Дикий зверь

      Арсений стоит рядом с Антоном, наблюдая за Димой и Запашным, массируя неприятно ноющие пальцы левой руки — чёртов придурок едва не сломал ему запястье. И что, спрашивается, с ним не так? Арс помнит взгляд карих глаз, наполненных чем-то диким и жутким, первобытным, отчего кишки сжимаются в приступе тревоги.       Этому парню определённо стоит показаться специалисту. — Эй, ты чего не идёшь? — Антон легко трогает его плечо, склонившись, и тихо шепчет на ухо. — А? — Мы все уже по несколько раз выходили, а ты всё стоишь. Идеи кончились? — Вроде того, — натянуто улыбается Арс, дёрганно поправляя рубашку.       Хочется в горячую ванну с пахучей солью и выпить. — Рука болит? — с беспокойством спрашивает Антон, хмурясь, заглядывая в глаза и выискивая признаки боли. — Всё в порядке, — он улыбается, привычно врёт, но чужая забота приятна. — Ага.       Антон щурится подозрительно, явно не поверив, но молчит, принимая ложь, возвращая внимание на сцену — Арс облегчённо выдыхает, натягивает маску и делает шаг вперёд.

***

      Шоу наконец закончилось, они собраются домой, и на памяти Арсения этот выпуск чуть ли не самый тяжёлый в моральном плане — сегодня он уже ничего не будет делать и ни с кем говорить, только отдыхать, пить и смотреть фильмы. Тяжёлый день и хищный взгляд очень хотелось забыть.       Из зеркала на него тупо таращится усталый, будто постаревший мужчина, который едва ли умеет общаться с людьми, и Арс плещет холодной водой в лицо, приподнимая уголки губ пальцами.       Он в порядке. — Привет.       Неожиданный голос и щелчок пускают разряд по нервам, он вздрагивает, испуганно уставившись на Запашного, стоящего у двери. Сердце бешено колотится, желудок скручивает дурное предчувствие, в висках маленькие отбойные молоточки ожесточённо долбят кости.       Надо притвориться, что ему пора, что он не ощущает угрозы, не показывать страха. — Зачем ты закрыл дверь? В кабинках есть щеколда.       Запашный не отвечает, делая несколько шагов к нему, заставляя отступить, и проклятая насмешка только ширится на его лице. Арсу не по себе, он отступает, не осознавая, пальцы скользят по раковине, пытаясь ухватиться, он чувствует себя слабым хомяком перед змеёй. Его вот-вот раздавят, перемолотят кости, впрыснут яд, чтобы сожрать. — Что тебе нужно? — голос жалко хрипит, стена вдруг холодит лопатки.       Туалет всегда был таким маленьким? — Угадай.       Паника взрывается фейерверком в черепе и грудине, он бросается к выходу, огибая Запашного, но не выходит — сильные руки перехватывают поперёк живота, швыряя обратно к стене. Затылок наполняется пульсацией, в глазах на секунду темнеет, а когда зрение проясняется, Запашный уже в считанных сантиметрах, нависает ужасающей чудовищной скалой, грозящей раздавить. — Отпусти…       Его шёпот игнорируется, словно мнение Арса не имеет веса — Запашный грубо сжимает запястья над головой, вдавливая в плитку, и целует, жёстко и противно, и ужас осознания хлестает солёной ледяной водой, замораживая мышцы. Это не реально, такого не бывает, это всё с кем-то другим, а он нормальный, такое не может случиться с ним, нет, нет, нет, не с ним. — Не дёргайся.       От приказа тошнит. Арсений слабо невнятно мычит, мотая головой, но Запашному нет дела, он зло рычит и, жёстко вцепившись в волосы, прикладывает головой об стену — стон срывается непроизвольно, колени подкашиваются и он едва не падает на пол.       За что?       Ответа нет, как и вопроса — его просто кидают на раковину, тут же прижимаясь сзади, обхватывая шею на манер удавки, и слёзы жгут глаза. Он чувствует чужое возбуждение, и отчаяние бьётся раненой птицей в груди, и хочется сбежать домой, свернуться калачиком на кровати под одеялом и никогда-никогда не показыать и носа. — Не советую дёргаться, если не хочешь, чтобы я тебе что-нибудь сломал.       Арсений молчит, с трудом сглатывая ком в горле, остро чувствуя крепкую хватку. Он прикрывает глаза, не желая видеть в отражении дикие глаза животного и собственное жалкое лицо.       С него грубо сдёргивают штаны и бельё, опуская до щиколоток, и слёзы текут по щекам, и кислорода недостаточно, и кровь шумит в ушах, и зажатые животом кисти немеют.       Господи, пожалуйста, нет.       Но к его просьбам остаются глухи — жаркое дахание жжёт затылок, твёрдый мокрый член трётся о ягодицы, пальцы стискивают горло, мешая полноценно вдохнуть. Его тошнит, во рту кисло, он кусает губу, пытаясь удержать унизительные мольбы и всхлипы. Он не доставит этому ублюдку ещё и такого удовольствия. — Если тебя застанут в таком виде, будет не очень приятно, не правда ли? Что подумают твои коллеги? Будут ли работать с грязной шлюхой, готовой отдаться в туалете первому встречному?       Арс хочет ответить, что его вины нет, он не соглашался на это, он не соблазнял, но молчит, потому что не стоит разговаривать, потому что Запашный — больной извращенец, ему не докажешь, но что-то внутри неприятно колет. Что бы они сказали, если бы увидели? Защитили бы? Или отвернулись?       Арс жмурится, сжимая губы, и просто хочет, чтобы всё поскорее кончилось, чтобы мерзкое трение между бёдер прекратилось, чтобы руки, лапающие бока и задницу, исчезли, чтобы тяжёлое дыхание затихло, чтобы рука с шеи пропала.       Мозолистые ладони раздвигают ягодицы и Запашный кончает — становится мокро и совсем гадко, Арс не сдерживает короткого всхлипа и оседает на пол, стоит Запашному отстраниться.       Всё закончилось. — Ну и чего ты ревёшь? Ничего страшного не случилось, — он ласково треплет его по волосам, снисходительно улыбаясь, словно глупому ребёнку, рыдающему над сломанным карандашом или упавшем с дерева листиком.       Арс отворачивается, неловко вставая, желая как можно скорее смыть с себя чужую грязь и убежать. — Увидимся, — и уходит, вот так просто, будто и правда ничего не случилось.       Арсений растирает шею, боязливо проводя пальцами по бедру. Отвратительно влажно и липко, потому что это сперма. Тошнота скручивает желудок и его выворачивает в раковину, шум всё ещё включенной воды перекрывает звуки, он сплёвывает переваренные кусочки бутербродов и засовывает голову под кран.       Ему холодно.       Он выпрямляется, встряхиваясь, и боль стреляет в затылке, он часто моргает и полощет рот, вымывая привкус рвоты.       Гадко.       Арс делает глубокий вдох и резко проводит ладонью между ягодиц, собирая это и не глядя смывая, снова и снова, пока пальцы не перестают чувствовать.       Ему плохо.       Он вырывает кучу бумажных полотенец, торопливо вытираясь досуха, трёт до покраснения и лёгкого жжения, снова и снова, и всё ещё всё равно ощущает это.       Арс натягивает трусы и штаны, крутится, проверяя, не видно ли ничего, и взъерошивает волосы — пару хлопков по щекам и нездоровая бледность сменяется румянцем.       Он в порядке.