Бордово-красным

«Ганнибал влюблен в меня?» Это не любовь. Это зависимость. Вязкая, тягучая, сковывающая каждое движение и не дающая дышать – ровно до тех пор, пока острыми иголками не растечется по организму, отравляя кровь. Это такая зависимость, которая свинцовым грузом лежит где-то на глубине души, при этом давая болезненно-приятное возбуждение. Это не любовь, это больше похоже на прием каких-то сильных, чертовски опасных наркотиков. К нему тянет, безумно тянет, невероятно сильно, и пускай Ганнибал тысячу раз понимал, насколько это отвратительно не вовремя и некстати, приятная тяга была в каждой клеточке его тела. Это была не любовь. Это была истерзанная самыми жестокими пытками необходимость. «Я вам верил. Мне важно было доверять вам.» Не важно, на самом деле. Жизненно необходимо – вот подходящие слова. Это доверие, возникшее между ними – безмерно твердое и безумно хрупкое, способное разбиться от любого дуновения ветра, но столько же неуязвимое, как сам ветер. Уиллу всегда было важно доверять именно ему и только ему. Потому что он чувствовал в этом потребность, в тот самый момент, когда его жизнь начала ломаться, как карточный домик. Когда даже собственные ноги обманывали и подкашивались, не чувствуя земли, ему было необходимо доверять хотя бы одному человеку. Уилл смотрит в его пепельные серые глаза. Они вселяют надежду. «Ты член семьи, Уилл». У Ганнибала никогда не было семьи как таковой. Ведь что такое по сути семья? Близкие люди, защищенность, безопасность, любовь. Лектеру чуждо и то, и другое. Ему чуждо всё человеческое, что входит в понимание приличий и уставов, и одновременно близко всё то, что можно познать. Познать Уилла – вот что желанно. Он сидит напротив, в кресле, так преданно смотрит, улыбается тонкими уголками губ и источает непередаваемый горьковато-пряный запах. Этот запах дарует спокойствие и безопасность, он такой теплый, практически горячий и совершенно особенный. Для Ганнибала Уилл всегда мог быть совершенно кем угодно. «Ваша жена знает, насколько близко вы с Ганнибалом знаете друг друга?» Грэм молчал, и ему казалось, что молчание может продлиться вечно. Знает ли она?... Весь город, весь мир, и вся вселенная даже не догадывается, НАСКОЛЬКО близко они знакомы. Никто, даже он сам не может до конца понимать, насколько сильно их души вцепились друг в друга – даже хуже, чем голодное зверье. И что самое отвратное – с каждой секундой хотелось только ближе. «Она знает достаточно.» Достаточно для того, чтобы ни черта не понимать. Хотя и сам он понимал немногим больше. Ганнибал несильно сжимает его предплечье, не отрываясь смотря в глаза. Сердцебиение учащается, и Уилл сглатывает, болезненно ощущая, как вздымается в дыхании грудь. Это выше любого разумного понимания. «Вы одержимы Уиллом Грэмом». Мужчина тяжело сглатывает. Ему нечего возразить. И, по правде говоря, он никогда не был сторонником столь откровенной лжи, чтобы хотя бы пытаться возразить. Его прозрачные, светлые глаза, мягкие кудри и теплая, шершавая кожа… его запах, его кровь, его сердцебиение и дрожание рук… всё это сводит с ума, кружит безумием, заражает каким-то смертельным вирусом. Он одержим не Уиллом Грэмом. Он одержим бешеным желанием Уилла Грэма, он одержим идеей обладать им, познать его полностью, завладеть каждой клеточкой его тела. И ему мало всего – ему мало просто касаться, ему мало просто вдыхать нотки его тела, ему всегда нужно больше. Ганнибал знает, что ему нужно. И если никогда в жизни он ничего не боялся по-настоящему, знание своего желания пугает его до проклятых чертей. «Я хочу, чтобы вы поверили в лучшее во мне… » Потому что никто и никогда не верил. Но это и не важно. Ему глубоко плевать на то, верит кто-то или нет. Потому что ему важно, чтобы верил один человек, только один, и никто больше. Ведь это лучшее, есть… Он отчаянно пытается хвататься за эту мысль, задыхается, виснет на обрыве самосознания, но крепко держится за одну идею – пусть ОН верит в лучшее внутри его пропащей души. Пусть увидит то, что он никогда и никому не стремился показать. Пусть согласится с тем, что он никогда и никому не пытался доказать. Никому, кроме него. «…также, как и я верю в лучшее в Вас.» Ведь у него же получилось. Уилл судорожно дышит, ощущая металлический привкус крови на своих губах, но не разрывая поцелуя. Он дрожит всем телом, стискивая в руках лацканы чужого выглаженного до идеала пиджака. Он отвечает на поцелуй со всем отчаянием, на какое способен, и мужчина, целующий его, до боли хочет знать, что он также отвечает и на его веру. Он всегда видел в нём абсолютно лучшее, лучшее из всего, что вообще можно было найти в людях. Пусть он видит то же самое. Хотя бы иногда. «Вы не хотите, чтобы в моей жизни остался кто-то, кроме Вас.» Лектер хотел обладать Уиллом Грэмом. Обладать полностью, до конца. Он испытывал голодное, непреодолимое желание обладать им и просто физически не мог с кем-то разделить то, что принадлежит ему. А Уилл, кроткий, восторженный, верный Уилл – именно принадлежал. Сейчас, в данную секунду времени, когда извивался, стонал, задыхаясь от собственного пульса. Когда шипел и кусал свои губы, отдаваясь навстречу каждому движению абсолютно весь, без остатка. Он был его, только его, и он просто не мог, не имел права принадлежать кому-то ещё. В каждом новом стоне растворялась тысяча доказательств этой мысли. «Каждое Ваше преступление ощущается как то, в котором я виновен». Кровь медленно капала с пальцев, с силой отскакивая от холодного бетонного пола. Она запеклась на губах и где-то на сердце. Едкий запах подступал изнутри, вызывая тошноту и головокружение. Красное смешивалось с черным, с прозрачным, с коричневым. Пачкало всё вокруг. Слезы, вызванные солёным комком ужаса в горле, совершенно не служили необходимым оправданием. Он чувствовал свою вину, хотя и не мог понять, в какой из этих моментов был вообще виновен. Уилл знал только одно – он виноват во всём, что связанно с Ганнибалом. Он виноват в первую очередь за то, что происходит у него внутри, за то, что в нём вызывает этот мужчина. Его поступки. Его преступления. Грэм медленным движением стёр кровь с губ, размазывая её по щеке. Ему никогда не искупить вины. «Я прощаю тебя» Но он никогда, никогда не простит себя при этом. «Я никогда не знал себя таким, каким я знаю себя, когда я с ним.» Его прикосновение, тёплое и холодное одновременно. Грэм закрыл глаза, пытаясь впитать это чувство каждой клеточкой тела. Ганнибал стоял сзади, шумно вдыхая, как он любил это делать. Уилл не видел его, но отчетливо представлял себе этот томный взгляд, эту терпкую улыбку на уголках губ, как он переводит глаза, не зная, за что зацепиться липким взглядом. От этой картины веки задрожали, и мужчина судорожно выдохнул, чувствуя, как чужие пальцы медленно двинулись по коже его шеи вниз. Он сходил с ума. Он терял контроль. Пальцы подцепили тонкую ткань рубашки и скользнули внутрь, нарушая невидимую стену. А затем так же легко выскользнули, будто бы их и не было вовсе. Кожу в том месте, где её только что касались, невыносимо жгло. Уилл не помнил, что было дальше. Но он готов был стать кем угодно, сделать всё, что угодно, только бы раствориться в этом касании навсегда. «Ты со мной?» Он с ним. Всегда с ним, везде с ним. Кажется, будто бы Грэм колеблется перед открытой дверью машины. Но только кажется. На самом деле, он уже всё знает, он знал всё с самой первой секунды каждого их разговора. Он знает, что через мгновение сядет рядом и с головой рухнет в то, что уже было неизбежным. «Я знал, что ты хотел, чтобы я знал, где найти тебя.» «И ты нашёл». Уилл протягивает руку, и в его ладонь ложится холодное лезвие. Он сжимает его, ощущая, как ледяной металл обжигает кожу. С этого момента всё по-другому. С этого момента начался конец. «Я изменился. ВЫ меня изменили.» Нож режет плоть не хуже, чем кусок масла на разделочной доске. Так легко, так просто, будто бы он всегда был предназначен именно для этого. Убийство… Грех… Он захлебывается всем этим, задыхается, подставляя лицо горячим струйкам. Он изменился, раз и навсегда. Но это «навсегда» не может, не имеет право быть долгим. «Ты мне нужен, Ганнибал.» Снова. И снова. Он потерял счёт всему. Минутам, секундам, касаниям, стонам… и трупам. Это длится бесконечно долго. Лектер нужен ему больше, чем воздух. Больше, чем он сам нужен себе. «Видишь? Я только этого всегда и хотел, Уилл». Мужчину не удивляет, что нож вписывается в тело, словно влитой. Рука чувствует влагу и тепло, по ней всё сильнее начинают литься струйки. Всё вокруг заполняется бордово-красным. «Для нас обоих.» Никого больше не существует. И никогда не существовало. Безумие охватывает с головой. «Нет, Уилл, ты не один. Я стою рядом с тобой.» Но от этого не станет легче никому. Конец уже близок. Это привязанность, это необходимость. Мужчина тяжело дышит, прижимает к себе, так близко, как только может. Сдерживаться больше нет сил – такой конец был неизбежен. Они уже давно рухнули в пустоту. «Дружба с Ганнибалом это шантаж, подскочивший до уровня любви». «Вы зависимы друг от друга.» «Что ты сделаешь ради него?» «Я всегда был предан Вам.» «Тебе.» «Это прекрасно». Всё вокруг растворяется в этой последней фразе. Все моменты, все слова, каждое судорожное сжимание чужого плеча, каждый вскрик, каждый непростительный взгляд. Занавес медленно опускается на веки. Светлая комната, маленький столик и два бокала вина на нём. Кожаное кресло, мягкое, удобное. Уилл смотрит в прозрачно-серые глаза напротив. Они дарят надежду. Ганнибал тепло улыбается, касаясь кожи Грэма. Зависим от этого. Это не любовь, это никогда не было ею. Это тяга, это неизведанное, это болезненный вирус, поражающий человеческие чувства, переворачивающий их с ног на голову, делающий другими, извращенными, отвратительными и прекрасными одновременно. Сердцебиение, отдающее болью. Ноющий порез, когда лезвие столового ножа оказалось слишком тонким. Солёный привкус на языке, когда прокусываешь губу. И если здесь появится слово любовь, то только написанное бордово-красным по чёрному.