***
Сегодня я переживаю с самого пробуждения, разумеется она меня посетила. Она берет мое лицо в свои чертовы худые ладони и очень глубоко целует, впиваясь мне в щеки ногтями. Против моей воли засовывает язык все глубже, глупо хихикает на мои попытки вырваться, ударить, да что угодно, чтобы этот ад быстрее кончился. Виктория размазывает помаду специально, чтобы я потом долго ее отмывала и чертыхалась в два раза громче от боли. На груди я чувствую ее бусы, которые настолько плотно вжаты в меня, что я ощущаю каждую из двенадцати бусин через свитер. Длинные ресницы щекотят мне лоб, и я уже вся дрожу. Виктории не нужно запасаться кислородом для нового залпа, как мне кажется, но я просто не замечаю ее секундные перерывы. Я клянусь, скоро она начинает царапать мне горло, вкус крови передается изо рта в рот, и она стонет от того, что ей приятно, а я от того, что мне больно. До ужаса больно ощущать, что стенки твоей глотки еще две недели не перестанут кровоточить, а сейчас их будто растирают наждачной бумагой. В рот залезают длинные пряди со вкусом талька, сухого шампуня и бальзама. Через несколько часов она все еще не уходит. Пару раз она конечно может оторваться, вальяжно сесть на диван и наблюдать, как я лихорадочно хлещу воду, сплевываю и сплевываю, чтобы не чувствовать этот металлический привкус во рту и желудке. Как я рассматриваю глубокие трещины на своих губах и темные подтеки вокруг них, следы от крови, которая смешалась со слезами и осталась на щеках, плачу дальше и размазываю их руками, вытирая о джинсы. На щеках рубцы от ее ногтей с арочным наращиванием. Потом Виктория встает с дивана, зажимает меня в углу и впивается снова, а я уже не плачу, а просто тихо ненавижу. Тогда начинается стадия, когда я уже просто боюсь. Да, я поддаюсь ей, но что мне еще остается делать, если руки уже болят, а лицо просто безвольный кусок мяса, неспособный кричать? Я падаю на ее руки, обвиваю за место, где у людей обычно талия, висну, плачу уже тише, она расслабляет пальцы на моих щеках, и я чувствую, где были ее когти, и как все эти точки саднит от соленой влаги. Еще несколько часов и я в бессилии падаю в угол комнаты, пока она даже не пытается меня поймать. Виктория смотрит на мою боль, как я обреченно пялюсь на ее черные леггинсы у меня перед глазами. Берет за плечи, поднимает, ведет меня на моих заплетающихся ногах к дивану, на который я опускаюсь чуть ли не со скрипом моего позвоночника, ложусь удобнее и наконец-то вырубаюсь.***
Во сне Виктория меня не трогает, потому что во сне у меня лучшая жизнь и нет ни единой заботы, что обычно вызывает у меня стрессы. Я очень аккуратно отношусь к чужим стрессам именно из-за того, что боюсь нервного кашля до ужаса. До дрожи в ногах я боюсь и ненавижу, что кого-то из моих близких может настигнуть какая-нибудь Виктория, будет высасывать из них все жизненные силы. Я трепетно отношусь и к болеющим людям, не обращаю внимание даже на свое здоровье, я просто не хочу для них такого.