сирота

Тэхён — полный слёз сосуд. И когда-нибудь Хосок выпьет его до дна, просмаковав с горечью каждую слезинку. Покоцанную поверхность старого деревянного стола, сохранившегося ещё, наверное, с прошлого века, покрывают прозрачные струи закатного солнца. Один робкий лучик медленно плывет по дереву, неуверенно преодолевая оконные рамы и стёкла, пока не касается чьей-то бледной руки, смиренно застывшей в одном положении. Касается, лижет шершавую кожу теплом и снова уходит, оставляя после себя лишь неприятный холодок. В комнате стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием половиц в комнате сверху. Юноша, сидящий за столом, склонил голову, пряча глаза от света. Серьёзный взгляд его упирается в одну точку, словно зачарованный, заплывший пеленой тяжёлых мыслей. Луч внезапно бьёт прямо в глаз, заставляя подростка зажмуриться и, наконец, очнуться. Он медленно, словно не совсем проснувшись, обводит глазами комнату, а потом, словно вспомнив о чем-то важном, судорожно дёргается в сторону выдвижки, доставая из стола небольшую книжку, плетёную чёрной кожей, местами содранной и потертой. Он открывает ежедневник на первой попавшейся странице. «Сегодня я помогал сёстрам прибирать задний дворик. Там было много мусора, но я не ленился и вычистил все, до последнего» «Сегодня ко мне приходили четвёртые родители. Я был послушным и отвечал на все вопросы. Они много улыбались, но я не видел в их улыбках ничего искреннего» «Сегодня был день большой уборки, все мои сёстры и братья чистили наш дом. И я помогал им в этом» «Мои младшие братья сегодня хотели сбежать. Они звали меня с собой, но я отказался. Их поймали и очень строго наказали. Больше я ничего не знаю» «Мне нравится в нашем доме. Но я бы хотел, чтобы он стал чуточку добрее ко мне» «почему я терплю…» «Сегодня во время занятий пошёл первый снег. Я смотрел на него и мечтал упасть на землю и растаять точно так же» «Мне нравится слушать как Хосок-ним читает нам на литературе. Его голос успокаивает меня. Я бы хотел слушать его перед сном, но я боюсь» Взгляд его медленно проплыл по старым неряшливым записям. Одна страница пропитана слезами насквозь, и ни одного слова разобрать невозможно. Он и не хочет перечитывать — картинка в его голове и так слишком ярка. А на другой странице буквы наскакивают одна на другую, словно стремясь обогнать мысли. Листы на ощупь будто всё ещё тёплые от трения. Юноша улыбается краем губ. Нужно написать что-то сейчас. Конец ручки, обхваченный костлявой подрагивающей рукой, замирает в паре сантиметров от бумаги, словно бы задумавшись, а, собственно, есть ли смысл что-то писать? Есть ли смысл в тысячный раз повторять одни и те же фразы, зациклившись на одном и том же моменте, застряв в одной точке и даже не пытаясь выбраться? Однако спустя пару мгновений тело пробивает внезапная дрожь, точно такая же, как и сотни раз до этого, пронизанная безотчётным испугом и в то же время смирённой покорностью жертвы. И ручка, наконец, оставляет свой мраморно-синий след на бумаге. За несколько минут он уже успевает запачкать ладонь в чернилах и слегка помять край листа. Сегодня он особенно неаккуратен, словно бы невыспавшийся, с пустой головой. Юноша, полностью погрузившись в омут своих мыслей, совершенно не замечает ничего вокруг, в том числе и глухих чеканных шагов за стеной, в коридоре. Дверь скрипит. Подросток вздрагивает и рефлекторно прячет дневник под футболку, слегка поворачивая голову и натыкаясь на чужой тяжёлый взгляд, устремлённый прямо ему в глаза. Мужчина перед ним — худощавый, высокий, без слов закрывает дверь в комнату, а после, вновь повернувшись лицом к сироте, выжидающе смотрит тому в лицо, слегка приподняв брови. Юноша опускает глаза, тщетно пытаясь изобразить безучастность. Он знает, что с ним собираются сделать. Опять. — Тэхён. Тэхён сжимает зубы, упорно стараясь раствориться в воздухе, словно пар, разлететься по комнате, спрятавшись от чужих глаз, холодком в последний раз коснуться лица Чона и кинуться в окно внезапным сквозняком, а потом… далеко-далеко, без остановки, лететь без крыльев и… — Ким Тэхён! — смотритель делает шаг вперёд, и Ким вынужден поднять свои мыльные глаза, чтобы вновь поиграть в гляделки и вновь проиграть. Он рефлекторно сжимает во вспотевших ладонях ткань чёрных выглаженных брюк, чистых и накрахмаленных, ведь неряхой здесь быть — категорически запрещено. Мужчина замечает этот жест беспокойства и слегка улыбается, и Тэхёну за столько раз всё ещё непонятно, почему — от осознания своего превосходства или же в качестве какого-никакого утешения. Но от этого лишь мурашки бегут по всему телу, как обычно, ведь оно знает, что ничего хорошего эта улыбка не предвещает. И Тэхён вновь опускает глаза, а через секунду оказывается в ужасной близости к чужому лицу, силой притянутым за подбородок, едва не свалившись со стула, в последний момент успев руками ухватиться за край чужой рубашки и испуганно молча взглянуть вверх. Кожа под чужими пальцами начинает нервно пульсировать, и Ким из-за стыдливого шума в ушах едва может расслышать горячий шёпот, волной обдающий его губы. — Я учил тебя смотреть в глаза, паршивец, — Хосок кривит рот и хмурится, и со стороны кажется, что подросток ему глубоко отвратителен. Но на деле по телу уже успевает пробежаться похотливая судорога, в восхищении отнимая последние зачатки контроля над разумом, превращая Чона в вирус, глюк — сбой системы. Которым, глубоко внутри, он быть не желает. Но пока лишь с силой отталкивает хрупкое нескладное тело на жесткую кровать у стены и на мгновение замирает, приглядываясь. Да, всё как обычно, он доминирует, Тэхён подчиняется. Тэхён дрожит и плачет, больше не пытается кричать и спасаться. Тэхён уже не тот, что в начале, но тело его всё такое же мягкое, неокрепшее, нежное, совсем как у ребёнка. Хосока заводит до маниакального блеска в глазах. Сначала он ласков, целует в макушку, несильно сжимая подрагивающие бледные запястья, мажет губами по чужим щекам, собирая по капелькам уже успевшие пролиться слёзы. Оглаживает бока, заставляя Кима изогнуться, неосознанно отстраниться, слабо отторгнуть, а потом поспешно зажмурить глаза с намокшими ресничками, тихо зашипев от укуса прямо в ключицу — любимое место Хосока, вдоль и поперёк покрытое синяками всех оттенков — старыми и новыми, и словно бы теми, что ещё только должны появиться в ближайшем будущем. Чон, кажется Тэхёну, никогда не перестанет терзать его, никогда противные метки не сотрутся с его юного тела, какими бы маслами и мазями он их не покрывал. Хосок сжимает и покручивает между пальцев розовые шарики сосков, проскользнув ладонями под огромную белую рубашку Тэхёна. Юное тело нагрелось от чужих прикосновений, как бы противно и стыдно не было. Хосок в тишине ласкает его, зубами медленно расстёгивая пуговицы одну за другой. Тэхён слабо пищит, ощущая на своей груди влажный горячий язык, оставляющий блестящий след на коже, облизывающий затвердевшие соски. Ким вздрагивает и вжимается в жёсткий матрас, чувствуя как в животе поднимается шквал эмоций, когда мужская слегка шероховатая рука медленно оглаживает рёбра и тазобедренные косточки, так плавно и нежно, что до дрожи. Тэхён сжимает ноги в коленях, напрягаясь и краснея, понимая, что всё внутри него трепещет от ласк, что он готов, что он хочет, но не так, не здесь… Он хочет так, чтобы с самого первого раза было приятно, чтобы не вздрагивать по ночам и не давиться слезами от воспоминаний и фантомной боли внизу живота. Он хочет по любви. Он хотел. Но сейчас лишь вновь лежит, скованный без цепей, запуганный, побитый, как бедная дворняжка, отдаваясь в руки своему ненавистному возлюбленному. Хосок резко сдирает с него брюки, вырывая из томительных грёз о лучшем исходе, заставляя обратить жалобный взгляд из-под припухших век на него. Тэхён всхлипывает, прикусывая трясущиеся губы, и умоляюще вертит головой в разные стороны, надеясь, что может сейчас, в этот раз Хосок вразумится и остановится вовремя, пока не совершил большую ошибку. Пока не закопал себя и Тэхёна ещё глубже. Хосок накрывает мокрые губы горячим поцелуем, впиваясь в розовую кожу со всей своей больной любовью, со всей своей ненормальностью и отвратностью, пытаясь забыться и внушить себе, что всё так, как он и хотел. Но он хотел не так. Он не хотел ломать Тэхёна, он не хотел. Он просто не смог сдержаться, а сейчас не может остановиться. Он бы стер чужие слёзы, он бы бросил всё это, он бы убил любого, если бы Тэхён попросил, но Тэхён лишь молча плачет и не смеет сказать ни слова. А Хосок лишь молча убивает. Не любого. Тэхёна. Он стягивает нижнее белье Кима, не отрываясь от губ, и грубо обхватывает напряженный орган, оттягивая тонкую кожицу и по-хозяйски проводя ладонью вверх-вниз, заставляя Кима застонать в поцелуй и ещё больше потеряться в своих чувствах. Хосок размазывает смазку по члену, умело играя пальцами. Он словно спешит куда-то, сразу же опускаясь чуть ниже и надавливая двумя пальцами на сжатую дырочку. Тэхён как обычно до ужаса узкий и твёрдый, напряжённый. Он дёргается и разрывает поцелуй с неприличным влажным звуком. Тонкая ниточка их смешанных слюн опускается на обнажённую подростковую грудь, непрестанно вздымающуюся словно после долгого бега. Хосок прикладывает силу, чтобы раздвинуть ноги Кима, в одно мгновение достаёт смазку из заднего кармана джинсов и выдавливает небольшое количество себе на пальцы и на зад Тэхёна. Ловким движением он растирает холодящую жидкость по чужой коже и, с присущей ему внезапностью, вставляет первый палец, чувствуя как горячие стенки внутри Тэхёна моментально прилипают к нему со всех сторон. Тэхён охает, сжимаясь вокруг него дрожащими рывками, а Хосок безумно хочет почувствовать эту вибрацию на своём члене. Терпение в нём по капельке начинает испаряться, отчего темп движений руки увеличивается, причиняя Тэхёну небольшой дискомфорт, а вскоре и вовсе боль, от того, что молодой зад не был готов принять в себя второй палец уже спустя минуту после первого. Ким сжимает простыни, оставляя на белье мокрые следы от вспотевших ладошек, в лёгкой панике задыхаясь и пытаясь сдвинуть ноги вместе. Естественно, никто ему этого не позволяет, принуждая лишь терпеть, терпеть и молиться, что на этот раз обойдётся без неоправданных травм. Тэхён апатично поливает кровать слезами, стараясь не смотреть на лицо Хосока, исказившееся от вожделения, и на свои худощавые ноги, покрытые засосами и царапинами с прошлого раза. Бёдра его трясутся неимоверно, словно в припадке, а Хосок лишь вставляет третий палец, заставляя Тэхёна беззвучно зарыдать от беспомощности и боли, не физической, что не столь сильна, чтобы довести до слез, но внутренней, разрывающей его на кусочки уже который год. Хосок упивается чужой и своей болью, с легким безумством наблюдая, как пальцы в ужасно быстром темпе выходят и заходят, размазывая внутри подростка потеплевшую смазку. По ощущению там ужасно влажно и горячо и, должно быть, приятно. Хосок готов кончить от одной мысли о таком Тэхёне. Он и представить не мог, чем всё кончится, увидев впервые сиротку в смешных шортиках по колено, просящего его о помощи в химии. Тэхёну тогда было всего 15, когда Хосок осознал, что вляпался по полной. Но Хосок тогда ещё не мог понять, как сложно будет выбираться из этой ямы. Чон приставляет пульсирующий член к дырочке Тэхёна, ещё даже не вытащив пальцы. Ким выдавливает из себя жалобный стон, почувствовав инородное тело совсем близко. Он приподнимает голову и встречается взглядом со старшим. Большие тэхёновы глаза в один момент наполняются очередными слезами, в тот же момент хрусталиками скатывающимися по липкой щеке. Хосок, не прерывая зрительного контакта, резко вытаскивает пальцы и вставляет свой член заместо них. Вся болезненная импрессия Тэхёна в самых мельчайших подробностях отражается в сухих глазах напротив, в помутневших, забывшихся, потерявшихся глазах Хосока, сбившегося с правильного пути. Время замедляется. Последний красноватый лучик солнца скрывается за зданием. Комната погружается в сумерки. Вокруг стоит жуткое безмолвие, слишком спокойное для бесконечных безумств, происходящих в этих стенах. Слишком тихое для Тэхёна с покрасневшим и опухшим лицом, исказившимся от пронзающей боли во всём теле. Слишком тихое для Хосока, сотрясающегося мелкой дрожью наслаждения, взрывающегося неправильным чувством, некрасивым, страшным. Они замерли, словно скульптуры, замерли, глядя друг другу в глаза с пугающе разными выражениями. Застыли, окоченели, растрёпанные, безобразные, глубоко несчастные и ужасно глупые. Хосок не поймёт, что то была последняя капля, Тэхён не поймёт, что исправить уже ничего нельзя. И двое исчезнут навеки — один выйдет из комнаты, другой останется в ней навсегда.