Я не хочу выживать

Простите. Мне жаль, правда жаль, что Вы все мертвы. Но в этом ведь нет моей вины. Я всего лишь… выживал. Я хотел помочь вам, но не смог. Возможно, я не должен был быть выжившим. Вы все, думаю, для этого были достойнее меня. Он стоит рядом. Совсем рядом, но меня это почти не волнует. Я его уже не боюсь. Верно, Амая, я больше не боюсь тебя. Знаю, стоит. Но я не могу. Лимит моего страха исчерпан. Во время этой резни я боялся, наверно, за десяток человек. Потому что это я должен был Вас спасти. Вы надеялись на меня… Я знаю, это не моя вина. Я ведь ничего не сделал, кроме того, что считал свою жизнь скучной. Но это Ведь ничего не значило, я точно был не единственным таким. Живу ли я по-настоящему теперь? Не знаю. Но я выжил. Как и ты, убийца. Чему ты радуешься, почему не испытываешь ни капли сочувствия к ним? Умершие ведь ничего тебе не сделали, и уже не сделают. Ты рад своему превосходству над ними, правильно? Знаю, это так. Даже сейчас ты стоишь, смотря на людей, как на дерьмо последнего сорта. Ты не мог быть таким с рождения, я знаю. Что же с тобой произошло, Амая Такеру… Ребята погибли, а что теперь делать нам с тобой — совсем неясно. Будут ли еще игры? Я устал, мне надоело. Было бы лучше, будь я мертв, я уверен. Тогда бы мне не пришлось стоять здесь, рядом с тем, кто изначально был определён В победители. Мне здесь не место, но никто так, кроме меня, не считает. Если бы я просто вышел тогда к тебе, Амая, стал бы ты и меня сажать в клетку? Обрек бы на смерть? Но почему ты выбрал меня, а не кого-то другого? Я не верю, что я симпатичнее, чем Итико. Точно, ты вроде сказал, что любишь меня. Кажется, ты врал тогда, ведь ты знал, что тебя побоятся обвинять во лжи. Ты мог бы любому несогласному свернуть шею, как тому парню перед воротами. Уже тогда ты знал, что лгал сам ведущий, но молчал. Это было смешно, наверно. Наблюдать за потугами таких жалких людишек, как мы. — БОЖЬИ ДЕТИ! БОЖЬИ ДЕТИ! Эта толпа зевак вообще знает сколько погибло школьников? Может, это были их дочери или сыновья. Или они еще ничего не знают? И откуда такое глупое название… Я не хочу знать. Если это конец, то я даже расстроен. Всегда считал, что в таких играх должны умереть все. Даже самые достойные. Такие, как Амая. Кажется, я противоречу сам себе. Так жалок. Я хотел бы поговорить с тобой, но не уверен, что ты оценишь порыв. Думаю, ты просто вмажешь мне с ноги. Да, так и будет. В принципе, боль очень часто отрезвляет, так что идея не столь провальна. Можно попробовать, терять все равно нечего. Интересно, Амая не замечает, что я таращусь на него уже несколько минут? — Амая… — что говорить дальше — я пока не придумал. Но ты уже косился на меня, приподняв слегка бровь. Чёрт, и зачем я это начал, — Что дальше? Ты, наверно, не услышал вопроса. Конечно, вой сирен, крики людей, шум вертолётов. Хотя я удивлен, ты даже не собирался мне врезать. Неужели совсем плевать на меня и на то, что ты из-за меня мог быть уже мертв? Амая что-то сказал, но на этот раз не услышал я. Это даже забавно. Хорошо так поговорили, жаль — сами с собой. На этот счет… А смогу ли я вернуться к нормальной жизни? Дадут ли мне жить нормально дальше? Может, нас вовсе обвинят во всех убийствах. Хотя у них нет никаких доказательств и причин на это. Ведь так? — Повтори вопрос, — теперь он сказал четко. Я прикрыл глаза. — Что дальше? — Амая наклонил голову в мою сторону, так что должен был услышать. Смешок? И это его ответ. Содержательный такой, знаете. Не смею надеяться ни на что большее. — Думаю, это не конец. Наш куб просто не мог быть единственным, так? — насмешка в голосе, но над чем он смеётся? Над ситуацией или над вопросом? Впрочем, неважно. То, что Амая сказал, дошло до меня не сразу. Серьёзно что ли, продолжение игры? Этой резни? Я не хочу. Мне нечего там делать. Желание жить, как и энтузиазм к спасению людей остался там, в кубе. Как и мертвые тела моих друзей. — Если это конец, что ты будешь делать? — я не узнаю свой голос. Он хрипит, но почему? — Тебя не должно волновать, — злится что ли? — Катись к черту, Такахата. Достал. Я не хочу молчать. Мне нужно, нужно говорить. О чем угодно, с кем угодно, но рядом только Такеру. Приходится довольствоваться тем, что есть. — Амая, почему? — смеюсь, — Кажется, ты признавался мне в любви. — Всего лишь ответил на вопрос, не признавался, — его это бесит, но он терпит. Почему? Правда любит что ли? — Это ничего не меняет. Ты не врал, так? — хочу услышать определённый ответ. Но каков он будет на самом деле?.. — Я солгал, чтобы проверить догадку, — пусто, потрачено. Я желал услышать не это. Значит, я все-таки никому не нужен. Может, он сейчас лжёт? — Обидно, Амая Такеру, — надеюсь, я вложил достаточно сарказма и презрения в эти слова. Но тебе ведь плевать, да? Что со мной… Наконец, я был удостоен его взгляда. Что же написано в глазах Амаи? Говорят, что по ним можно узнать о человеке всё. Вероятно, он и раньше был нечитаемым маньяком-убийцей. Но вот что случилось со мной — вопрос. Думаю, это ты на меня так влияешь, Амая. Спасибо тебе за это. — Надеюсь, ты будешь счастлив в новом мире, Амая, — Возможно, он станет единственным, с кем я смогу снова заговорить о них… — Иди к черту, Сюн, — повторяешься. Амая идет к вертолету, я следую за ним. Точно, мы же все ещё не среди людей. Не хотелось бы остаться здесь. Страшно. Как там мама?.. Думаю, она уже вся извелась. Мне жаль, мам. Прости, что так вышло. Ты, верно, страдала сильнее меня. Или нет. Такеру уже почти дошел до крылатой машины. Мне хочется расстаться с Амаей так, чтобы он запомнил навсегда. Или хотя бы на два дня. Идея в самом деле бредовая, но меня это не останавливает. Я хочу это сделать. Именно так. Рывком оказываюсь рядом, хватаю за руку и с силой дергаю на себя. Амая этого, конечно, не ожидал. Тем лучше. Я не знаю, будет ли он сопротивляться. Надеюсь, не сильно. Я действую с какой-то сверхскоростью, сам не понимая, как все происходит. И вот, сейчас я прижимаю его к себе с каким-то остервенением и резко, вкладывая как можно больше силы, прижимаюсь к холодным губам. Едва лизнув верхнюю губу Амаи, отталкиваю ничего не принимающего Амаю от себя и бегу к вертолету. Думаю, со стороны это выглядело, как дружеские объятия. Надеюсь на это. Иначе мне конец. Он, оказывается, не хило отстал от меня по комплекции. Жестом показываю пилоту спускаться. Амая уже сменил ступор на гнев, и теперь несётся прямо сюда. Кажется, он собирался меня убивать. Жаль, не смог. Пилот всё-таки успел отлететь от края Куба. Настроение поползло вверх при виде разъярённого зверя Амаи. Он так смешно кидает испепеляющие взгляды в мою сторону… Мне даже почти стыдно перед ним. Однако его должок явно больше, чем мой. Но он, кажется, не собирался его возвращать. И что я буду тогда делать? Конечно, забирать его самостоятельно.

***

Как только нас отпустили по домам, нахлынули воспоминания. Черт, ребята… мне так жаль. Я уже и не уверен в том, что это не моя вина. Может, Бог услышал те мои рассуждения о наискучнейшем мире и решил изменить моё мнение? Похоже на прогрессирующий нарцисцизм. Твою мать, этого еще не хватало. Завтра нас отведут в участок, допрашивать о случившемся на детекторе лжи. Не знаю почему, но взрослые боятся, как бы мы не переврали детали. Будто бы в нашем нынешнем состоянии мы на это способны. Хотя Амая — вполне. Он, может, и рассказывать им ничего не собирается. Сбежит куда-нибудь и на том все. Мда, зачем я это сделал тогда? Он может прийти только ради того, чтобы сломать мне лицо. Или я слишком превышаю важность своего поступка? Надеюсь, что так. Не хотелось бы потом в больницу попасть. Что меня удивило, так это то, что моя мать была почти спокойна. Либо хорошо держалась. Родители умерших мне пока не встречались лично, но по новостям рассказывали, что многие устроили митинги. Кто-то требовал возмещение ущерба, а кто-то — смену правительства. По-моему, очень странно, что те, чьи дети недавно погибли, вообще что-то предпринимали. Моя мама, наверно, не осмелилась бы и из дома выйти. Чем больше времени проходит, тем сложнее мне становится верить, что это все было на самом деле и происходило со мной. Но не успевал я до конца усомниться в реальности происходящего, как что-то или кто-то напоминал мне вновь. Это было больно. Каждый раз, как первый: я будто бы снова переживал все то, что чувствовал тогда. Чувствовал кровь, текущую по шее, чувствовал каждый шаг и движение тела. Все. Абсолютно все, что было тогда. Я не хочу больше это вспоминать, но чтобы забыть, нужно начать новую жизнь. Общаться с людьми, ходить куда-то. Может, даже влюбиться снова. Но я не готов. Я не могу, мне не хватит сил на это. Да и к тому же, как ко мне будут относиться остальные? Может, будут считать несчастной жертвой, может — избранником божьим. Но я не хочу особого отношения. Оно мешает, ведь люди уже имеют предубеждения. Лучше бы все стало как раньше: теперь я с радостью принял бы ту скуку, которой считал свою жизнь. Но увы, прошлого не вернуть. Раньше мне это казалось полнейшей глупостью. Я думал, что все можно исправить при желании. А теперь? Что я могу исправить? Ответ прост — совсем ничего. И что мне делать теперь — вот на этот вопрос ответ нужно поискать. Может, мне будет лучше, если я возьму пример с Амаи. Жить, считая, что ты — избранный, наверно, действительно потрясающе. С какой же уверенностью он говорил, что избранником божьим является именно он сам, никто другой. Ну, иногда добавлял меня. Но теперь я понял, что это была лишь попытка заручиться моей поддержкой, как самого «полезного». Осознавать это было даже обидно. Когда Амая сказал, что лгал про любовь ко мне — я не поверил. Решил, что врал он именно в тот момент. Подумал, что это из гордости — я ведь, по-факту, предал его тогда. Не то, чтобы я жалею об этом. По-любому, никто бы не умер именно из-за той игры «в прятки». Если честно, я восхищаюсь тем, с какой продуманностью это все было сделано. В тот момент, когда мы все решили, что будем жить, началась новая игра. Игра на жизнь. Я бы не удивился, если бы мороженое было отравлено. Зачем эта показушность? Я не понимал этого раньше. Но сейчас, кажется, понял. Мы должны были давно догадаться, что это всё не от мира сего. Но самым заядлым скептикам в голову могли прийти миллионы объяснений. Если бы там был яд, их подозрения подтвердились бы. Но вот лазеры из глазниц матрешки, удача и то, как рассыпались останки Итико — совсем не подвергается научному объяснению. Ну, возможно, я не знаю всех тонкостей нынешних изобретений, но такое не сделать обычной техникой или чем-то подобным. В этом я уверен на все сто. Все было продумано до малейшей детали. В каждом уровне были свои сложности. Всегда нужно было решить не одну задачу, все шло поэтапно. Наверно, одному обычному человеку такое действительно не под силу. Иногда приходилось учится на ошибках других игроков, чтобы выжить самому. Это было чертовски сложно. Более того, мне было противно от своих действий. Но я понимал и понимаю, что это жертва ради других, мне по-любому нужно было бы время, которое мне так любезно предоставляли те самые школьники. Игра притупила человеческие качества, и удвоила желание жить. Многие были готовы бросить на смерть других, чтобы выжить самому. Именно игры раскрыли тех, кто был эгоистом и тварью. В тот момент, когда все стали спорить о том, кто бросит колокольчик, я удивился. Я действительно не ожидал этого. Продумав все, мы упустили возможность этой ситуации. А она была чертовски вероятна. Игра ведь на то и была рассчитана: осталось бы несколько игроков, и кто-то должен будет бросать мяч. Кто? Тут вспоминается игра Дарумы, где выжил только тот, кто нажал на кнопку. Каждый и начинает бороться за право надеть колокольчик, за право на жизнь… — Сюн, еда готова! — я не хочу есть, но мама расстроится, если я не приду. Верно, за размышлениями о прошлом я могу провести всю свою оставшуюся жизнь. Но так не пойдёт, нужно двигаться дальше. Жить, как обычный человек. Надеюсь, я смогу. Но ведь не попробовав, не узнаешь. Верно?..