Слишком реалистичное ханахаки

Катсуки открыл дверь, немного надменно всматриваясь в низкую фигуру, маячившую перед входом в квартиру. Дэку — со своими чертовыми жёлтыми глазами, насквозь пропахший перегаром и рвотой, с мутным взглядом, почти никогда не трезвеющий — стоит перед блондином и болезненно улыбается. Сломанный Дэку. Видеть это было искренне жутко. Бакуго уже пару раз за полгода вытаскивал этого задрота из петли, тройку — с крыши, бесчисленное количество раз отбирал лезвия, взрывал таблетки, уводил с вокзалов: словом, всеми силами заменял чертовому Дэку курицу-наседку. А он пил, упарывался и рыдал, все время, а потом приползал к Катсуки и засыпал около его постели. Блондин знал, что друг в него влюблен, но никогда не думал, что эта сраная любовь может проявиться вот так. А Бакуго было совестно. Поэтому он слушал пьяный бред Дэку на своей кухне (Бакуго-сан ничего не говорила матери Мидории, ибо не видела в этом смысла. Глядя в ярко-желтые глаза Изуку, казалось, что спасти его невозможно), слушал, как задрот, захлебываясь, рассказывал о том, какой же он бесполезный. Шептал, что Катсуки был прав… «Всегда-всегда-всегда прав, всегда был прав» — как заезженная пластинка, и Бакуго почти никогда не выдерживал этого, рассерженно что-то шипя и доставая заранее подготовленный энергетик из холодильника и пялясь на постоянного гостя. Тот зарывался дрожащими пальцами в свои зеленые волосы (символ тления, разложения, тоски и безумия — Бакуго знал наизусть) и несколько последующих минут его губы беззвучно двигались, будто он твердил мантру, а потом Дэку шептал слова благодарности, и Катсуки выдавал подобие оскала со слишком явно сочившимся сочувствием. Бакуго всегда было интересно проверить Дэку на прочность. Унизить, заставить восстанавливаться, а потом наблюдать, как этот задрот возвращается. Слабый, стремящийся за совершенством. Сейчас Катсуки ненавидит себя за это. Ненавидит эту часть в героях, кричащую, что они — это идеал, что к такому нужно стремиться. Сейчас он хочет просто прижать к себе Изуку, разорванного на части и сломленного, зарыться носом в его волосы и услышать запах надежды, а не отчаяния. Однажды он сделал это. Обнял Дэку, шептал что-то успокаивающее, потому что видеть такого Мидорию невыносимо. И задрот плакал, кричал «Почему я?», что-то про Всемогущего, про то, как кумиры его детства разбили его вдребезги, а чувство вины душило Катсуки. Он держался, гладил Изуку по спине, извинялся. Будто это могло помочь. Желтые глаза — цвет болезни, и Дэку, смотря на свое мутное отражение в чайной ложке, бормотал про то, что он заболел ханакаки, только вместо человека — героика, а вместо красивых цветов — желудочный сок и спирт. — Можешь заливать что угодно, задрот, но блевать на мою кровать это тебе право не даёт. Бакуго и сам сломан и уничтожен, задушен чувством вины, и в Юэй из-за этой кутерьмы его рейтинг стремительно падает. Учителя непонимающе смотрят на Катсуки, просят его взяться за голову, но всё, что может блондин — взяться за голову Дэку, мягко собирая волосы в ладони, и наблюдать, как он опустошает желудок, жалко рыдая в перерывах с рвотными позывами. Дэку больше не никчемный. Дэку больше не слабый. Он сломан, перестал быть собой, перестал стремиться к чему-либо, а его сраные желтые глаза раздражают Бакуго ещё больше, чем ежедневные поблевки. Этот символ неизбежности, это отражение рассыпавшейся на куски души, и Бакуго шипит, ему хочется выколоть нахрен эти глаза, чтобы больше не отравляли своей желтизной его, Катсуки, жизнь. Поэтому сегодня Бакуго смотрит на дверь и молча её закрывает, а Дэку только всхлипывает и уходит, без слов, без мольб пустить его, без стремления войти. Изуку вообще перестал пытаться сделать что-то, он уходит сразу после того, как видит намек на возможное поражение. И Катсуки бьёт стену своей комнаты, сбивает костяшки в кровь (как глупо), потому что он не может успокоиться, когда его «друг детства» в таком состоянии. Как быстро ты переобулся в воздухе, Катсуки Бакуго. Ещё вчера это был «никчемный Дэку, с которым я не хочу иметь ничего общего», уже сегодня он «мой друг детства Изуку». Следующую неделю блондин ходит к психологу, который пытается уверить Бакуго, что неисполнение мечты Мидории — это не его вина. Катсуки слышит, но не слушает, потому что у него нет времени выслушивать этот бред. Конечно, он не виноват, что Дэку беспричудный. Конечно, это не его вина. Его вина в том, что ему надо помочь. Помочь Дэку. Катсуки сидел за столом, безучастно водя карандашом по блокноту, продолжая сверлить себя самокопанием. Он не герой, он злодей. Он убил человека. И Всемогущий убил. Бакуго знал, что этот ублюдок что-то сказал, не перекладывал на него вину, но считал его в той же степени виноватым. Но сколько бы Бакуго не рычал, не злился, не взрывал лица одноклассников — Дэку был в его голове. Уничтожающий Катсуки, видимо, мстя. Очень продуманный план. * * * Он убил на поиски Мидории три дня (тот ушёл от матери в тот же день, что Бакуго начал его искать, что заставляло Катсуки шипеть от досады). За три чертовых дня он повидал всю отвратительную ему часть населения, шесть раз подрался, пару раз чуть не удержался от выпивки, и попытался трахнуть шлюху, но вырубился почти в самом начале. В итоге он нашёл Изуку и знакомой этой проститутки (которая ещё долго смеялась над Бакуго, но ему было плевать), вломился в дверь и присел перед Мидорией на корточки, вглядываясь в уже ставшие привычными глаза с желтыми радужками. Смотрел прямо и жестко, в его взгляде не было ни капли жалости, он привел Изуку в чувства пощечиной, заставляя сосредоточиться на реальности, и выплюнул в лицо: — Тебе нужна помощь, чертов задрот? Катсуки ушёл бы, если бы Дэку ответил неуверенно или даже отрицательно. Бакуго бы справлялся со своей привязанностью, а не с проблемами никчемного неудачника. Но Мидория смотрел на него с благодарностью, с уверенностью и с облегчением, он твердо сказал: «Да», и Катсуки улыбнулся — не он один провел неделю в самокопании. Катсуки прижал Дэку к себе, снова вслушиваясь в то, как он плачет и бормочет что-то про любовь, про то, что он дурак, и про то, что это слёзы счастья. — Я больше никогда не буду сдаваться, Каччан, — шепчет этот идиот, и Бакуго зарывается в зеленые волосы (цвет весны и надежды, Катсуки помнит наизусть). — Только попробуй нарушить своё обещание, чертов задрот, — Мидория в его руках содрогается ещё сильнее, слыша его голос, и Катсуки думает, что пропал бы без этого парня, что он обязан был его вытащить. — Мы пройдём через это вместе, Изуку.