золото, скорее всего, позолота. Она стукнула костяшкой пальца по металлическим креплениям, сохранивших уголки обложки от погнутости и растрепанности. Следом обернулась к фотографиям. — Снимки безымянны, роспись непонятна, может, кто-то любит это ваше скандинавское, — она кивнула Тору. — Нет, может тут конечно в любви признания, но и раньше люди обращали внимание больше на имя, а уж теперь-то и подавно. Никакой объективной ценности материал не представляет, но… — Асгардский золотой. Я дам тебе то, что осталось у меня от дома. Бровь девы выразительно приподнялась. — Простите, но нынешний курс асгардского золота к долларам не ведаю. — Чего? — Золотой асгардский и сто пятьдесят американских, м? — Сто двадцать, — встрял Стив. — Сто двадцать пять. — Сто пятнадцать. Все же я помог Вам со стульями. Сколько бы они ни торговались, в опустевшем мире деньги — пыль. Смятые две стодолларовые бумажки оказались прибиты к столу тяжелой монетой. Тор забрал альбом и ушел, даже не попрощавшись. Поняв, что тот просто уйдет без него, Стив попрощался с успешной бизнес-королевой былых эпох в коробках из-под печенья и граненых стаканов из столовых, а затем почти выбежал на стылую улицу к Тору, вокруг которого бушевала стихия. Ливень хлестал открытую ветру листву яростно, взбивал в лужах пузыри. Как бы сухо рядом с Тором ни было, Стив ощущал острый неуют и холод, и в итоге закутался в куртку. Сейчас не шли из глотки слова сожаления чужой потере, потому как глодала и мучила душу своя. В тот роковой день он не просто проиграл, он потерял надежду. Пусть и обретенная вновь, она уже не способна поднять дух на прежний уровень. Как бы ни старался, сейчас Роджерс не мог не думать о случившемся. Тоска снедала его, темной лапой разочарования сжимая нутро. Нечто холодное вечно стояло за спиной в моменты вроде этого, когда Стив оказывался на краю глубокой пропасти, готовое столкнуть его вниз, и тогда он потерял бы всякую надежду. А затем потерялся бы и сам. — Хватит, — он остановился перед дверью под широким пологом. — Что хватит? — Хватит думать о том, что случилось. Это путь, который ведет в никуда, поверь мне, — Стив сам открыл дверь и пропустил Громовержца вперед. — Лучше расскажи мне что-нибудь. Читай-не читай книги, а с трудом верится, что все это правда. Подавая пример, Роджерс начал повествование первым, желая привлечь к беседе Тора. Ему он рассказал о своем детстве, про знойное лето тысяча девятьсот двадцать пятого года, когда он впервые без родителей отправился к речке с дворовыми мальчишками. Тогда он прыгал с пирса вместе с ними, ел ворованные из соседского сада яблоки и босиком ходил по зеленой-зеленой траве. На его удивление Тор слушал внимательно. Как бы прост бог ни был, Стив всегда помнил, что между ними пропасть в знаниях и обычаях. За время небольшой истории про печенье и впервые услышанную джазовую композицию, впоследствии оказавшуюся хитом, они успели расположиться в комнате отдыха, и, отметил Роджерс, за это время Тор не выпустил альбома из рук дольше, чем на минуту. Пока за окнами грохотал гром, а дождь щедро бил в стекла, размывая всполохи молний на темном небе (когда это кончится?) Стив думал о причине такой покупки. Непонятна ему была мысль Тора отдать что-то настолько ценное не материально, но духовно, за чужие фотографии. — Детство значит, — Громовержец коснулся своей бороды, и невольно Стив задумался о том, что похожи они слишком сильно. — Ну, слушай. Вступление не то чтобы не было интересующим, но до чего же походило на начало народной сказки, какие часто он слышал от матери в темные вечера. — Пусть Асгард и зовут обителью весны вечной, существовала в мире родном моем и осень. Осенью я рожден, к слову и был, а у вас, людей, обычаи те же, что и у асов и ванов — все мы почетные даты и даты радостные справляем дарами да пирами. В эти дни лес становится таким же золотым, как шпили Асгарда и чертог Всеотца, но золото это разное: бывает и медью отсвечивает, и серебром, и зелень бывает в нем тоже. Но красивей всех ясень мировой, в этом тебе моё слово. Тор открыл альбом на необходимой странице и протянул фотографию с раскидистыми ветвями, сквозь которые пробивались солнечные лучи. — Но Игдрассиль есть не только в самом городе-Асгарде. Есть его корни могучие и за высокой стеной, там, где из скал бьют горные ручьи, а тяжелорогие козлы состязаются друг с другом на серых камнях. О, в тех местах эти корни мелют землю и камень, создавая дивные пещеры и глубокие расселины. В таких-то местах Локи и любил прятать и прятаться сам. Нет, тех мест не было у него вовсе на снимках, остались они лишь в памяти, полустертые и полузабытые, но ценные оттого невероятно. Эти места, потрясающие своей природной красотой, не разглядеть было с высоты и не увидеть их, рыская по тропам. Тор нашел их лишь обманом, проследив за Локи. — Если кратким мне быть, то часто брат мой припрятывал там и для меня дары. А однажды осенью прятался сам, одарив меня самого. Искал я тогда его весь день и уж отчаялся найти, так он сам появился. И вновь не с пустыми руками. Тор кивнул на альбом, потерев корешок, но, словно что-то вспомнив, открыл его и показал Стиву еще одну фотографию: черно-белая, на ней ярко были выражены белоснежные перья облаков на небе и малый край верхушек елей и сосен внизу. — Он бежал в Мидгард, нарушая отцовский запрет, дважды в тот день. Первый — для того, чтобы достать мне альбом. Второй же — за фотографией. Это удивительно приятно, учитывая, что с подарками друг другу мы угадывали редко. Стив хмыкнул согласно, представляя, по какой причине. Эту реакцию Тор принял за неверие. — Может, знаешь, как оно бывает. Ты ему меч добротный двуручный, а он тебе по звездам карту девяти миров, — бог пожал плечами. — Еще было однажды, что дарил он мне загадку, а я так и не понимал, как ее разгадать. Неловко выходило, как и в тот раз, когда ему я подарил лук и стрелы, а он тогда уж за посохи взялся… Тор улыбнулся, бережно вернув на места фотографии. — Я думал, что сгинул в пламени этот утерянный альбом, как сгинул Асгард. Локи мне столько фотографий сделал, столько написал и подарил, что было горько думать, будто сам я его упустил. Видно Рататоск постарался, барахольщик проклятый, — пальцы огладили обитую кожей обложку, будто бы успокаивая вещь и обещая, что та в беличьи лапы не попадет никогда больше. — Пожалуй, это все, что осталось у меня от тех времен, когда нам вместе править пророчили. — А еще воспоминания. Все будет хорошо, — как-то растерянно ответил Роджерс, разглядывая памятную вещь в чужих руках. Неосознанно Стив обернулся к окну, ожидая увидеть бушующую стихию, но на его удивление солнце светило сквозь отступающие тучи. Кажется, надежда еще жила.