Виноград

Артём вообще никогда не был сторонником отношений типа “попугаи-неразлучники”. Жизненное пространство оно, блин, всем нужно - и Тёме нужно иногда в бар стаскаться, и Валентину с какими-то там своими приятелями в кабак сходить, и вообще. Проблем с этим у них никогда не было. И к валиным командировкам, сборам и прочей армейской хрени, в которой Артём не больно желал разбираться - но уже начинал, а как иначе, когда живешь с полковником, - Тёма тоже уже привык в какой-то мере. Не нервничал как наседка, во всяком случае и не нагнетал. Скучал, конечно, просто пиздец как, особенно если Лебедев не появлялся на горизонте дольше двух дней. В таком случае он начинал атаковать полковника смсками. Никогда не слал фоток - хотя хотелось что-нибудь компрометирующее завернуть. Да хоть утреннюю фотку в зеркале, после душа. Тёма знает, полковник бы оценил. Точнее, Валентин оценил бы сам вид, а вот подобное фото у себя на телефоне - навряд ли. За такое можно было и в лоб получить, причем всерьез. Так что Тёма обходился текстами и тоже старался быть не сильно экспрессивным. Но больше всего Тёма не любил, когда Лебедев в этих своих командировках задерживался. Ничего не мог с собой сделать, выкручивало всего изнутри. Так и в этот раз - получив привычно лаконичное сообщение от Валентина “задержусь на сутки”, Тёма не заорал “Да, блять, опять, что ли, полковник, я ж сдохну!” только потому, что катил в метро домой - машина у них же в мастерской на профилактике стояла. Поэтому вместо сердитых воплей Тёма бубнил всю дорогу. На сутки, блять. Ага. А чё не на двадцать четыре часа? Может хоть на двадцать три? Блять, блять, блять! Старушка, сидящая рядом обозвала наркоманом и отсела подальше, благо вагон уже был пустой. Вообще, старушенция не сильно ошибалась - зависимость у Тёмы определенно была и, возможно даже, немного нездоровая. С другой стороны, послезавтра ведь суббота, это хорошо. Занятий в вечерке нет, с работы пораньше свалит. В квартире и так всё нормально, но можно будет ужин нормальный приготовить, а то Тёма разрывался между котлетами и заказом пиццы, он после вечерки притаскивался в десятом часу, вообще не до готовки было. Но, блять, это всё равно еще целый день без Лебедева, целая блядская суббота, когда нужно будет себя чем-то занять, чтоб не свихнуться от желания потрахаться, накормить полковника ужином и завалиться наконец-то спать в обнимку. Где-то между этими тремя основными делами еще рассказав о всяких будничных мелочах, которыми хотелось поделиться. А то разговаривать с кактусом Гошей уже заебало. Слушатель из него только чуть лучше, чем из Питона. “Если ты скажешь, что задержишься еще на сутки, я за себя не отвечаю” - пишет Тёма днём из магазина, в котором уже минут пятнадцать придирчиво тычет пальцем в охлажденное мясо. “Не забывай, у меня в заложниках Гоша”, - вдогонку, выбрав-таки приличный кусок. Особой любовью к кактусу Лебедев не отличался, но шуточки про Гошу-заложника как-то прижились. “Сегодня в девять приеду”. У Лебедева всегда всё кратко, лаконично и чётко. Тёма ни разу не смог развести его ни на длинную смс, ни на какой-нибудь завалящий смайлик. Зато новость хорошая. Воодушевленно строгая салат Тёма размышляет о насущном - Лебедев сначала к себе домой заедет? Или с самолёта к Тёме? Или в штаб сначала? По времени разницы никакой - если Лебедев сказал “буду в девять”, значит будет в девять, а вся разница только, блять, в одежде. Точнее, в форме. И не отрезать себе пальцы, нарезая салат и думая о полковнике в форме просто пиздец как сложно - но Тёма справляется. Заталкивает мясо в духовку, салат в холодильник, а себя - в душ. На вечерний душ в отсутствии секса тело реагирует мгновенно, будто Артём долбанная собака Павлова, только со стояком и слюноотделением при мыслях о Лебедеве. - Блять, - только и вздыхает, проводя ладонью по вставшему члену, но передумывает. Отмывается, блять, до скрипа - и валиным гелем, да, хотя у Тёмы свой тоже с прикольным запахом, но это тоже традиция, нашаривает на полке смазку, и легко толкает в себя пару пальцев, выгнувшись от пиздец какого недостаточного, слабого, почти, блять, призрачного удовольствия. Впрочем, основная задача у него сейчас просто подготовиться, чтобы не тратить на это время потом, потому что Тёма планирует затянуть Лебедева на диван прям с порога. Просто нахуй всё остальное, можно даже без “здравствуй”. Но всё идёт как-то немного не так, в основном потому, что Тёма правда трепло и без “здравствуй” не может. Точнее без: - Так, блять, ужин готов, я готов, ты задержался на сутки, я пиздецки скучал. Тёма выдаёт это всё просто на автомате, без подключения к мозгу, четко понимая - он, блять, не дойдёт до дивана. Определенно не тогда, когда Валентин, окинув его взглядом, предлагает: - Ну покажи, как скучал. Хер знает, насмешничает он или что - но Тёма думает, что дело в том, что эта наркотическая зависимость у них обоюдная, взаимная. Точнее, Тёма обычно так думает, а сейчас просто опускается на колени, глянув снизу вверх, довольно оскалившись во все тридцать два зуба. Домой полковник точно не заезжал, не переодевался. Тёма смотрит голодно, жадно, с ума сходя от этого взгляда из-под надвинутой на лоб фуражки. Форменный ремень расстегивает с профессиональной ловкостью - уж сколько раз он с полностью одетого полковника брюки стаскивал - не счесть. Китель почти никогда не трогал. И фетишно, и вообще, зачем время тратить? - Скучал, говоришь, гопота чертановская? - сильные пальцы зарываются в короткий ёжик волос на затылке, заставляя запрокинуть голову, что Тёма и делает, распяливая рот в широченной ухмылке. Это ему вообще не мешает управиться с ремнём и потянуть вниз брюки. Но Лебедев, блять, обламывает - свободной рукой по запястью ударяет, кивает: - Доставай ремень. Тёму от этой властности в голосе всегда вело, с самого первого дня, с самого знакомства, и чем дальше - тем хуже. Точнее лучше. Точнее, Артём просто достаёт этот блядский ремень из шлёвок, потому что - ну нахер спорить с полковником. - Блять… - скулит восторженно, когда Валентин ему обе руки за спиной этим ремнём накрепко стягивает. - Блять, Валь… Снова рука в волосах, и Тёма предвкушающе облизывает губы, жадно подаваясь ближе, со стоном обхватывая губами крупную головку. Валя ещё несколько секунд помогает рукой, направляет, а потом Тёма наконец-то насаживается на член глоткой, растянув губы у самого корня, и глянув на Лебедева снизу вверх. Блять, да. У Валентина взгляд такой, что должен бы насквозь прожигать. - Молодец, - шепчет на выдохе, чуть ослабив давление на затылке - Тёма сдвигается назад, чтобы снова скользнуть языком и губами по всей длине. - Вот так. Артём сам прекрасно знает как. Он, блять, домашняя звезда горлового минета - Лебедев бы так не выразился, конечно, но Тёма и сам слова может подобрать. Брать в рот ему нравилось. Просто пиздец как нравилось, вообще-то. Особенно вот так, глубоко, чтобы член глотку распирал. Чтобы Валя на затылок двумя руками надавливал, чтобы смотрел сверху вниз, прожигая взглядом. А когда отпускает, запрокинув голову на вдохе, Тёма вылизывает, блять, каждую венку на толстом члене, сосёт увлеченно, дразня кончиком языка головку, стонет, постепенно насаживаясь горлом снова, снова чувствуя как на затылок ложатся ладони. Валентин всегда двигается идеально - медленно, глубоко, ритмично. Трахает Тёму в рот, почти не переставая смотреть в глаза, и Тёму это пиздец как заводит. Он обычно дрочит себе, пока полковник его в глотку дерёт, но сегодня руки связаны и возбуждение только копится, копится жаром в паху, тяжестью в яйцах, пульсацией в крепко стоящем члене, недвусмысленно натягивающем тонкую ткань домашних штанов. Эта картина и от Валентина не укрывается - он отстраняет Тёму от себя, глянув одобрительно и на распухшие губы, и на тёмин стояк, проводит головкой по губам - Тёма успевает языком приласкать, слизнув несколько капель смазки, а потом, блять, отстраняется, подтянув брюки с бельём, и Тёму легко под руки поднимает. Стоять на ногах Тёма уже не то чтобы может, зато очень хочет возмутиться, но передумывает, когда Валентин подталкивает его в сторону дивана, накрыв губы долгим, голодным поцелуем. Таким, как нужно, позволяя Тёме кусаться, прижимая его к себе, вылизывая рот так, что никаких сомнений не остается в том, что Тёма не единственный, кто пиздецки скучал. На диван Тёма ложится грудью, поёрзав, чтобы стянутые ремнём руки не мешали, пока Валентин стаскивает с него домашние штаны. Перед глазами все расплывается - Тёма, блять, так долго этого ждал, целую блядскую неделю! Чтобы Лебедев сжал ладонями ягодицы, чтобы потереть большим пальцем припухшую, растянутую в душе дырку, рыкнув, то ли одобрительно, то ли осуждающе. Тёма думает, что всё таки осуждающе - совать в Артёма язык, пальцы и член полковнику охренеть как нравилось, причем ровно в таком порядке. - Да блять, ну не было у меня сил терпеть, - оправдывается Тёма, просяще вскидывая бёдра, вскрикнув от неожиданности, когда получает мощный такой шлепок по заднице. Блять, хорошо, что не ремнём, насчет ремня уже договаривались. - Если это оправдание, то очень паршивое, - низко выдыхает Лебедев, смачно приложив вторую ягодицу ладонью. Артём протяжно кайфово стонет, чувствуя, что ещё немного и колени у него разъедутся. Кое-как удерживается на ногах и пропускает возможность выдвинуть ещё какое-нибудь паршивое оправдание, впрочем это и не важно - сильные, хлесткие шлепки наверняка на коже оставляют красные пятна, расползающиеся жаром - Тёма, блять, чувствует, как у него уши горят, как вдоль поясницы прокатывается волна кипятка, даже, блять, чувствует, как задница жадно пульсирует. - Трахни меня, - скулит, как всегда с Лебедевым наплевав на всё. С полковником вообще было только одно правило - “ничего, к чему ты не готов”. Скулить, чтобы его наконец-то трахнули, после того, как хорошенько отходят ладонью по заднице, Тёма давно уже был готов. - Подождешь, - просто возражает Валентин, а что Тёме ещё остаётся? Руки стянуты накрепко, он сколько раз ни пытался вывернуться - не получалось. А ещё ведь наручники в арсенале имелись. - Я и так, блять, лишние сутки ждал, - огрызается Артём, схлопотав еще пару шлепков - его аж выламывает от кайфа, когда ладонь хлестко соприкасается с ноющей, и так уже горящей от шлепков кожей. Рука у Лебедева пиздец тяжелая, а Тёма - пиздец мазохист. - Трепло малолетнее, - фыркает Лебедев, погладив обеими руками по заднице, наверняка оценивая результат. Тёма уверен, что у него вся жопа в отпечатках его ладоней, можно, блять, отпечатки пальцев, наверное, снимать. Но слава богу такой хернёй полковник заниматься не собирается - мнёт темину задницу, раскатывая по члену презерватив, потирает пальцами тонкую, чувствительную кожу вокруг входа - пальцы у него с командировок всегда загрубевшие, шершавые, Тёму кроет от таких касаний. Это потом захочется нежности, медленных ласк и поцелуев, а сейчас хочется только, чтоб Лебедев не тормозил уже, не мучил, засадил бы одним движением на всю длину, чтобы Тёма нахрен взвыл. Вообще-то, полковник так и делает - одним длинным движением толкается и, без перерывов на то, чтоб привыкнуть - а нахрена? - начинает двигаться, придерживая Тёму за бёдра, восхитительно туго и сильно натягивая на член. - Блять, да! - хрипит Тёма, когда проникновение становится именно таким, как нужно - по простате каждый грёбанный раз. Каждое тугое, изнутри распирающее движение - вспышкой в голове, дрожью вдоль хребта, пульсацией в члене. - Ещё, блять, полковник, давай, - бормочет Тёма как в бреду, сжимаясь задницей на члене, сдыхая от противоречивых желаний - подрочить, и кончить так, от долбежки по простате. Тёма может. Тёма пиздец как хочет - так, и, судя по связанным рукам, у Лебедева на Артёма такие же планы. Его накрывает медленно, но неотвратимо, словно душным черным туманом заволакивает и мотает по грани, по самой кромке, но никак не отпускает - Тёму аж колотит крупной дрожью. А потом Лебедев тянет его за волосы, заставляет щекой на диван улечься, несильно прихватив одной рукой за шею и другой - сильно - за бедро, и Артём наконец-то получает то, чего ему не хватало. Он, блять, видит, всей кожей ощущает, как Валентин на него смотрит. И этот взгляд - черный, жадный, жаркий, словно под кожу проникающий, именно то, что нужно, чтобы Артёма наконец-то вышвырнуло нахрен из этого долбанного мира. Чтобы выкрутило, выгнуло, сдавило лёгкие и глотку, протряхнуло вдоль всего скелета. А потом отпустило. Почти сразу после того, как Лебедев, просто, блять, обожающий драть Тёму, пока тот кончает, рыкнет коротко, толкнувшись на всю длину и замерев, давая тугой жадной пульсации вокруг члена выдоить из него последние тихие стоны. Артём по постели растекается без сил, едва только Валентин ремень с запястий снимает. Просто, блять, лежит морской звездой и кайфует. От того, как Валя, которого всегда после такого на нежность пробивает, целует в шею, царапая всякой металлической херней на неснятом кителе спину, как поглаживает по бокам. И даже когда духовка тренькает на весь дом Тёме ужасно лень шевелиться. Но надо, зря он что ли столько времени мясо это выбирал, а потом его специями натирал, исчихавшись от перца. - Я смотрю, у тебя всё по минутам рассчитано, - смеется Валентин, потянув Тёму на себя, помогая сесть. - Ага, учусь у лучших, - фыркает в ответ Тёма, чуть морщась - задница после такого, конечно, побаливает, но оно, блять, того стоило. Оно всегда этого стоит. - Выключишь духовку? В душ поползу, задницу о кафель охлаждать. Губы сами растягиваются в счастливой улыбке чеширского кота, сколько раз Тёма ни пытался что-нибудь подобное осуждающим тоном сказать - ни разу не получалось. Только, блять, вот так - с улыбкой до ушей. Валентин обещает управиться с духовкой и Тёма, довольно потягиваясь, шлёпает в душ, прихватив по пути брошенные на пол штаны. Теперь уже хочется жрать, целоваться и спать в обнимку. Остыть только немного сначала под струями тёплой воды. Тёма даже до геля для душа добраться не успевает - Валя за спиной оказывается, обнимает, целует в шею, и Тёма млеет от нежности, которая от Валентина чуть ли не волнами исходит. Ему не нужно говорить “люблю”, “скучал” или еще что-то, у него это получается вывести губами по коже, пальцами по изгибам тела, передать с теплом, с дыханием, с каждым ласковым прикосновением. Тёму иногда так кроет от этого, что сердце прям в комок сжимается. Валя выключает воду, берёт гель для душа, выдавливая на ладонь, растирает по плечам и спине, вспенивая, распределяя круговыми движениями. Тёме остается только довольно мычать, оперевшись локтями о кафельную плитку, а после вовсе привалившись к ней грудью. - Задница у меня небось пиздец какая красная, - медленно тянет Артём, оглянувшись на Валентина. - Я бы тебе еще всыпал за выражения, но уже хватит, - коротко улыбается Лебедев, мягко проходясь руками по ягодицам. На спине руки ощущались горячими, а там - прохладными, почти холодными по сравнению с температурой кожи. - Ты как? - шепчет Валя, прижавшись грудью к спине, поглаживая мягко, прохладно, хорошо. - Конкретно сейчас или вообще? - лениво уточняет Артём. - Вообще - хреново, я за эту неделю угандошился на работе и учёбе просто пиздец как. Еще и машина на профилактике, пришлось на метро как бомжу кататься. А сейчас, сейчас - хорошо. - Балаболка, - Валентин прикусывает кромку уха, шумно выдохнув, когда Тёма нахально виляет бедрами, чтобы Валя пальцами скользнул по натруженной дырке. Скользкие нежные прикосновения ощущаются просто офигительно - Тёма мычит что-то бессвязное, вжавшись в стену, невольно потеревшись вновь вставшим членом о мокрый кафель. - Сладу с тобой нет, - хмыкает Лебедев, заметив, и дразнит, кружа подушечками пальцев вокруг податливого входа. - Ага, пиздец просто, - бездумно соглашается Тёма, не став возражать, когда его разворачивают кругом и деловито домыливают. Когда ладонь проходится по члену и яйцам он уже почти готов кончить еще разок. И Лебедев это, блять, прекрасно знает. Но только включает воду и все так же тщательно, уже с мочалкой, Тёму отмывает. Тёма безвольный совершенно, счастливый и довольный, несмотря даже на не до конца утихшее возбуждение - и ему всё по кайфу. И как Валя ему голову моет, зарываясь мыльными пальцами в волосы, а потом тщательно выполаскивая водой, и как полотенцем вытирает, собираясь завернуть Тёму в него и отправить одеваться, но у Артёма есть план получше. Полотенце он стелит на стиральную машинку - охренительно крепкий агрегат, как они уже не раз выяснили, и взгромождается на неё, беззастенчиво наблюдая за Валентином, пока он сам намыливается-смывается. Это лучше любой порнухи и даже лучше тех фоток и пары коротких и совершенно не эротических видео, которые были у Тёмы и на которые он подрачивал всю неделю. Тёма просто лениво, почти неощутимо гладит себя, а член встаёт накрепко, капая смазкой на только-только вытертый живот. Валя замечает - такое зрелище трудно не заметить, но не торопится и не красуется, просто домывается спокойно, вытирается полотенцем, останавливаясь напротив Тёмы, а тот правда даже не знает, чего сейчас хочет - целоваться, трахаться или просто дрочить, любуясь Валентином. Или, чтобы Валя ему отсосал. Эта мысль приходит последней, потому что Лебедев наклоняется, обхватывая губами головку - и Тёме не хочется больше ничего, даже дышать. Даже двигаться. Даже кончать не хочется, потому что трахать Валю в рот - это совершенно отдельный вид удовольствия. Просто ни с чем не сравнимый. Видеть, как губы растягиваются вокруг члена, чувствовать тугой, влажный жар, знать, что можно обнять за затылок и мягко податься бёдрами в тесноту глотки. А когда к губам на члене прибавляются пальцы в заднице, Тёма готов заорать от восторга, но воздуха не хватает, и он запрокидывает голову, стукнувшись затылком о стену, и стонет с придыханием, понимая, что надолго его не хватит. А жаль, это такое охуенное чувство, когда пальцы потирают простату, а язык ласкает член, что его хочется продлить до бесконечности. Хочется зарываться пальцами в волосы, просто перебирая пряди и шептать - да, Валя, да, хорошо, как же хорошо, - без остановки. Эта волна удовольствия мягкая, шелковая, как губы, ласкающие головку, и в ней Тёма просто медленно захлёбывается, невольно толкаясь бёдрами вперёд - в горячий рот и на пальцы, постанывая, щипая соски, чтобы хоть как-то себя отрезвить, но это не помогает, напротив, ещё лучше становится. Валя гладит по животу, свободной рукой, и Тёма ловит его ладонь, переплетает пальцы, не переставая коротко, почти незаметно толкаться бёдрами, сжимает, заскулив, когда всё тело начинает цепенеть, замедляться, останавливаться перед самым пиком. Артём сам чувствует, как у него дрожат бёдра, как кончается дыхание, как пальцы невольно стискивают валину ладонь, прежде чем его наконец-то накроет долгим оргазмом, сводящим судорогой всё тело. Он несколько минут просто дышит через раз, прижавшись губами к валиной шее, когда тот обнимает Тёму, поглаживая по спине. Почему-то Артём иногда чувствует себя вот так - беззащитно, открыто, всё мягкое и нежное, что должно быть скрыто - наружу, для Вали, потому что он больно не сделает, потому что оценит. - Хороший ты мой, - шепчет Валентин в висок, когда Тёма чуть затихает, отдышавшись, перестает сладко вздрагивать от прикосновений. - Хороший. Потом Тёму усаживают на диван и доверяют расставить по столу тарелки, вилки и стаканы. Вообще, Артём пытался помочь на кухне, но только под руки лез, мешался и сам это понимал, но сделать ничего не мог. Сам от себя не ожидал, что так соскучится - и вот такая херня каждый раз. Мясо получилось сочное, в кои-то веки не пересушенное - Тёма кулинар вообще был так себе, но Лебедева кормить было не сложно, он никогда не был особо привередливым. Настаивал на салате, в обязательном порядке, ну Тёма и не спорил никогда - овощи, они ж, полезные, да и резать их много ума не надо. Но в этот раз прям правда хорошо получилось. А после ужина, когда уже в постели устраиваются, Валентин скармливает Артёму, наверное, с полкило его любимого винограда. Сладкого, сочного, такого сейчас в Москве-то не достанешь. - Ты что, на югах где-то болтался? - сурово интересуется Артём, раскусив первую ягоду, которую Лебедев буквально положил ему в рот. - Военная тайна, - хмыкает полковник. Это навряд ли правда, но Тёма не особо собирается выяснять. Зачем, когда вот так вот с рук кормят вкуснейшим виноградом, обнимают и иногда целуют в макушку. - Я три кило привёз, ешь. - Охренеть, - по-детски восхищается Тёма, уже совершенно разомлевший от секса, тепла, еды и нежности. Валя тоже сонный, тёплый, как большой кот, и в принципе, ничто не мешает завалиться спать прямо сейчас. Что Тёма и собирается сделать, озвучив предварительно один волнующий его вопрос: - Ты завтра дома, Валь? Чувствует - Лебедев его чуть покрепче обнимает, к себе подтаскивая. Буквально кожей ощущает его улыбку. - Дома, родной.