Дорога в ад

Юру хоронили в закрытом гробу: его тело и лицо было изуродовано в том ДТП. Гоша не мог поднять глаз на Николая Плисецкого: он считал себя виноватым в той аварии. Это он вывернул руль так, что под удар попал Юра, а не он. Конечно, он в тот момент не мог проанализировать положение и предпринять что-то разумное, то движение было полностью случайным, но совесть все не унималась. На похоронах было много народу: Мила, Виктор со своим женихом Кацуки, Яков, его юниоры. Барановская позволила себе проронить одинокую слезу. Когда все закончилось и всех прибывших пригласили проехать на специально нанятом автобусе в кафе на поминки, Гоша со всеми не поехал. Решил вернуться домой и замкнуться в себе. Вернуться в свою квартиру, в которой больше никогда, никогда он не услышит смеха Юры, его голоса, его мата. Больше никогда они не обнимутся и не поцелуются. Его больше нет. Юры больше нет! Гоша не удержался — расплакался. Шел и тер глаза, на которые упорно наворачивались слезы. Не заметил, как почти дошел до своего дома. У магазинчика неподалеку собралась кучка цыган. От кучки отделилась одна фигура, стройная пышногрудая цыганка, надо признать, красивая. Но настырная до жути. — Позолоти ручку — погадаю. — Не нужно мне гадать, — надтреснутым голосом произнес Гоша, сворачивая к своему дому, надеясь укрыться в подъезде. — Ай, я и без твоей руки вижу, ты любимую свою похоронил. Гоша остановился. — Что, права я? — Откуда вы знаете? — Я все знаю. Вы два года были вместе. А потом — ДТП... Эй, да это не девушка — парень. А позолотишь ручку — еще чего скажу. — Все так. — Гоша запустил руку в карман и выудил несколько мятых купюр, протянул цыганке. — Что еще вы мне можете сказать? — Ай добрый человек, щедрый. Могу рассказать как твою любовь раньше времени преставившуюся найти. Хочешь его снова видеть? — Что вы несете? — Ай, слушай цыган больше, цыгане мудрые, цыгане знают все об этой жизни. Поезжай, добрый человек, в село К., что под Москвой, найди третью хату с северного краю, там — ступеньки. Спустишься по ним в самый ад, ха-ха! От смеха цыганки по телу прошла крупная дрожь. Гоша махнул рукой и развернулся идти прочь. Слышал, как цыганка ему вдогонку кинула: — Прощай, добрый человек, я твои тридцать пять рублей вовек не забуду, ха-ха! А жениха своего ты найди, найди... Значила ли что-то эта встреча? Была ли она случайной, или так задумано было Богом? Гоша не мог ответить на этот вопрос. Он и в Бога-то не верил до недавнего времени, однако когда Юра погиб — пошел в церковь, прочитал с телефона "Отче наш" — и не слишком, но все-таки полегчало. Гоша поднялся к себе в квартиру. Его встретила угнетающая, давящая тишина. — Мяу! — вдруг раздалось в этой плотной, словно материальной тишине. Юрин кот. А он-то про него думать забыл. — Голоден, жопа меховая? — Так кота называл Юра. Юра... Он прошел на кухню, Потя трусил следом. Достал из холодильника баночку с кошачьими консервами, открыл и поставил на пол. Изголодавшийся кот тут же влез мордой в банку. Гоша опустился на корточки, погладил кота по мягкой и теплой спине. — Мы остались вдвоем, ты да я. Нету больше Юры, нету, — пробормотал он, проводя рукой по пушистому хвосту. И из глаз снова покатились слезы. *** Гоша не мог нормально катать. Все, даже самые простые, элементы не получались, он то и дело терял равновесие и падал. Яков не ругался. Яков, он понимающий. — Вот что, — сказал он однажды. — Возьми-ка себе отпуск на пару неделек, съезди за границу, развейся. Гоша помотал головой. — Я сдохну без вас всех. Яков только кивнул и больше об отпуске разговор не заводил. И Гоша продолжал кататься. А лед продолжал уходить у него из-под ног. Тренировался каждый день подолгу — лишь бы поменьше сидеть в пустой квартире. Шел домой на подкашивающихся ногах, там кормил кота, пил снотворное и ложился спать. Пусть рано, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Не ел ничего, сильно похудел, и это не укрылось от Якова. — Мил, хоть ты следи, чтоб он ел, — сказал он. И Мила стала следить. И они ходили каждый день ужинать в кафешку после тренировок, Мила что-то весело болтала, но Гоша ее почти не слушал. И почти ничего не ел. — Съешь хоть немного, — просила Мила, как маленького ребенка. — Неужели не вкусная отбивная? Гоша не знал, что ответить. Он не чувствовал вкуса. Ел, как вату, лишь бы не расстраивать ее. А потом возвращался домой, кормил кота, пил снотворное и засыпал, и каждый день одно и то же. *** Гоша возвращался к себе домой ранним вечером. С Милой уже распрощались, и Гоша снова остался один. Никого больше нет у него в этом чертовом мире. Недалеко от его дома снова ошивались цыгане. Сколько он их не видел? Сорок дней. Ровно сорок дней прошло после похорон Юры, надо бы справить поминки. Хотя бы съездить на кладбище, обновить цветы. Юрин дед, конечно, не приехал из Москвы: далековато. Но это Юра хотел, чтоб его в Питере похоронили, он говорил когда-то, и Гоша запомнил. Николай Плисецкий против такой воли внука идти не стал. Теперь будет приезжать максимум раз в год убирать могилку. Но ничего, Гоша будет ездить туда, часто будет ездить, как только на душе станет немного полегче. — Ай, это же тот добрый человек, что дал бедной цыганке тридцать пять рублей. — Запомнили таки, — констатировал Гоша. — Говорила же: вовек не забуду. А ты неужто так под Москву и не съездил? — Откуда вы знаете? — Я все знаю, — подмигнула цыганка. — Съезди: не переломишься. А потом увидишь, что цыганка была права, благодарен будешь. Гоша покачал головой. — Что ж вы по больному-то? — Ай, глупый, глупый русский. Позолотишь ручку? Гоша с готовностью опустил руку в карман. Вытащил какие-то деньги, протянул цыганке, не глядя. Потом развернулся, пошел к своему дому. Слышал сзади причитания цыганки о том, какой он глупый, глупый. *** Юра звал его. Просил спуститься в самое пекло и забрать его оттуда. Вокруг полыхали адские костры, но Гоше отчего-то было холодно. Прямо во сне он снова расплакался. Он плакал, проснувшись, и отчаянно гладил Потю — единственное живое существо, которое сейчас было рядом. Потом позвонил Миле. — Поговори со мной, — попросил он в каком-то отчаянии. — Гош, два часа ночи. — Да, прости, я... — Совсем плохо? — Угу. — Ладно. Что тебе рассказать? — Что хочешь, только говори. И Мила стала рассказывать о фильме, на который они ходили с парнем, о сериалах, которые начала смотреть, о новых альбомах любимых музыкантов. Разговаривали сорок минут, и только по истечении этих сорока минут Гоша понял, что наконец немного успокоился. *** Что он, в сущности, теряет? Яков предлагал ему съездить за границу, но он съездит, допустим, в Москву. Действительно, не переломится. Нет, он не верил, что в каком-то селе могут оказаться ступени в самый ад. Но с этим селом явно все было не просто, раз о нем говорила цыганка, которая так точно прочитала его судьбу, только посмотрев на него. Ему нужно поехать в эту деревню. Зачем — он пока не знал. *** Ему неуютно было ехать в машине, в котором погиб его возлюбленный Юра. Машину починили, только вот Юру это не вернет. В салоне орала музыка, включенная специально, чтобы заглушить свои нерадостные мысли. Но она, увы, не спасала. Когда он приехал, солнце клонилось к западу, но еще не стемнело. По солнцу он определил северную сторону и въехал в село. Третья с краю хата разительно отличалась от ее соседок, хорошеньких ухоженных домов с цветами в садах. Она заросла бурьяном и покосилась — кабы не упала, привалив шифером и кирпичами. Скрипнула калитка — Гоша вошел во двор. И где ему искать эти ступеньки? Неужели придется влезать в чужой дом? Хотя он выглядит давно нежилым. Ладно, раз уж приехал... Он решительно вошел в дом: дверь оказалась незаперта и легко поддалась. Отчетливо пахнуло мочой. Он минул коридор и кухню, вошел в гостиную — и вдруг... — Аленка, это ты пришла, деточка? На диване Гоша увидел старуху. Ее белесые глаза были повернуты к нему, но, очевидно, ничего не видели. Гоша попятился назад. — Аленка? Ну почему ты молчишь, солнышко? Гоша вылетел из хаты. Хороша цыганка, знала наверняка, что домишко-то жилой! Он уже хотел было покинуть запущенный дворик, как вдруг взгляд упал на приоткрытую дверь какой-то пристройки рядом с домом. Он, по сути, ничего не теряет, а разобраться, зачем его все-таки сюда послали, — хотелось бы. Он открыл дверь. Сарай был уставлен лопатами, граблями и прочим инструментом, здесь стояли какие-то мешки и бочки — ничего примечательного. Но в полу была дверца. — Простите меня, бабуся, — пробормотал Гоша, хватаясь за ручку дверцы и приподнимая ее. Каменные ступени уходили вглубь и терялись в кромешной темноте. Он опасливо ступил на первую ступень, сделал пару шагов вниз. Включил фонарик на телефоне, чтобы не оступиться, боже упаси. Шел и считал ступени. Двадцать ступеней минуло, а пола все не было. Неужели и правда ступени в ад? Гоша невесело усмехнулся своим мыслям и пошел дальше. Тридцать ступеней, сорок, пятьдесят. Гоша направил фонарик вниз, но ничего не увидел, кроме густой темноты. Тем временем становилось холоднее, Гоша это ясно чувствовал в своих летних брюках и футболке. Так же холодно ему было тогда во сне, когда Юра явился ему. В первый раз за все время с его гибели явился ему во сне. Шестьдесят ступеней, семьдесят. Где же конец им? И телефон, как назло, садится. Гоша выключил его и, хватаясь за слизкую стену, начал спускаться в потемках. Сто ступеней, а потом он перестал считать. С этими ступеньками явно было что-то нечисто, и он даже задумался, не вернуться ли ему назад. Поверить цыганке? Поверить в невозможное? Нет, он все еще ей не верил, но то, что эти ступени были такими неестественно бесконечными явно свидетельствовали о необычности этого места, и именно поэтому Гоша продолжил спуск. Телефон мигнул напоследок и выключился. Великолепно, он остался без средства связи в этом странном месте. Стало откровенно страшно, но ноги по-прежнему несли его вниз. Что это там? Кажется, что-то светится, где-то далеко и очень смутно, но точно светится. От этого стало еще больше не по себе, и Гоша снова задумался о том, чтобы вернуться. Его пробирал озноб, трогать склизкую стену было до невозможности омерзительно, все это было так странно... Что он почти поверил словам цыганки. И поэтому не повернул назад. Вдруг — ну вдруг — он действительно попадет в загробный мир и встретит там Юру? Гоша не поверил своим глазам, когда ступени наконец закончились. Он стоял у подземной реки, к берегу которой пристала маленькая лодчонка, а в лодчонке сидел сгорбленный человек. Гоше ничего не оставалось, кроме как подойти к лодке. — Извините, простите... Человек поднял на него маленькие темные глазки. Это был старик, хилый и страшный лицом. Гоша тяжело сглотнул. — Куда это я попал? Старик обвел рукой окружающий пейзаж и произнес одно короткое слово: — Стикс. Неужели цыганка не соврала? Перед ним в самом деле мифический Стикс? Или все это лишь чья-то неудачная шутка? — А вы... — Харон, — сказал старик и указал на лавочку в лодке. — Давай монету и поплыли. Гоша полез в сумку, нашел свой бумажник. Вытащил пятирублевую монету и протянул Харону. Харон повертел монету в руках, даже на зуб попробовал. — Это не та монета. Поищи в карманах. Он послушно сунул руки в карманы джинсов, хотя отлично знал, что там пусто. Только чек какой-то нашел. — У меня ничего нет. Давайте я дам вам рубль? Или пятьдесят копеек? И еще у меня есть купюры... — Это не те деньги. У каждого умершего появляется в руках зачарованная монета. — Но я не умер! — Так бы сразу и сказал, — проворчал Харон. — Чего тебе нужно здесь, в аду? — Я ищу своего возлюбленного. Он был очень талантливым фигуристом, призером Гран-при, может, слышали? Юрий Плисецкий. — Юрий Плисецкий, — повторил Харон, словно пробуя имя на вкус. — Я знаю, где он. Но лучше бы тебе с ним не видеться. — Прошу вас, отвезите меня к нему. Я... соскучился по нему. — Мне все равно, мое дело — предупредить. Поплыли. Гоша ступил в лодчонку, которая опасно накренилась. Осторожно опустился на лавочку. — Я м-могу задать один вопрос? — Попробуй. — Харон криво усмехнулся. — Почему он оказался в аду? Да, много матерился, да, сердился, но он же был добрым, и мухи не обидит. — Ему было велено остаться здесь не потому, что он был так плох, как другие грешники. — Кто же ему велел остаться? — Сам все узнаешь. Гоша перевел дыхание. Осмотрелся. Они плыли по узенькому проходу меж сталактитами и сталагмитами. Откуда-то доносились крики, от которых ему стало не по себе. Подумать только: он в самом деле оказался в аду. И скоро увидит Юру! Сердце бешено колотилось в груди. — Туда. — Харон махнул рукой на громадную окованную железом дверь. — Спасибо. — Гоша выбрался из лодки, подошел опасливо к двери. Дернул за ручку. Дверь, как ни странно, легко поддалась, и Гоша вошел в коридор, которому не видно было конца. Он сделал шаг — и едва не упал: пол в коридоре был ледяной, как и стены. Пришлось передвигаться очень медленно и осторожно. Казалось, он шел коридором бесконечно долго, но вот наконец вдали замаячила новая дверь. Гоша потянул за ручку и снова едва не упал, но устоял на ногах и сделал шаг вперед. Он оказался в огромном светлом зале, пол и стены которого были также изо льда. Мимо скользнула знакомая фигурка. Вернулась. Это же Юра! В своем костюме с "Агапе", на коньках. Его горячо любимый Юра. — Гоша? Гоша! Юра кинулся ему на шею, но... Он словно был тенью, миражем, Гоша не почувствовал его прикосновения. Горечь от того, что им не суждено даже обняться, захлестнула его. Но Юра был перед ним — и это было главное. — Что ты здесь делаешь? Неужели ты из-за меня что-то с собой... — Нет, я не покончил с собой, — успокоил его Гоша. — Мне рассказали, как найти вход в ад. Юра приподнял бровь. — Пойдем скорее отсюда, пойдем домой. — Гоша хотел было схватить Юру, но рука не встретилась с чем-либо материальным. — Не могу, Гош. Смотри туда. Он показал пальцем вглубь зала, где стоял высокий трон, которого Гоша, отвлеченный Юрой, сперва не приметил. На троне восседала исполинская фигура: вроде бы человек, но с рогами на голове. — Это сам Сатана, — прошептал Юра перепуганным голосом. — И он хочет смотреть, как я катаюсь. — Нет, нет, нет, этого просто не может быть... — бормотал Гоша. — Ты спустился в ад, — улыбнулся Юра, — и встретил своего мертвого любовника. Так что в существование Сатаны ты должен поверить. — Юр-ра, — раздался громогласный рык со стороны трона. — Иди домой, иди, — затараторил Юра. — Приходи ко мне в другой раз, а я уж как-то упрошу его, чтобы он выделил нам хоть немного времени побыть вдвоем. Он толкнул его к выходу — не касаясь его — и Гоша рефлекторно сделал шаг к дверям. — Иди, — повторил Юра, посылая ему воздушный поцелуй. И укатил к трону. Гоша вышел за дверь. Привалился к ее деревянной поверхности и перевел дыхание. Слова цыганки оказались правдой, и он действительно встретил Юру. Невероятно. И они еще увидятся. Какое облегчение. Неторопливо Гоша побрел по коридору прочь. Он знал, что будет делать. Остановится в Москве в каком-то отеле, а завтра снова спустится в ад и встретится с Юрой. А потом и вовсе переселится в Москву, и они будут видеться часто-часто. И пусть они не смогут обняться и поцеловаться, это все же лучше, чем ничего. Гоша снова будет слышать его смех, его болтовню и его мат. Он вдруг осознал, что соскучился даже за его матом. Юра, его милый, любимый Юра...