От Джейсона Дина осталось две вещи

У Вероники Сойер новая жизнь — новые друзья в лице Марты и МакНамары, новые интересы и все остальное, по большей части, у Вероники тоже новое. У Вероники новая жизнь — без девушек, похожих на Хезер Чендлер, парней, похожих на Курта и Рэма, и бойфрендов, так сильно напоминающих ей ДжеяДи. У Вероники Сойер абсолютно все новое. Психические заболевания, взрывающиеся во снах подобно динамиту, тоже новые и все чаще и чаще дают о себе знать в образе кошмаров и навязчивых галлюцинаций. Настолько навязчивых и настолько натуральных, что Вероника невольно думает о том, что она сходит с ума, а заметная грань между больным разумом и реальностью стирается быстрее и заметнее для нее самой, чем для психолога, к которому она ходит каждую пятницу по вечерам. Но Шервуд не был бы Шервудом, если бы все здесь работало как нужно, потому она ощущает на себе всю ненужность этих часовых еженедельных посещений специалиста в виде истерик и слез, непроизвольно катящихся из глаз по ночам, когда никто не видит. Панические атаки все больше и больше накрывают ее с головой, не позволяя завершить ненавистное обучение, а таблетки, которые должны были контролировать ее психическое состояние и подавлять депрессию, кажется и не начинали работать. Вероника чувствует горечь на языке. Вероника слышит навязчивые мысли у себя в голове и невольно берется за ручку, начиная что-то строчить в дневнике неразборчивым почерком. След шариковой ручки, расплывающийся из-за капающих с подбородка слез, делает рукописные надписи совершенно нечитабельными. Вероника ощущает его даже здесь, в своей комнате. Видит очертания силуэта краем глаза, чувствует на своей спине интересующийся взгляд, который медленно перемещается правее, к ее руке, продолжающей заполнять расчерченные строчки. Сойер кажется, что, обернись она сейчас, силуэт Джейсона Дина оказался бы перед ней и он, как всегда, усмехнулся, потупив взгляд куда-то вниз, будто бы не следил за движениями бледной руки и не читал, что она пишет, а затем, подняв хитрые глаза, произнес:       — Ужасный этикет, извиняюсь, — слышит Вероника и разворачивается, а в ее глазах мелькает надежда, быстро превращающаяся в отчаяние. Она закрывает лицо руками, размазывая дорожки слез по щекам, зарывается в темные волосы и закусывает губы в попытке не закричать.       Показалось. Ее настроение скачет. Она старается не показывать этого окружающим, психологу, чтобы тот не отправил ее в больницу, — где сервис еще более убогий, чем где-нибудь еще в Шервуде, — родителям и подавляет истерику перед подругами, говоря что ей нужно отойти в ванную и там, стоя над раковиной, глотает слезы очередного приступа, зажимая рот рукой. Она видит его везде — в мимо проходящих парнях в черном, в магазине, в котором ДжейДи любил закупаться готовой едой и слашем, у себя дома по ночам, когда она чувствует себя особенно подавленно и позволяет рассказать все, что творится на душе, галлюцинации. Она ищет его везде — в парнях, даже отдаленно на него не похожих, в вещах, которые он любил, в словах, которые он говорил и которые автоматически произносились в ее голове его голосом, в немецком языке, который знал на отлично, в одежде, которая была ему по душе. И мысль о том, что она особенно часто видит его в школе, убивает Веронику. Разрывает на части, ворошит прошлое когтистой рукой и вызывает в сознании неприятные картины, заставляет выстроившиеся стены Вероники Сойер рухнуть прямо на голову очередным ломающим ребра нервным срывом прямо в классе. Ее освобождают от уроков в тот же день, и она отправляется домой, где пережидает истерику одна в своей комнате. От Джейсона Дина почти ничего не осталось — все его вещи остались у Бада, который после смерти единственного наследника крепко запил и отрекся от последнего, оставшись совсем один. Вероника как-то слышала, что мужчина назвал его «разочарованием семьи, так похожим на свою мать». Возможно, это очередная ее галлюцинация и игры Джейсона в ее голове, но она чертовски хотела бы, чтобы это не было правдой. От Джейсона Дина осталось чудовищно мало. От парня, который погряз в непонимании мира и психологических проблемах, осталась лишь могильная плита и Вероника Сойер с отравленным разумом, который так и норовит подставить ее. Потому, когда отчаяние накрывает ее волнами, подобно бушующему шторму, она непроизвольно оказывается у могильного камня с изображением слишком знакомого лица. Она снова рыдает, снова старается стереть слезы и держать себя в руках, но все летит к чертям стоит ее глазам в который раз пробежаться по надгробию и дочитать последнюю строчку. Дата рождения и смерти. Все. Никакой цитаты, вроде «лучший друг» или «прекрасный, любимый сын». Ни-че-го.       — Я больше не могу так жить, ДжейДи! Я больше не могу! — Она кричит, бьется в истерике и не может остановиться. Ощущение удушения не отпускает ее, потому девушка оттягивает ворот рубашки и сжимает руку в кулак, когда пытается вытереть дорожки слез и проморгаться, чтобы видеть хоть что-то из-под застилающей глаза пелены.       — Я хочу жить нормальной жизнью! Жить как все — без истерик по ночам, без срывов на уроках, без постоянных жалостливых взглядов, без клейма девушки самоубийцы! — Сойер мотает головой в разные стороны, сцепляет зубы и пытается отдышаться. — Я везде тебя вижу! Я схожу с ума, ДжейДи, ведь я постоянно ощущаю твое присутствие и слышу твой чертов голос! Вероника падает перед камнем на колени, кричит, проклинает, говорит о том, как сильно любит и ненавидит одновременно, и держится за надгробие так, будто оно может спасти ее, вытащить из черного моря безумия, которое он за собой оставил. Силы очень быстро ее покидают. Вероника больше не плачет, в ее горле нетерпимо садит и в коленях что-то отдается туповатой болью, а в голове после такого выброса неразбериха и резь, бьющая по вискам.       — Дай мне отпустить то, что было, — она поднимает взгляд на изображенный в камне портрет и поднимается на ослабшие ноги. Вероника отряхивает колени и ее ладони мешаются с кровью и грязью, а затем разворачивается и уходит, чувствуя в груди пустоту. Сойер уходит и чувствует на себе взгляд. Его взгляд.

***

Вестербург встречает ее всегда одинаково — сочувствующими взглядами, когда она проходит мимо, обхождением тупых и довольно аморальных шуток, из-за которых подростки иной раз не могли заткнуться, порожденных одной темой, от которой Веронику буквально выворачивает. Суицид ее парня стал известен многим позже — какой-то придурок стал строить теории и потом все раскрутилось как-то само. Вероника слышала даже, что кто-то был очень близок к тому, чтобы разгадать все их с ДжеемДи секреты, и она с опаской поглядывала на брюнета, сидящего напротив и отстраненно наблюдающего за проходящими людьми в окне.       — Не смотри на меня так, — ДжейДи оглядывает свою девушку и кивает на кучку очередных болванов, спорящих о причине его суицида. — Они ничего не поняли при моей жизни, после моей смерти они не догадаются уж тем более. Просто вспомни с кем ты учишься и расслабься, Вероника. Мы умнее всего Вестербурга вместе взятого. И ей, почему-то, становится легче, когда ее галлюцинация в очередной раз ухмыляется и смотрит в окно. Ее сердце ноет, в висках стучит, но она счастлива — будь ДжейДи жив он наверняка сказал бы то же самое и ухмыльнулся бы также, заставив ее сердце пропустить удар и улыбнуться, показывая всю свою натуру влюбленной девчонки. Но ДжейДи умер, а это очередная игра разума, в котором навсегда поселился брюнет в черном тренче. Вероника понимает, что это не нормально, что она действительно съезжает с катушек и что навязчивые мысли начинают доканывать ее, разрывать череп своим количеством, но сделать с этим ничего не может. Как и с тем фактом, что она действительно больна настолько, что видит его силуэт все чаще день ото дня, что ранее молчащий и исчезающий Джейсон становится все говорливее и реальнее, что, кажется, коснись его и он не исчезнет — накроет руку своей и снова скажет что-то глубоко философское и чертовски больное на голову, что снова придется ей по душе. От Джейсона Дина остался шкафчик, мимо которого Вероника проходит даже чаще, чем должна была. Она наматывает лишние круги по школе, останавливается в потоке учеников и остается после звонка, касаясь холодного металла и висящего замка. Она знает его код. Вероника запомнила его даже не понимая, что делает, когда впервые увидела Дина у шкафчика, забирающего нужные вещи для урока немецкого. Простой пароль, который, как думала Вероника раньше, имел сакральный смысл связанных вместе чисел, отпечатался в мозгу настолько хорошо и четко, что теперь без проблем всплывал во снах каждую ночь, пугая и заставляя просыпаться, пока не приснилось чего похуже. ДжейДи тогда отвел глаза в сторону, потерев рукой шею и хотел было закурить, когда вместо дыма в воздухе растворился сам, оставляя Веронику одну в окружении мыслей о числах.       Восемь. Один. Четыре. Три числа начали приходить Веронике во снах после последнего посещения кладбища и сказать, что ей было не по себе от внезапно поменявшихся снов, было равносильно тому, что не сказать ничего. Теперь вместо смертей Чендлер, Келли и Суинни она видела ДжеяДи, его смерть и код от шкафчика, навязчиво лезущий во все уголки сознания. Вероника восприняла это как очередной звонок к новой стадии сумасшествия и снова вернулась к надгробию, садясь рядом и разговаривая с Джейсоном — долго, почти что до самого вечера, когда ей нужно было снова садиться в машину отца и ехать черт знает куда черт знает к кому за черт знает чем. Веронике, видит Бог, не помогало ничего, но она упорно ездила к психологу, укрепляла свои стены день за днем чтобы потом опять взорваться и оказаться у могилы Джейсона Дина с режущей болью в висках и пустотой в районе груди.       Восемь. Один. Четыре. Дело шло к экзаменам и день икс пришел даже быстрее, чем Сойер могла бы предположить. Вероника упорно готовилась к поступлению в университет и скорому переезду отсюда к чертовой матери в случае одобрения ее письма. Подальше от Шервуда, подальше от Огайо, подальше от могилы ДжеяДи, которая упорно держит ее, связывает с владельцем и не дает спокойно вздохнуть, заставляя захлебываться отчаянием снова и снова. Джейсон Дин с появлением цифр и размышлением о последних снова стал немногословен — он все также ухмылялся, подкалывал ее и выдавал саркастичные комментарии к той или иной ситуации, но тех монологов, которые были при кошмарах, больше не было, а чем больше восьмерок, единиц и четверок появлялось на полях в ее дневнике, тем разочарованнее выглядела галлюцинация Дина в ее глазах. Накануне экзамена Вероника исписывает свой дневник тремя цифрами под грустный и тяжелый взгляд Джейсона, снова плачет, хотя не знает, почему, но не сопротивляется и не пытается стереть дорожки соленых слез — нервная система снова давала сбой, воспоминания о погибшем парне заставляли ее ломаться изнутри и навалившиеся экзамены делали свое дело, вновь играя с Сойер злую шутку. Она ложится спать опустошенная, а восемь страниц ее дневника оказываются заполнены одним и тем же, выведенным до побеления костяшек и оставления следов на следующих страницах. Кодовая комбинация замка Джейсона заполняет ее разум беспрепятственно. Первым экзаменом, который она посещала, было право. Она нервничает, крутит ручку в руках с темно-синим маникюром и старается привести себя в порядок, собраться с мыслями и подготовиться к тому, чтобы нормально написать все то, что решит ее судьбу в дальнейшем и ждет, пока организатор экзамена раздаст остальным конверты, которые им всем предстоит вскрыть, тем самым запустив обратный отсчет.       Обратный отсчет. Вероника ерзает на стуле, по спине пробегают мурашки и она сглатывает, готовясь увидеть перед собой картину с ДжеемДи, держащим бомбу или его самого, — еще целого, будто только-только переведенного в Вестербург Хай, — но, поднимая взгляд, она видит лишь женщину в черном, складывающую конверты на стол ученикам с передних парт. Она хорошо пишет экзамен и заканчивает чуть ли не к самому концу, постоянно перепроверяя бланк ответов, но затем, набравшись храбрости, откладывает конверт в сторону и уходит. Ее следующий экзамен через месяц, а сейчас нужно просто прийти домой и отдохнуть. Вероника идет по коридорам с закрытыми дверьми в классах. Школа кажется абсолютно пустой, в здании тихо и она ощущает себя почти что единственным человеком на земле с тяжелым ощущением в груди. Сойер в упор не замечает, что делает круги мимо кафетерия и библиотеки, петляет между этажами, ходя туда-сюда только ради того, чтобы вновь пересечься со знакомым черным шкафчиком. Она ловит себя на этой мысли очень поздно — возможно, когда по счету идет четвертый круг и когда записка оказывается в ее руках, а возможно тогда, когда руки сами набирают код. От Джейсона Дина осталось чертовски мало — могильная плита, искалеченная Вероника Сойер и шкафчик, у которого она стоит и рассматривает его вещи в темных оттенках. Девушка проводит рукой по холодному металлу, тянется к какой-то черной тетради и смотрит на надписи на немецком, написанные черной ручкой. Ей чертовски жаль, что она не понимает, что там написано, но надпись «ich liebe sie» привлекает ее даже больше, чем должна из-за выведенного контура букв, по которому не раз проходила ручка. Она ставит тетрадь обратно и задерживает руку на корешке чуть дольше, чем должна, переводит взгляд на записку и грустно улыбается, когда в глазах вновь начинает все плыть. Она сжимает клочок бумаги и кладет его на тетради. Слова даются ей тяжело.       — Дай мне тебя отпустить. Вероника закрывает шкафчик Джейсона, прислоняется к нему лбом и стоит так несколько секунд с закрытыми глазами, а затем, хлюпнув носом, отстраняется и уходит, не сдерживая слез. Вероника Сойер впервые за долгое время не чувствует себя опустошенной.