Дорогой Мирон Янович

1. Стекло под подошвой хрустнуло, Слава смял носком окурок и поднял глаза. А, ну вот он, пошел! Раньше в 173-ей жили какие-то тихие алкаши-интроверты, а потом вроде как ее продали и туда въехал этот. Слава терпеть его не мог. Идет такой весь из себя, носатый, надменный, голова вскинута, лысина бликует. Больше всего бесило, что со Славой он не здоровался нормально, а просто кивал. Дескать, ну и тебе здравствуй, да, так уж и быть. C мамой-то Славиной болтал всегда. Карлица лысая. Слава проводил его взглядом. Хлопнула дверь подъезда. Мирон Янович, так звали этого высокомерного придурка, жившего с ними по соседству на лестничной клетке, скрылся из виду. Слава вздохнул. Слава облизал губы. Слава зажмурился. Как это все началось так сразу и не рассказать… Время бежало к полуночи, мама перестала топать по коридору, не бегали соседские дети сверху, а Слава не спал. Читал книжку, завернувшись в одеяло, как в кокон, дома стоял страшный холод. Отопление еще не дали. Вдруг совсем рядом, будто вот тут, у Славы под кроватью кто-то громко вскрикнул. Слава даже вздрогнул, стряхнул уже навалившийся на него сон. Прислушался. Тишина. Вернулся к чтению, но через несколько минут снова услышал, теперь уже отчетливо и ясно: протяжный стон прямо за стеной. Слава подскочил с кровати, приложил ухо к холодной стене и услышал тихий ритмичный звук. То ли стучала о пол кровать, то ли глухо хрустел матрас. Слава смешался. За стеной жил Мирон Янович. Слава видел его всего пару раз мельком — мужик лет 30, носатый такой, обаятельный. Сквозь стену снова донесся громкий стон и кровать скрипнула особенно отчаянно. Славу бросило в жар. Наверно, стонет какая-нибудь красивая дама, которую притащил к себе этот Мирон Янович. Наверно. Но по всему выходило, что голос-то мужской. Кровать стучала еще полночи, но вскриков больше не было слышно. Сон как рукой сняло, хотелось услышать еще разок, еще… На следующий день, невыспавшийся Слава, влекомый неясным любопытством, караулил Мирона Яновича в подъезде. Курил у мусоропровода между этажами, любуясь серым небом сквозь окошко. Ему хотелось посмотреть на это лицо еще разок. Может, позвал Мирон Янович к себе крутую доминатрикс вчера, и она его полночи хлестала, а может… Тихо скрипнула дверь 173-ей квартиры, Слава выглянул, прячась за перилами. — Все, иди уже! — громким шепотом сказал Мирон Янович кому-то, стоящему спиной к Славе. Зашуршало, зашумело. Оба пропали из виду на минуту. Потом что-то хлопнуло и снова послышался хриплый голос Мирона Яновича: — Соседи спалят, что ты творишь, придурок! Теперь Слава отчетливо увидел, как этот неизвестный мужик, грубовато перехватил Мирона Яновича за шею, подтащил к себе и засосал так, будто намеревался откусить немного от его лица. Кровожадно и неприятно. Слава поморщился. Вот это новости! — Все, откланиваюсь! — сказал гость Мирону Яновичу, а тот вместо того, чтобы дать по роже за такое обращение, улыбнулся так ярко и по-мальчишески, что у Славы в животе что-то неприятно заворочалось. Какой он все-таки. Как солнышко. Хоть и пидор, как оказалось. Дверь закрылась, Слава отступил к мусоропроводу, стараясь слиться с грязно-зеленой стеной. Мягко затопали кроссовки. Вниз по лестнице спускался невысокий бритый налысо мужчина. Заметив Славу, он остановился, прищурился и сказал: — Эй, парень! Закурить будет? Слава подрагивающими пальцами достал пачку дешевеньких сигарет. Протянул. — Чего не спишь в такую рань, малец? Суббота, — спросил незнакомец. Слава улыбнулся, криво и надменно, расправил плечи. Какой он малец этому лысому! — Час дня! — сказал он, быстро глянув в телефон. — Я в твоем возрасте в это время только из койки какой-нибудь симпатичной ляли вылезал. — То есть ничего не изменилось? — решил пошутить Слава, но поймал цепкий недобрый взгляд. — У друга ночевал, — пояснил незнакомец, лениво разминая шею. Слава уже понял, что за глубокая мужская дружба случилась этой ночью между Мироном Яновичем и этим мужиком: у того на шее было сплошное минное поле из засосов, которые, впрочем, могли бы быть не так уж заметны, если их специально не искать. Шея была покрыта татухами. Но Слава искал. И Слава нашел. — Ладно, бывай, малец. — Мне девятнадцать! — уже в спину ему бросил Слава. С тех пор-то и пошло все наперекосяк. Слава прислушивался каждый день, днем и ночью. Чаще всего за стенкой просто негромко играла какая-то ритмичная музыка или бубнило кино. Слава завел себе привычку, к ужасу тети Клавы с третьего этажа, курить по полчаса на лестничной клетке. К концу месяца уже запомнил, когда Мирон Янович на работу выходит. И запомнил какие у того губы. Обветренные, шершавые, наверно, очень горячие. Красивые ужасно губы, да и в целом он мужик не страшный. Мудак только. Никогда Славе и руки не подаст. Не улыбнется. Глаза свои лупоглазые только поднимет, посмотрит пронзительно так с секунду, моргнет пушистыми ресницами и отвернется. Слава пустил через тетю Валю с первого этажа слушок, что Мирон Янович по мальчикам, сам не понимая зачем. Мстительность или ревность. Или мстительная ревность. Замучил маму и соседок расспросами, кем работает Мирон Янович, его ли квартира или снимает. Мама знала только, что вроде бы в университете и вроде бы вернулся недавно из-за границы, где учился. Слава после таких новостей этого высокомерного заграничного пидора, конечно, возненавидел еще сильнее. И, конечно, в тот же день снова скрипела кровать и голос, надорванный и бессильный, точно голос этого Мирона Яновича, звучал за стеной особенно громко. И, конечно, Слава сдался и подрочил, он всегда был открыт экспериментам, но в этот раз перешел черту. Под веками, четко, с вниманием к деталям всплыла картинка: этого пафосного придурка трахал тот широкоплечий мужчина, с которым Слава столкнулся в подъезде. Славе было хорошо и плохо, стыдно и сладко. Хуже гей-порно, которое Слава теперь, переходя зачем-то в режим инкогнито, иногда включал. Мирон Янович чаще всего стонал не громко, редко. Но один разок все-таки до всхлипов, до высоких и жалобных завываний. После этого раза или после какого-то другого, не вспомнить теперь, Слава стал представлять себя там, за стеной. Тогда-то и понял он, что конец пришел его размеренной овощной жизни. — Славка, иди-ка сюда, — крикнула мама из кухни. — Чего? — Сходи в магазин, масла купи. Кончилось. — Пальмового? — Растительного. — Я занят сейчас. — Чем ты занят! Ты сегодня в ночь работаешь, не путай меня. Вали в магазин! — Мне через два часа надо выходить. — Как раз успеешь! Деньги возьми! — Не надо, на свои куплю. Слава вышел на лестничную клетку, любовно оглядел дверь 173-ей квартиры. Даже потрогал пальцем холодную дверную ручку. Внутри что-то болезненно пульсировало. Стыдно самому себе было признаться что это такое. В «Дикси» было людно, народ закупался алкоголем и едой после работы. Слава, быстро накидав продуктов в корзину, встал в длинную очередь и заметил бритого крепкого мужика рядом с соседней кассой — тот самый друг Мирона Яновича, из-за которого Мирон Янович всю ночь кричит и скрипит кроватью. Слава пригляделся, что лежит на ленте. Бутылка чего-то алкогольного в стекле и какие-то завалящие конфеты в коробке. «Дамский набор, — злясь отчего-то подумал Слава, — только гандонов не хватает». Будто услышав его мысли, мужик взял с витрины самую большую упаковку презервативов. Рифленых каких-то. Слава с такими… в таких никогда не пробовал. «К моему идет значит, опять всю ночь кровать ходуном ходить будет — печально вздохнул он, — хорошо, что я в ночную сегодня». Это «к моему» впервые так четко и ясно оформилось у него в голове. Впервые он понял, что хочет этого противного, носатого, не замечающего его — себе. Желательно навсегда, чтобы не слушать больше, как измученно скрипит кровать за стеной. Слава прямо стоя у кассы представил, как бы смотрел на него Мирон Янович из-под ресниц, лежа на белой простыне. Мокрый, потасканный, ослепительный. Слава чуть не выронил бутылку масла из рук, кое-как расплатился, утрамбовал продукты в рюкзак. Он спешил. Не хотелось столкнуться снова с ебырем Мирона Яновича. Пролез между замешкавшийся мамочкой с ребенком, ловко обогнул бабулю с тележкой, которая тут же его обматерила следом, уже подобрался к выходу. Прямо у двери его перехватила сильная рука. — Отойдем ненадолго, — сказал ему спокойно и весомо «друг» Мирона Яновича. Они завернули за угол. Ветер сдул капюшон со Славиной головы, и он заметил, как успело стемнеть, пока он по магазину шарился и стоял огромную очередь. — Распиздишь кому, я тебе почки отобью, ясно? — сказал мужик, притиснув Славу к стене. Никто б сейчас не обратил внимания, если бы Славе тихонько заехали по животу. Ну или обратил бы, но не захотел ввязываться. — Я ничего не видел, — пробубнил Слава себе под нос. — Все ты видел. Будешь молчать, понял? Слава быстро кивнул, стукнувшись затылком о стену. — Не слышу! — Я не видел ничего! — рявкнул он. — И не жри его глазами так. Ничего не светит тебе, мелочь. Хватит его караулить каждый день, — усмехнулся мужик и отступил. — Свободен! — Я курю в своем подъезде. А ты с какого хуя раскомандовался! Мало, думаешь, он к себе мужиков водит? Ты кто такой вообще? Мужчина расхохотался, но глаза у него сузились и заблестели опасно и зло. — Я ткнул наугад, а ты и правда в него втрескался. Ай да Оксана Яновна, похитительница сердец. Ладно, гуляй, парень, береги сердечко! В груди в самом деле страшно ныло, Слава быстро зашагал в сторону дома, спотыкаясь о ровный асфальт. Его не преследовали. Спустя пару часов, когда Слава уже собирался на работу, меняя одну футболку на другую, чуть более чистую, за стеной поднялся страшный грохот. «То ли ебутся они так страстно, то ли пиздит он его». Из-за стены прозвучало вполне различимое «Мудак!». «Пиздятся, — обрадовался Слава, — эх, Мирон Янович, я б тебя не бил, только бы нежил постоянно. Хоть ты и, сука такая, даже не здороваешься со мной». Нужно было выходить. «Надеюсь, они мне тут стену не снесут» — с грустью подумал Слава. На работе он надеялся отвлечься, но, как назло, работы толком не было, он бездельничал, пил чай кружка за кружкой и все накручивал себя. Волновался. Как там Мирон Янович? Хоть бы цел, хоть бы этот стремный мужик ему ничего не сделал. Утренний город был тих и мрачен. Тихо и мрачно было и у Славы на душе. Зима наступала осени на пятки, листья мешались с грязью, машины плескали водой из луж прямо на Славины и так не очень чистые серые штаны. Слава шел пешком в сонном мареве, идти было прилично, но он решил прогуляться. Хотелось курить. Хотелось есть. А еще хотелось залезть к этому Мирону Яновичу в окно, защитить его, приласкать. Сказать: «Зачем тебе этот долбоеб, он тебя не ценит, то ли дело я» или еще какую-нибудь бессмысленную ерунду. Слава купил пережженный кофе у сонной девушки в окошке кофейни. Доковылял до дома, сел на мокрую от дождя лавку и закурил. Желудок протестующе скрутило. Он сидел и смотрел, как вываливаются потихоньку на работу спящие на ходу соседи, родители с детьми за ручку, замученные хозяева собак и воодушевленные собаки. Слава гладил подбежавшего мелкого пса с умными черными глазами, когда из подъезда вышел Мирон Янович. Слава пригляделся: у того была разбита губа да и в целом выглядел он уставшим, помятым и печальным. Мирон Янович огляделся вокруг, посмотрел на Славу и двинулся прямо к нему. — Ты когда-нибудь работаешь, учишься, парень? Почему я тебя постоянно только и вижу в подъезде или на лавочке с сигаретой? — усмехнулся он, кажется, впервые заговорив со Славой. — Я… я... — растерялся Слава, и от нервов заерзал на скамейке, у Мирона Яновича вблизи можно было разглядеть коросты и кровь на распухшей губе, и это почему-то показалось Славе невыносимо красивым, да и голос, совсем близко, а не из-за стены, как обычно, а еще левая бровь так насмешливо изогнулась, сложно было не пялиться, — я как раз с ночной смены. — Да? — прищурился Мирон Янович, и сел рядом с ним. Так близко, что можно было чувствовать тепло его тела в паре сантиметров от своего. — В ТЦ работаю вот тут недалеко… — Слава махнул рукой, — сисадмином типа. Что такое у вас, Мирон Янович, с губой, может доктору показать? — не удержался он. — Как ты меня назвал? — улыбнулся Мирон Янович. Слава потупился. Вот ведь. — Ты же не мой студент, можно просто Мирон. Не настолько уж я тебя старше, — расправил плечи Мирон Янович, — сколько тебе? — Девятнадцать. — Думал, побольше. Ты высокий. Тогда все-таки на много. А почему не учишься? — Отчислили с третьего. Да и надоело. Ерундой занимаешься целый день. Мирон Янович, давайте я принесу перекись, мы вам обработаем, если к доктору не хотите. Так нельзя на работу. Загноится. — Пусть гниет, — как-то отчаянно сказал Мирон Янович, будто и не Славе даже, но потом тонко улыбнулся уголком губ. — Да я не на работу. Не смог сегодня уснуть, решил вот пройтись, вдруг свежий воздух поможет. — Хотите кофе? — Слава взял свой стаканчик с лавочки, едва не выронив его себе на колени. Знал бы, что такая встреча, купил два. — Хочу конечно, но не из одной же с тобой пить. Пойду себе куплю тоже. Хорошего дня, приятель! — Я вас подожду, — излишне пылко сказал Слава, тут же об этом пожалев. — Не надо. Как тебя зовут-то, я так и не спросил? — Слава. — Я пройтись хочу. Подумать. Хорошего дня, Слава. Но Слава все равно остался ждать на лавочке. Его страшно клонило в сон, глаза слипались. Хотя бы еще раз глянуть на него, посмотреть, как там его губа. Но так и не дождался. Его срубило, стоило голове соприкоснуться с подушкой. Сны были чувственные и горячие. Там Мирон Янович гладил его по голове, называл «Славочка» и мягко улыбался разбитыми губами. 2. Выходной выпал на четверг и, естественно, весь день шел дождь. Слава привычно прислушался — за стеной тихо играла музыка. Утром слышимость хорошая, иногда даже слышно, как смеется чему-то Мирон Янович, как он ворочается в кровати или как звякает сообщением телефон. Мама уже ушла на работу, гудели трубы. Слава сжал себя под одеялом, вытаскивая из памяти наружу остатки сна, где Мирон Янович усаживался верхом на его член и запрещал двигаться, сжимаясь так сладко, и поднимался очень медленно вверх и еще медленнее опускался вниз, пока Слава только и мог трогать его бедра жадными широкими касаниями, умирая от нетерпения. Он уже почти кончил, когда Мирон Янович из фантазий красиво отогнул шею, словно умоляя укусить… В дверь позвонили. Слава выругался. Сначала думал игнорировать непрошеного визитера, потом все же кряхтя поднялся с кровати и натянул трусы. Вдруг что-то важное. За дверью стоял Мирон Янович собственной персоной. — Мирон… здравствуй-те, а… а? Что-то случилось? — Слава постарался прикрыть все еще не желающий окончательно падать член. — Привет! Черт, разбудил, наверно? — он оглядел Славу внимательным колючим взглядом, так, что его пробрало до костей. — У меня чп, нужна твоя помощь. Извини, что так вламываюсь. — Да ничего! Я готов! Что нужно? — Комп бесконечно перезагружается. Не знаю что с ним делать, а надо б документ сохранить оттуда. Пара в три. Ты вроде сисадмин, подумал, что сможешь помочь. — Я бы мог помочь. Сейчас я только… Оденусь и умоюсь. — Извини еще раз, — Мирон Янович разулыбался, словно бы был страшно счастлив застать Славу врасплох, такого, косматого, в топорщащихся трусах. — О, котик! — вскрикнул Слава, когда ему открыли дверь. Мирон Янович успел перехватить кота до того, как тот выбежал на лестничную клетку. — Заходи быстрее! Он постоянно пытается сбежать. Нашел его на помойке, кормлю как на убой, а он все к прежней жизни стремится вернуться. Ребенок улиц. Слава погладил котенка и огляделся. В квартире было не то чтобы уютно, там и тут валялись книги, пол не казался чистым, кровать была криво застелена, а на кресле в беспорядке висели вещи, но Славе захотелось тут остаться подольше. И еще пахло очень приятно. То ли парфюмом, то ли едой, то ли чем-то другим, неуловимо прекрасным. Наверно, самим Мироном Яновичем. — Ну, где больной, показывайте! Старенький стационарный комп стоял на шатком икеевском столе. — Получу грант, куплю мак. Задолбался с этой рухлядью! — бросил Мирон Янович и отодвинул стул для Славы. Слава нахмурился. — Скорее всего вирус схватили! — сказал он, — а может и аппаратная проблема. Я у вас провода подергаю, ладно? — Подергай. Слава забрался под стол. Потом вылез из-под стола. Потом пополз обратно. — Сейчас я вставлю… — Вставляй, Слава. — Странно. Почему не подключается. Может быть не тот вход… — Попробуй другой, даю тебе доступ ко всем, — усмехнулся Мирон Янович. Слава не понял что тут смешного. — А! У вас, наверно, не стоит… — вскрикнул Слава, может, тогда в оперативке проблема. Мирон прыснул. Тоже странно — ничего забавного в оперативной памяти не было. — Или драйвер глючит. При обновлении. С десяткой такое бывает. Не надо ее на старое железо-то. Спустя полчаса компьютер перестал перезагружаться, а Слава сиял от того, как интимно и ласково Мирон Янович потрепал его по плечу. — Вы зовите, если что… Я часто дома днем. Или вообще, если что-то нужно, соль там…  — Хорошо, Славик, сколько я тебе должен? — Шутите что ли! Ничего! — Ты потратил на меня свой выходной. Я еще и разбудил тебя. Держи! — он протянул тысячную купюру. — Нет! Не надо, дайте вон лучше книжку какую-нибудь почитать, — нашелся Слава. — Выбирай любую, мне для тебя ничего не жалко. — «Путешествие на край ночи», — взял Слава книгу со стола, — романтично! — Честно говоря, не особо. Тебе не понравится. Повествование и язык… — Это что, я тупой по-вашему? — Нет, ты только что за 20 минут спас меня и моих студентов. Вот. — Мирон Янович поднялся и взял с завала книгу в черной с золотом обложке. — Возьми. Дарю. Тебе понравится. — «Тысячеликий герой», — прочитал вслух Слава, — это про что? — Оооо, сейчас я тебе за пару минут объясню. У Мирона заиграла мелодия на телефоне. — Ох, черт, прости, я опаздываю. Спасибо тебе еще раз! За мной должок! — Да что вы! Ерунда. — Ты ко мне на вы что ли? — прищурился Мирон Янович. — Прекращай! Кстати, дай мне свой номер телефона. Соседи все-таки, мало ли что. Теперь, когда у Славы был телефон Мирона Яновича, он боялся, что напьется и начнет писать ему что-то дурацкое и неприличное. Стишки там пародийные или свои фантазии, которыми полнилась голова. Теперь телефон стал опасной вещью. Слава никак не мог придумать как бы завязать разговор. Внутри все сжималось, потому что он понимал, что Мирон Янович, наверняка сейчас свободен. Кровать не скрипела очень давно, а тот мерзкий лысый мужик больше не появлялся. Что написать Слава так и не придумал. Так что он по привычке часто-часто выходил покурить в надежде встретить его, ведь теперь они здоровались за руку! А рука у Мирона Яновича была теплая, рукопожатие крепкое. Он стоял и затягивался, представляя как бы сжимали его эти руки в местах других, самых разных. Внизу загрохотало. Слава вытянул шею. Вверх по лестнице поднимался Мирон Янович, активно жестикулируя и смеясь, чуть ли не под ручку с каким-то неизвестным чуваком. Они поравнялись со Славой. Мирон Янович оживленно потряс его ладонь в рукопожатии. «Бухой!» — догадался Слава. — Это Слава, мой сосед, — представил его Мирон Янович высокому забитому татухами хипстеру, — а это Ваня, мой друг. Слава кивнул. Друг значит. Знаем мы этих друзей. Хипстер-Ваня протянул руку. Слава нехотя ее пожал и бросил взгляд на его обувь. Охуенные кроссовки. И так же охуенно дорогие. Слава с грустью взглянул на свои шлепки, в которых вышел покурить, за 100 рублей из Ашана. Они поднялись дальше вверх, не осчастливив Славу разговором. Было слышно, как в пакете у хипстера-Вани звенели бутылки. Слава все повторял про себя, когда дверь уже закрылась: «Мог бы и позвать с собой». Весь вечер Слава прислушивался к тому, что происходило за стеной, но там была только музыка и разговоры. «Надеюсь, кот ему ебало расцарапает», — вслух сказал Слава, когда вдруг телефон завибрировал. Новое сообщение. «Слава, здравствуй еще раз. Не хочешь в гости? У нас есть алкоголь и все прочее.» Слава сдержал себя от «конечно хочу, чего спрашиваешь!», ответил сдержанно и спросил что захватить. Пригладил торчащие во все стороны волосы, надо бы постричься, надел самую чистую футболку. Слава сразу понял, что Мирон Янович очень пьяный. Он покачивался, держался за стену, когда открывал дверь. И взгляд был у него такой мутный, расфокусированный, но все еще липкий, опасный. Мирон Янович этим своим взглядом, как липучкой зацепил Славу и затащил в комнату, Слава ничего и не заметил вокруг. — А ты, Слава, чем занимаешься? — спросил его кто-то. Слава кое-как отлепился от Мирона Яновича, пьющего пиво прямо из бутылки. — Да так, сижу в ТЦ, бездельничаю, рэпчик записываю. — А, так ты тоже творец, прямо как Мирон у нас. Мирон, расскажешь про книгу? Мирон Янович пьяно блеснул глазами. — Идея простая. С небывалым воодушевлением он пересказывал идею книги — антиутопия это или анти-антиутопия было понять сложно. Много персонажей и все главные. Но главней всех писатель, потерявшийся в собственных убеждениях: быть аполитичным или не быть, мечтать о прекрасном городе или о дочке мэра. Заканчивалось все по закону жанра — трагично. Славе понравилось, но хотелось придраться из чувства противоречия. — Я бы почитал. Только женский персонаж какой-то непонятный. Зачем вообще его вводить. У всех по части, по главе, а у нее ни одной. Ангел смерти какой-то. Картонно. Мирон Янович начал жарко доказывать почему все должно быть именно так, а не иначе. Но выпил он уже прилично, поэтому путался в своих же аргументах. Больше руками махал. Впрочем, махал красиво. У друга-Вани, который все это время помалкивал, зазвенел телефон, и этот длинный забитый татухами хипстер вдруг стал просто тошнотворно сюсюкать. — Да, котик… Конечно, котик… Ну я еще часика два, давно его не видел…. Ну зай… Но… Хорошо, зая… Через полчаса буду, такси вызову. Не злись. Хочешь куплю вкусненького по дороге? Что ты хочешь? Супчика? Где же я возьму супчик среди ночи? Котик… ладно, я найду супчик… Ну и мерзость. Слава отвернулся обратно к Мирону Яновичу, и очень кстати. Тот как-то шатко начал подниматься и чуть не навернул стол и бутылки на нем. Слава подскочил и, сам не ожидав от себя, подхватил его за талию. Футболка немного задралась и вышло так, что Славина рука лежала прямо на голой коже. Мирон Янович тяжело навалился и обнял одной рукой за шею, задышал алкогольным парами прямо в ухо. Щекотно. — Набрался что-то, извини, — сказал он и икнул. — Проводи меня до туалета, чтоб я перед Ванькой не опозорился. Сто лет его не видел. Знаешь, как мы с ним раньше жгли… Слава слушал, но не слышал. Мирон Янович, пригнув его пониже к себе, говорил прямо в ухо, иногда задевая губами ушную раковину. Слава и так на потенцию не жаловался, в его возрасте и положено было, а тут прямо вообще неловко стало. Хорошо, что тут все ему дали фору в плане опьянения. Слава завел Мирона Яновича в ванную, совмещенный санузел, классика, и хотел было ссадить на закрытое сиденье унитаза, как Мирон Янович неловко споткнулся о стиральную машину. Слава едва перехватил его второй рукой, но сам не удержал равновесие и повалился на бортик ванны. Мирон Янович уцепился за его шею, чем сделал только хуже, и грохнулся на пол, в полете стукнувшись затылком о раковину. Слава упал сверху. — Черт, вы целы? Слава бережно потрогал затылок Мирона Яновича. Мирон Янович тихо засмеялся. Как-то истерично и неестественно, словно заведенная кукла, часто заморгал. Слава наклонился поднять его, удерживая, как сокровище, одной рукой за талию, а другой за шею, но Мирон Янович, вместо того, чтобы поддаться и попытаться встать, вдруг повернул голову вбок, коснувшись губами его щеки. Как так дальше вышло, Слава плохо понял, но спустя секунду они уже целовались. И хотя Мирон Янович двигал губами лениво и медленно, больше позволял себя целовать, чем целовал сам, Слава все равно горел до кончиков пальцев. Не в силах сдерживаться, начал гладить живот, самую малость нырнул за пояс джинсов ладонью. Легонько прикусил шею, задыхаясь, что вот, ему разрешили, обвел языком кромку зубов. Мирон Янович внезапно его оттолкнул, сел, откинул крышку унитаза и начал блевать. Славу как по лицу ударили. Очень романтично вышло. Были б волосы, Слава б придержал. После, уже когда Мирон Янович едва двигающимися руками побрызгал водой на лицо и прополоскал рот, Слава дотащил его до кровати и аккуратно уложил на бок. В проходе двери стоял Ваня. — Да, с ним бывает… Извини, мне бежать надо. Ты же тут рядом живёшь, да? — Да, за стенкой. Я присмотрю за ним. Иди. — Ага, — гаденько улыбнулся Ваня, — присмотри. Слава закрыл за ним дверь и вытащил из-под ванны тазик. Пригодится. Мирон Янович спал, уткнувшись носом в подушку и смешно посапывая. Слава накрыл его свободной стороной покрывала. Как будто завернул в лаваш. Его так тянуло улечься рядом. Так хотелось хотя бы так, хотя бы спящего его потрогать, погладить. Насмотреться. Слава достал телефон и сфотографировал. В свете электрической лампы лицо выглядело усталым, замученным. Слава погладил его сквозь одеяло по спине, позволил себе провести пальцем по носу, сгорая от стыда, спустился к губам. Мирон Янович неожиданно их приоткрыл и прошептал сквозь сон: — Дим… — и дальше что-то неразборчивое. Это Славу и отрезвило. Он отпрянул. Погасил свет, почесал кота и ушёл, не позволяя внутреннему голосу уговорить себя. Уснуть было тяжело. Постоянно хотелось вернуться, поприставать к пьяному Мирону, выклянчить ласками, уговорами у него секс. Даже если это будет последний секс в Славиной бесславной жизни. 3. Неделя была тяжелая. Мало того, что у Славы заболел сменщик и ему пришлось работать почти трое суток без нормального сна, так он еще и простыл, страшный насморк мешал даже думать… Мирона не было видно. Вернее, Славе не удавалось его подкараулить, а писать как-то было страшно. Да и неловко. Запомнил ли что-то из того вечера Мирон Янович, сожалеет ли? Почему сам не напишет? Он уже мозоли натер, но не мог перестать смотреть на фотку, что сделал тогда тайком. Он столкнулся с Мироном случайно, а не как обычно подкараулив час. Мирон Янович закрывал дверь квартиры, когда Слава, замученный и сонный, возвращался с работы. — Славик! — сказал Мирон Янович и шагнул навстречу. Крепко пожал руку. Улыбнулся как всегда ослепительно. Слава ссутулился и постарался не дышать, — как дела у тебя? Давно что-то тебя не видно. — Работы много, — пробурчал он, — а вы как? — Тоже. Студенты нынче… Кстати, по поводу того вечера. Извини, я кажется многовато выпил… — Без проблем, — на полтона выше сказал Слава и с грустью подумал: «Ничего не помнит». — Я к метро, а ты? — Да я захожу наоборот. С работы. — А, ну давай, отсыпайся. Выглядишь не очень. «И пахну, наверно, так же», — мысленно добавил Слава, шмыгнул носом и зашел в квартиру. Неделя шла за неделей, ничего не менялось, пока однажды днем не пришло смс: «Слава, здравствуй. Не мог бы ты моего кота завтра вечером покормить? Корм есть. Буду признателен». «Могу, конечно. А вы уехали? Надолго? Как я зайду?» «Спасибо! Занесу сегодня вечером ключ. Командировка срочная, расскажу потом». И уже через несколько часов Мирон Янович стоял на пороге Славиной квартиры в ослепительно белой рубашке. — Конференция, — сказал он. — Хотел попросить сестру, но ты вроде поближе тут. Если тебе не сложно, конечно. — Не сложно. А когда вернетесь? — Послезавтра утром. — А галстук у вас будет? — разулыбался Слава. — Да, вот в портфеле лежит. А что? — Не, ничего, — быстро ответил Слава, уже зная что будет представлять перед сном. На следующий день Слава шагнул за порог 173-ей, почему-то стараясь не шуметь. Будто если разбудить кого-то тут, его вышвырнут, скажут что нет ему места. В квартире было немного прибраннее, чем в прошлый раз. Вещи аккуратной стопочкой лежали на кресле, кровать ровненько застелена серым пледом — кот лежал на нем, недовольно шевеля усами и глядел прямо на Славу. — Хесус! — позвал он. Кот демонстративно отвернулся. Ну и ладно. Корм нашелся в ящике стола. На его стук о миску Хесус прибежал мгновенно. — А, теперь любишь меня, да? Слава вздохнул. Подлил коту воды. Вот если б так же и с человеком можно было, покормил ты его — и он сразу тебя любит. Пока кот ел, Слава вернулся в комнату, повертел в руках книги — непонятная ебень. Половина вообще не на русском. Присел на кровать. Покрывало пахло Мироном. Слава понимал, что делать так неправильно, нехорошо, но все равно упал лицом на смятую подушку, потерся, вдохнул запах. Тот пьяный поцелуй не шел из головы. Как без сопротивления раскрылись губы, какими мягкими они были, как ощущались тонкие волоски под пальцами, когда Слава нырнул под пояс брюк Мирона Яновича. Сердце ухало, пульс стучал в горле. Он расстегнул джинсы, запустил руку в трусы и сжал себя. На этой самой скрипучей кровати Мирон, теперь уже просто Мирон, должно быть, позволял многое. Может быть, брал глубоко в горло, может, разрешал себя трахать по-собачьи, утыкаясь лицом вот в эту подушку, может быть, позволял кончать себе на живот или, Слава начал задыхаться, или может быть, прямо так, прямо туда, без презика. Слава терся твердым членом о простыню, скинув покрывало на пол. Кот сидел прямо напротив него и смотрел с осуждением. — Хесус, брысь! — прикрикнул на него Слава. Кот прыгнул на кровать и прошелся по Славиным ногам. — Брысь! Не мешайся, блохастый! Кот сел в изголовье и принялся внимательно Славу разглядывать. «Что ты такое делаешь, человек! И не стыдно тебе?». Славе, конечно, было стыдно, но остановить его не смог бы даже осуждающий кот. — Не смотри на меня так, Хесус, это моя плата за то, что я за тобой ухаживаю. Слава полностью лёг, зарылся лицом в подушку. Кожа горела от фантомных прикосновений, и он стащил футболку. Зажмурился. Представил, как бы стонал Мирон под ним, или на нем, или сбоку… Слава никак не мог выбрать. Слава бы спросил: «Можно?», а Мирон бы ответил не словами, а всем телом бы ответил, посмотрел бы призывно своими черными от возбуждения глазами. Как у него там, у Мирона? Слава столько порно уже посмотрел, но подозревал, что все совсем не так идеально в реальной жизни. Как у него? Так же растянуто и гладко, наверно, раз он регулярно ебется до стонов и всхлипываний. Подпусти его Мирон к себе, Слава бы всяко попробовал. Пальцами, языком, членом… Он едва успел перевернуться на спину, чтобы не запачкать постель. Кое-как вытерся своей футболкой. Кот фыркнул и спрыгнул с кровати. Слава лежал на спине и смотрел в потолок. Удовольствие отступало, подступал стыд. Заляпанная футболка валялась комком. Слава понежился еще в фантазиях о том, как разморенный Мирон Янович разрешал бы делать с собой совсем уж развратные штуки, но надо было вставать. Он подобрал с пола испачканную футболку… До двери, конечно, можно и голым по пояс добежать, но Слава решил, что еще более мерзким человеком ему не стать, двинулся в ванную, вымыл руки и открыл стиральную машинку. Из груды вещей выбрал неприметную черную футболку без надписей. Сгодится. Футболка сильно пахла Мироном Яновичем. Слава быстро напялил ее на себя и посмотрел в зеркало на свою испуганную физиономию. Ох, футболка была как раз, разве что малость коротковата и жала в плечах. А так совсем его размер. Слава решил ее конфисковать. 4. За стеной оживленно гудели голоса и двигалась мебель, играла какая-то ломкая музыка без ритма. Слава проснулся. Он вернулся с ночной смены, не спал днем, как всегда, а вот к вечеру, когда солнышко скрылось, сморило. Но тут, глядите-ка, гулянка у Мирона Яновича. Он проверил телефон: два непрочитанных. Позвал. Не совсем сука все-таки. За стеной заливисто засмеялись. «Бабы какие-то!» — разозлился Слава и чуть ли не бегом понесся чистить зубы. Уже через 15 минут, относительно свежий и причесанный, он стоял у квартиры и давил на кнопку звонка. Дверь открыл высокий худощавый парень. — Ты кто? — спросил он без приветствия. — А ты? — не растерялся Слава и протолкнулся в квартиру. Слава никогда, наверно, не видел столько людей в настолько маленьком помещении. Он поискал глазами Мирона Яновича. В большой комнате его не было. Нашелся он на кухне, окруженный людьми, оживленный, улыбающийся так обворожительно, что Славу даже затошнило. Мирон Янович что-то обстоятельно доказывал полноватому мужчине с залысинами. Рядом терся, разве что на шею не сел, тот длинный и тощий, что дверь ему открывал. Славе этот тощий клоун сразу не понравился. Потому что смотрел он на Мирона Яновича так же хищно и заинтересованно, как смотрел сам Слава. — О! Слава! — прервал Мирон Янович свой разговор и приветственно махнул рукой, отстраняя длинного с поля зрения, — рад, что ты пришел! «Пьяненький уже, — с нежностью подумал Слава, — если блевать пойдет, надо его сопроводить». Он протиснулся поближе, толкнув тощего локтем, и пожал Мирону Яновичу руку. — Что за событие? — Ничего особенного, собираю иногда народ. А сегодня… Славу кто-то больно пихнул в спину и оттеснил вбок. — Мирон Янович, пиво будете? — сказал этот неприятный дрищ и протянул открытую бутылку какого-то хипстерского крафта. — Спасибо, Максим, — Мирон взял бутылку и отпил. Слава проследил взгляд. Этот Максим смотрел туда же, куда и Слава. На растянутые на бутылочном горлышке губы. — Вы не хотите к нам? Мы там обсуждаем Де Соссюра. Нужно ваше мнение, чтобы решить спор. — Чуть позже присоединюсь. Спасибо за пиво тебе! Длинный нехотя скрылся, и Слава снова незаметно придвинулся поближе к Мирону Яновичу. — Это Максим, мой студент, — сказал он. — Со студентами пьете? — Ну не со всеми! Максим способный, — сказал Мирон Янович и мечтательно закатил глаза. Его тут же снова отвлекли, на этот раз какой-то очень полный парень. Слава сначала подслушивал, но потом решил отойти. Все равно он мало что понимал, хоть и хотелось поучаствовать в разговоре. Слава быстро загрустил. Очевидно, не было тут ему места. Музыка раздражала, люди бесили. Он посидел еще полчаса для приличия, потом с трудом, но протиснулся к Мирону Яновичу. — Я пойду, спасибо, что позвали. — Не нравится с нами? — перехватил Мирон Янович его за предплечье. — Не мои люди, да. Мирон кивнул. Поглядел как-то хитро и задумчиво и сказал: — Я тебя провожу. Закроюсь. — Мирон Янович, вы куда? — закричал им вслед Максим, заметив, что они двинулись к двери. Вот ведь долбоеб! — Сейчас вернусь. Славу провожу. Слава влез в свои кеды, стоптав задник. Мирон Янович был таким хорошеньким в тусклом свете прихожей, так и хотелось потрепать его за щечки и утащить с собой из этого вертепа. — Ну пока! Слава… Ты, наверно, с ночной смены, спать хочешь, — сказал он и вдруг протянул руку и погладил Славу по волосам. Слава весь вспыхнул, подался вниз, чтобы наверно дружески обнять Мирона Яновича. Так же вроде друзья делают. Но Мирон Янович как-то внезапно извернулся и быстро коснулся его губ своими. Даже без языка, просто сухое касание, а Славу уже так повело. Он толкнул Мирона Яновича к стене, попытался поцеловать нормально, с языком, чтобы все распробовать, что тогда не успел. Мирон Янович быстро ответил, больно укусил нижнюю губу и тут же оттолкнул. — Увидят, — сказал он. — Еще раз можно? — Нет, — Мирон Янович погладил его по боку, — заходи ко мне завтра. Вечером. На чай. — Только без чая? Слава предпринял еще одну попытку притиснуть его к стенке и немножко поцеловать, но тот увернулся и Слава угодил губами в ухо. Тоже вообще-то неплохо, если бы его так быстро не отстранили. — Вы завтра забудете все опять! — В смысле опять? — ухмыльнулся Мирон Янович . — Тогда, — зашептал Слава, тогда, с вашим приятелем, с Ваней, когда пили, тоже… — Я тебя поцеловал, да. Я помню, не волнуйся. Дальше правда меня быстро вырубило. Поэтому я и говорю: приходи завтра. Сил наберешься заодно. А то тебя шатает вон. — Приду! Наберусь! — глупо повторил Слава. — Мирон Янович, вы скоро? Мы тут обсуждаем Дерриду, как вы считаете …. — снова выкатился из комнаты Максим. — Да, сейчас, я со Славой один вопрос решаю. Через 15 минут. «Что за идиот!» — разозлился Слава, а вслух застонал: — Блять, как я вас тут оставлю… Этот Максим… Не вызывает доверия в общем. — Пойдем провожу тебя. Перекурю заодно. Мирон Янович в самом деле вышел со Славой на лестничную клетку, подталкивая в спину. — Как насчет… ко мне? — пьянея от собственной смелости, предложил Слава. — Блять, не отказался бы, — сказал Мирон Янович и ткнулся острым носом Славе в солнечное сплетение, от чего у Славы прошел самый настоящий электрический разряд по позвоночнику. — Но у тебя же, наверно, мама дома? Слава похолодел. — Да, — жалобно буркнул он. — Тогда завтра. Черт, как трахаться хочется. Но с мамой за стенкой или в туалете — это я уже староват. Жду тебя завтра в гости. — Я приду, Мирон Янович. — Мирон. — Мирон. 5. Слава притащил какие-то печеньки с пирожками, думал чаю попить, перетереть за книжки. Но Мирон с порога голодно накинулся на него. Голова кругом пошла, Слава едва успевал отвечать на хаотичные поцелуи и сконцентрировался на том, чтобы устоять на ногах. Мирон слегка вис на нем и был тяжелым. Спросил: — А куда еду поставить? — Ты пожрать что ли пришел? — раздраженно спросил Мирон и укусил его в подбородок. Разумно. Слава бросил пакет на пол и облапал Мирона за задницу. Раз уж ему теперь можно. — Потише! — рассмеялся Мирон и отстранился, — что тут у тебя… Слава прижал Мирона к стенке, чтобы распределить вес. Он разрешал себя целовать, но потом выпутался из Славиных крепких объятий, зачем-то пошел делать чай. Действительно. То «че ты пожрать пришел», то чай будем кипятить. Очень логично. В комнате было удивительно чисто и прибрано, учитывая какая туса была тут вчера. Слава сел на кровать, потрогал подушку. «Привет, старая знакомая». — Эй, хозяин, ну ты где? — он крикнул. — Сейчас. Помоги, чего там сидишь! Мирон включил какой-то нудный фильм, что-то про зоопарк, кажется. Яркие цвета, гниющие животные в ускоренной перемотке. Слава послушно пил теплый чай и косился на Мирона, сидевшего на крае кровати. Тот, кажется, был увлечен этой артхаусной тягомотиной, даже рот приоткрыл, как завороженный. Слава допил залпом последний глоток и подлез сзади, попытался поцеловать шею и ниже — докуда получалось растянуть толстовку. Снимать ее не решался. Но Мирон красиво отгибал шею, не прогонял, так что Слава осмелел. Залез холодными ладонями под одежду. — Не нравится фильм, да? — с сожалением спросил Мирон, подставляясь, однако, под касание. Слава не ответил. Слишком много перспектив перед ним открывалось сразу. Он не мог выбрать. Поцеловать Мирона еще разок, пока он так благосклонен, расстегнуть джинсы и забраться ладонью поглубже или повалить назад, а там вообще такое поле экспериментов откроется. Он выбрал последнее, и Мирон поддался. Даже подтянулся немного повыше на локтях, улыбаясь как-то задумчиво и снисходительно. Слава тут же забрался на него, попытался даже раздвинуть ноги и втиснуться между. Получилось ужасно неловко. Мирон вдруг перестал его гладить по спине, отодвинулся, мягко толкнув в грудь, и спросил: — А ты сверху хочешь быть что ли? — Я… ну да. Вы вроде так… любите. — Опять ты ко мне на вы, что за глупость… — Думаете, не справлюсь? — перебил Слава. — Жопа не казенная, знаешь, — с улыбкой в голосе сказал Мирон. — Я аккуратно. Вы же мне поможете. Покажете. Как вам нравится. Ну пожалуйста. Мирон закатил глаза, но улыбнулся еще ярче. У него завораживающе задвигался кадык. — Я очень хочу, — продолжил Слава, не в силах отвести от него глаз. — Я же раздавлю тебя, — с сомнением сказал Мирон, разглядывая костлявое Славино тельце. — Не раздавите! Или мы так ляжем, чтоб я сверху. Мирон смотрел саркастично, но потянул Славу на себя, поцеловал, как ребенка, в нос и сказал: — Я тоже не отказался бы тебя трахнуть вообще-то. Я и постарше, многое умею. Соглашайся. Слава недовольно запыхтел, не умея подобрать слова. В голове вертелось только: «Но я же так давно хотел, так давно хотел именно так, а? Столько раз представлял!». Такое вслух не скажешь же. — Ладно. Боюсь, ты сейчас выпрашивать начнешь. Этого я не вынесу. Слава слабо соображал. Слишком руки у Мирона были ласковые и настойчивые. Он боялся не успеть, боялся налажать. Мирон сам стащил с него футболку, погладил по животу и груди. Потом сам же снял толстовку с себя, резко и быстро, совершенно не путаясь в вороте, как Слава. Потом шикнул и отодвинул Славины руки от себя, чтоб не мешал снимать трусы со штанами. Запутавшись в штанине, Слава быстренько последовал его примеру. Мирон бережно растягивал себя двумя пальцами, пока Слава смотрел. Ему не разрешили. Мирон сказал: «Смотри и учись». А после вообще встал на коленки. Ну и зачем же! Слава этому так расстроился. Он хотел видеть Мирона, следить за его лицом и приглядывать, чтоб член стоял, а то мало ли, но говорить не стал. Передумает еще. И, конечно, у Мирона там все было не так, как в порнушке. Волосы и не такое все светлое и красивое. Да и какая разница — Слава и так едва дышал. — Можно мне теперь? — Нет пока. Подожди. — А когда можно будет? Мирон фыркнул, но промолчал, так что Слава придвинулся, проложил дорожку из мелких поцелуев по позвонкам и зашептал в ухо: — Можно я тоже пальцами сначала… поделаю. — Поделай, — сказал Мирон вроде издеваясь, но при этом хрипло и возбужденно. Убрал свою руку. Славины два пальца, которые были чуть крупнее, ходили очень туго, очень. Слава заволновался, что Мирону больно, выдавил еще смазки, пролив половину тюбика на постель. Потрогал другой рукой член Мирона: он был твердый, наверно, не так уж все плохо шло? Хотя страшно, конечно. Такой он узкий, просто кошмар, в порнушке-то совсем не так было. Невыносимо хотелось целовать Мирона, прикусывать капризные губы, трогать ребристое небо языком, но как в такой позе? Он потянулся свободной рукой к губам, и Мирон внезапно взял сначала Славин указательный палец в рот, старательно облизал, а потом втянул и средний. Начал медленно посасывать, обводя языком каждую костяшку, покусывая, то и дело пропуская чуть ли не до гланд. Слава затрясся. «Блять, — подумал он, — это очень-очень-очень плохо». Только в этот момент он понял, как был возбужден сам, как судорожно терся о Мироново бедро. Теперь, когда Слава одной рукой трахал Мирона в рот, он зачем-то взглянул на другую, растягивающую вход. Припухшая влажная от смазки дырка туго сжималась на Славиных пальцах, волоски вокруг намокли. «Блять!» — подумал Слава. Мирон втянул в рот третий палец, глубже насадился на пальцы задницей и тихо жалобно охнул. «Блять», — вслух сказал Слава. И кончил. Он рухнул рядом, мокрый и красный. — Извини-те! — проблеял он. Как же было стыдно. Мирон перевернулся и посмотрел черным нечитаемым взглядом. — Ты не обижайся, пожалуйста. Но это даже льстит. Я, конечно, знал что ниче такой, но… — Перестаньте! — взвыл Слава, — Я очень давно этого хотел! — И ты это получишь. Просто чуть позже. — Я могу отсосать. — А ты умеешь? — Нет… — раздосадованно пискнул Слава и зажмурился, даже рукой лицо закрыл. Он всерьез опасался разрыдаться. Надо же было так облажаться! — Ну что ты, — Мирон отстранил руку от его лица, поцеловал глубоко и нежно. — Все нормально, подрочи мне. Не все сразу. Успеется. — Вы передумаете потом! Или придет какой-нибудь из ваших ебырей. Вот хоть тот Максим! — заволновался Слава, ближе притягивая Мирона к себе за плечи. — Так, во-первых, у меня нет никаких ебырей Максимов, во-вторых, у меня уже начинает падать от таких разговоров, ты собираешься что-то с этим делать? Слава сделал. Он честно старался. Да и смотреть на такого расслабленного Мирона — сплошное удовольствие. Под конец, осмелев, Слава все же снова протолкнул палец в расслабленную дырку и даже нащупал простату, не зря вчера всю ночь изучал в сети матчасть. Мирон ахнул и очень быстро забрызгал живот семенем. — Неплохо, — резюмировал Мирон, когда немного отошел. — Передохнем минут 15, и я попробую наконец твой член. Только ты на спину ляжешь и не будешь мне мешать. Слава не мешал. Действительно, второй раунд, которым полностью руководил Мирон, вышел просто отличным, прямо как в тех постыдных фантазиях, которым Слава не раз предавался за стенкой, разве что Мирон не вскрикивал, а наоборот был очень тихим. Так у них и повелось. Через день или два: чай, кино, петтинг на кровати и все остальное, что разрешит Мирон, если будет в настроении. А Мирон был в настроении часто и разрешал все больше. И все было так безмятежно! Слава уже готовился проапгрейдить незаметно системник Мирону, пока тот действительно себе мак не купил. Ну и еду кое-какую закидывать в холодильник начал. Славе же не сложно, а Мирон, может, хоть поест иногда нормально. Но одним злополучным утром все-таки должно было случиться то, что случилось. Слава шел с очередной ночной смены, уставший, намокший от дождя, сонный. У него было так погано на душе, так не хотелось в свою холодную постель. А хотелось к Мирону. Он, наверно, еще спит или только начинает на работу собираться. Слепой и помятый ходит по квартире. Вот бы забраться к нему, заманить назад в постель, заставить остаться дома за занавешенными шторами, и пока стучит дождь за окном, в темноте и духоте, под одеялом, трогать его за мягкие бока и острые коленки. Слава уже несколько минут мялся перед дверью — он никогда не приходил к Мирону без приглашения. Пока он трусил, дверь заскрежетала и отворилась, и Слава столкнулся нос к носу со старым знакомым — тем самым ночным гостем Мирона. Димой. Слава про Диму не спрашивал никогда. Боялся. Как-то сердцем чувствовал, какая больная там история. И вот оно что. — О! А тут тебя твой малолетний кавалер ждет, смотри-ка? Им хвастался? Этот что ли тебя потрахивает теперь или тот длинный, твой студентик? — Дима говорил оживленно, не приглушая голоса, и голос эхом отдавался в подъезде. Из квартиры показал нос Мирон. В одной футболке и трусах. Нахмурился и сказал, почему-то глядя на Славу: — Дима, мы, кажется, все выяснили. Иди. Тебе пора. Хорошего полета. Слава ждал целого представления. Ждал, что ему, может быть, в итоге прилетит по челюсти. Он был готов ко всему. Но Дима только поправил куртку на себе, застегнул молнию, оглянулся еще раз на Мирона и двинулся вниз по лестнице. — Ну что? Что ты пялишься? — голос у Мирона был убитый, — мне только от тебя еще сцен не хватало сегодня. — Я думал о вас, — тихо сказал Слава, переходя снова на «вы», как это с ним всегда бывало в минуты волнения, — весь день думал и потом на работе. Даже сейчас вот шел, не решался беспокоить, вдруг вы еще спите. А вы… Вы с ним! Снова. Или вы и со мной и с ним одновременно все это время, я просто не замечал… Я столько всего хотел… — Слав, тебе не пора в кровать собирать наклейки? — устало сказал Мирон, — не обижайся, но я тебе разве что-то обещал, что ты начал чего-то хотеть? Иди домой, поспи. Слава сильно ссутулился, настолько, что стал почти одного роста с Мироном. Свет случайно так упал, что он заметил… Заметил, что на шее у Мирона красовался большой алый, не успевший потемнеть, засос. Точно не Славиного авторства. Он последнее время на Мирона дышать-то боялся. Слава заледенел, во рту стало горько. Он развернулся, нетвердо зашагал к своей двери. Ключ все никак не желал находиться на дне кармана. В квартире было темно и душно, муторно шумел счетчик. Слава начал задыхаться тут же, на пороге. Он снял куртку. Замер в замешательстве. Оставаться сейчас тут было подобным смерти. Как заживо схоронить себя в гробу, слушая звуки из внешнего мира, из-за стены. Слава, как ошпаренный, выскочил назад, на лестничную клетку, в один длинный выдох сбежал с лестницы. Вывалился на улицу. Побежал. Быстро. Он не знал куда так торопился, но знал, что надо. Сердце больно билось о ребра в панике. Дорога, улица, лужи. От холодного воздуха дышать стало немного полегче, но только добежав до парка Слава понял, что без куртки, в одной толстовке. Холодно не было. Наоборот, хотелось снять с себя и ее. Снять, сбросить, смять, выбросить. Зачем теперь… В пустынном утреннем парке стояла тишина. Слава сел на лавочку, зажмурился, обхватил голову руками. Он сидел так минут пять всего, а может и целый час, но когда открыл глаза, все было завалено снегом, и он продолжал падать мокрыми хлопьями. Слава осознал, что промок до нитки. Словно в бреду он доковылял до дома и сразу рухнул на кровать, найдя силы снять только ботинки. Его вырубило, но даже во сне тело то знобило, то бросало в жар. Слава часто просыпался и маниакально проверял телефон: вдруг Мирон написал. Но нет. Когда он в очередной раз вынырнул из сна, за незашторенным окном снова было темно. «Ни солнца, ни любви, ни солнца, ни любви», — крутилось в сознании. Хотелось пить. Но вставать было страшно и холодно. Мама на работе, должно быть, еще. Или уже. Жарко. И горло дерет. — Слава, ты заболел? — откуда-то издалека, с другого берега зазвучало. — Ох, да у тебя же температура под 40! — далекое-далекое эхо, едва различимое. — Скорую вызывать надо, Славка. Это мама. Мамина прохладная ладонь. Слава ее чувствовал, но потом перестал. Он давно был тут, в этом забытье. Он потерялся. Но как навязчивая идея, как маячок: проверить телефон, вдруг Мирон, Мирон Янович, он… Мирон Янович то и дело трогал Славу за бок и ноги, улыбался и зачарованно, моргал от яркого солнца, но Слава понимал, Слава умел различать. Не настоящий. Этот Мирон Янович — придуманный им самим. Как и он сам придумал это солнце и эти нежные касания. Настоящий Мирон Янович был за стеной, в холодной квартире под этим широкоплечим Димой, и, наверное, о Славе вспоминать не планировал. Сначала пропал слух. Вата в ушах. Потом ушло зрение, даже тусклый свет из окна уже не свет, а отражение. Тела будто уже и не было. Не стало ни жара, ни холода, ни боли. «Мама!» — кричал Слава. Но не слышал своего голоса. Откуда-то подул сильный ветер. Слава нашел себя на берегу водохранилища. Уже совсем стемнело. Он поднялся на пирс, спрятав нос поглубже в шарф. Снег валил огромными хлопьями, не успевая таять на одежде. Слава стоял долго и совсем продрог, когда кто-то в черном подошел сзади и мягко погладил его по плечу. Он не успел оглянуться и разглядеть незнакомца как следует, увидел только край черного плаща. Его сильно толкнули. Он покачнулся и перелетел через низкую ограду. Лед мгновенно хрустко надломился, и Слава стремительно пошел ко дну, даже не успев схватиться за осколок льдины, намокшая одежда тянула на дно. Легкие мгновенно заполнила ледяная вода. 0. Слава вынырнул из болезни, как из проруби. Вдруг увидел потолок. Потом услышал мамино: «Слава-Слава?». «Сейчас утро», — понял он. Утро было настоящим. Странно, но после того страшного бредового сна, где он ушел под лед, ему стало легче. Дышал с хрипами, уши были заложены, сухой кашель обжигал горло. Но в целом. В целом он шел на поправку. Мамино назойливое лечение даже не мешало выздоравливать. Полощи горло, пей теплое, не думай, старайся не ощущать. А в телефоне было пусто. Но жил же он как-то раньше. Без стонов за стеной, без дурацких медленных фильмов, без внимательных черных в полумраке глаз, без хриплого голоса. Без любви живут и умирают ведь как-то люди. Слава вот уже умер без любви там под толщей ледяной воды, теперь осталось пожить. В воскресенье пошел настоящий нетающий снег. И снег притупил боль. Укрыл, спрятал. Слава смог прокашляться впервые за долгое время. Сколько он уже валялся? Неделю вроде. Пора вставать на ноги. Позвонил старый друг Андрей, они выбрались впервые за долгое время в центр, посидели в баре, хотя мама настаивала, что нужно продолжать соблюдать постельный режим. В баре к Славе подкатила весёлая остроумная девочка. Всё не то, конечно, но приятно. Он взял у нее телефон. Пышущее теплым светом окно Мирона по дороге домой сжало его сердце в тисках. Девочке он не перезвонил, но для себя решил, что раз он переболел такой тяжкой простудой, то и Мироном переболеет однажды. Когда-нибудь. Если повезёт. Дни шли, а Слава больше не сталкивался с Мироном случайно, как это постоянно случалось раньше. Потому что слишком хорошо изучил его расписание и привычки. Он Мирона избегал. На работу пришлось выйти через две недели, конечно же, больничный ему не дали. Вычли из зарплаты. Но Слава все равно был счастлив вернуться к какой-то деятельности. Наконец-то возвращался вкус. Не какой-то метафорический вкус к жизни, а просто вкус. Сладкое и соленое, кислое и острое. Горькое. Да, горькое… но здорово было снова стать хозяином своих рецепторов и ощущать вкус пищи. На радостях он после работы помчался в макдак рядом с домом, потому что тот, что на верхнем этаже торгового центра, всегда кишел народом. Даже запах прогорклого масла казался классным. Он отстоял небольшую очередь с капризными детьми и взял всего понемногу. Даже большой молочный коктейль, хотя нельзя, конечно — горло, но он сам разрешил себе, потихоньку. Устроился за замусоренным столом рядом с туалетом, натянул капюшончик на голову и принялся за бигмак. — Можно? — услышал он за спиной спустя минуту. Мирон приземлился напротив, не дождавшись разрешения. — Забыл уже как ты выглядишь, — сказал он. Слава жевал и смотрел не моргая. Мирон не изменился. Те же странные черты лица. Слишком большие, несуразные, негармоничные. Красивые. — Случайно тебя заметил. Вот за кофе зашёл, — он потряс стаканом перед носом. Слава откусил ещё кусок от бургера. Прожевал. — Да, я знаю, я мудак, — Мирон покусал нижнюю губу, глаза у него хаотично бегали, — но это, знаешь, тоже не хуйня какая-то! Сколько лет у нас с ним было! Слава положил бигмак на поднос. Есть расхотелось. Начало подташнивать. — Мы расстались. Честно. Вернее, мы и не встречались, — Мирон заметно споткнулся и поморщился на этом слове, — ему этого никогда не надо было, он как-то больше по девушкам… Откуда мне знать, что надо было тебе? Слава придвинул к себе кофе, сделал слишком большой глоток, обжог язык и пищевод. — Я не хотел так с тобой! Мне самому ебано, что так вышло. Ты ко мне так, а я… Даже писать стремно было после такого. Но ты как? Похудел очень. За соседний стол села стайка подростков. Они включили какое-то мерзкое музло с телефона и крикливо переговаривались. Мирон ерзал. Слава молчал. — Ничего не скажешь? — тихо выдохнул Мирон, его едва можно было расслышать за шумом из-за соседнего столика. — Слушай, я налажал, самому от себя мерзко. — Круто, че! — спустя минуту выдавил из себя, наконец, Слава. — Без проблем вообще, можешь прийти в любое время меня в рот выебать, например. Я в принципе не против. — Что у тебя с голосом? — напряженно спросил Мирон, игнорируя эту тираду. — Болел долго. — То-то тебя не видно было совсем, я думал, уехал… — Не вставал с кровати неделю. Ну, я пойду? — Ты не съел… Ничего себе ты набрал, кстати! Помочь? — Аппетит пропал. — Слушай, ты можешь обижаться, у тебя есть на это право. Но зачем? Надо же что-то решить, с нами, с этим всем. — Хочешь? — Слава подтолкнул к нему картошку. Мирон взял одну. Потом вторую, потом умял всю порцию. Так они и сидели молча. Слушали, как веселятся подростки. Слава тоскливо посмотрел на недоеденную еду и встал. Медленно замотался в шарф, двинулся к выходу. Услышал, что Мирон поспешил за ним. На улице похолодало. Мелкие снежинки летели в глаза, не таяли на куртке, закрашивали грязь на земле в белый. — Куда бежишь так? Ты отделаться от меня хочешь? Что за детский сад. Мы в одном доме живем! — крикнул Мирон в спину. — Я валялся в бреду, ты даже не спросил как я, — оглянулся и зло бросил Слава, — даже ни одной мелкой эсэмэски не написал. Как дела, что как. А я ведь тебе еду носил, кормил даже, комп твой чинил. Ты мне такое в койке позволял… — Слава осекся, сообразив, что такое, может, он всем позволяет, даже вон длинному студентику своему. Стало тошно. Он умолк. — Я не случайно здесь с тобой столкнулся. Проследил от остановки, — мрачно произнес Мирон, больше не стараясь Славу нагнать. — Это, конечно, проще, чем одно сраное сообщение за месяц. Я пойду. Мне еще в продуктовый надо. С того дня Мирон начал писать. Сначала отстраненно-жизненное. Про студентов, про коллег. Про вкусный кофе и мокрые ботинки. Про то, как не любит готовить. Потом рассказал про свою юность, тяжелую и грустную, но безумную и удивительную. Про первую влюбленность, беспощадную и испепеляющую. Про взаимную любовь и женитьбу. Про переезды, съемные квартиры с тараканами и вредными соседями. Неизвестно кто хуже. Про Диму. Про него, да. Слава никогда не отвечал, но каждый раз, стоило телефону завибрировать, внутри него самого что-то вибрировало в унисон. И, наверно, Славе, так казалось, Слава почти был уверен, Мирон эти ответные вибрации чувствовал и поэтому не переставал слать ему маленькие кусочки своей жизни в словах. Поздним вечером Слава курил у мусоропровода. Никого не караулил, наоборот, старался сделать все по-быстрому. В комнате мама курить не разрешала, вниз спускаться было лень, а балкона у них не было. Заскрипела дверь. Мирон вышел на лестничную клетку в одних носках. Он стал каким-то прозрачным, глаза светлые. Льдинки. — Привет! Слава кивнул. — Не хочешь зайти? Ну… На чай может? Слава слабо улыбнулся. — В смысле просто на чай. Ничего такого, — продолжил Мирон, прикусывая щеки. У него сильно-сильно билась венка на шее. И блестел лоб. Слава не смог устоять. Он прошел в комнату, сел на компьютерный стул, стараясь, на всякий случай, не смотреть на кровать. О ногу тут же потерся кот, но стоило Славе потянуть к нему руки, его тут же больно цапнули за палец. Мирон чем-то звенел на кухне. Слава потерянно глядел вокруг и насильно гладил кота. Пахло в комнате странно. Как будто свечами и ладаном что ли. Как в церкви. Наконец, Мирон принес чай, чуть все не расплескав по дороге. Поставил рядом какие-то высохшие печеньки. Возможно, еще Славины дары. Потом беспокойно начал расшвыривать вещи, освобождая место для стула себе. Слава, устав от мельтешения, поймал его за руку. Мирон дернулся и ринулся к нему, наклонился, начал целовать в лоб, в висок, куда попадал. Слава замер. — Извини? — выдохнул вопросительно Мирон куда-то ему в ухо. — Ты же сказал просто чай. — Я знаю, что я заслуживаю только чай. Слава потянул Мирона на себя, вернее, даже не Слава потянул. Сам он ничего такого не планировал, думал дальше обижаться. Потянуло Мирона к себе «что-то». Будто у Славы по всему телу выросли щупальца, и каждое из них хотело этого носатого, не очень-то симпатичного, в общем-то, человека себе. Слава потянул Мирона на себя, вниз, не понятно на что надеясь: на колени что ли усадить? Так ему не удержать. Мирон не поддался, наоборот, вздернул Славу повыше. Они уронили какие-то книжки со стола, споткнулись о кота, но вроде расположились с комфортом: Мирон на столе, Слава между его коленей. Обиженный кот — на кровати. Мирон трогал Славу оживленно, торопливо, бессистемно: сначала резко схватил за член, потом давай щупать живот и грудь, после и вовсе зарылся холодными пальцами в волосы. Но Слава не мог. Из Славы рвалось. — Ты его типа любишь до сих пор? — Кого? Ой завали, а! — Я не особо хочу делиться. — Я понял, понял. Обязательно сейчас? Иди сюда. Слава, конечно, пошел. Вот так, под одеялом, трогать Мирона было лучше всего на свете. Дома стоял холод, хоть трубы уже обнадеживающе журчали и потихоньку начинали греть. Слава тыкался холодным кончиком носа Мирону в шею. Тот вздрагивал и шумно дышал. Слава развел ему пошире ноги, нырнул между, потерся. Мирон в ответ подался бедрами и обхватил ногами и руками. Слава неловко переложил одну ногу себе на плечо, одеяло спало вниз, но зато получилось удобно подлезть второй рукой снизу. Потрогать его там, в самой интимной его части. Мирон задергался, завыдирался. — Стой! Нельзя так. Мне надо в душ, — зашипел он. — Ты же сам просил… — Знаю просто от чего ты точно не откажешься. — Может, хуй с ним, с душем? — Может, хуй с ним с сексом? — После ссоры надо трахаться, все это знают. — Мы много трахались. А разговаривали мало. Так что давай лучше поговорим. Обсудим условия. Слава нехотя убрал руки, взъерошенный и серьезный. Отстранился. Сел на кровати. Поднял палец вверх и весомо сказал: — Во-первых, моногамия! К концу месяца наконец-то дома стало тепло. Наконец-то кровать скрипела угрожающе-громко. Но Мирон стонал тихонечко. Это-то Славу и не устраивало. Совсем другое Слава помнил. На прошлой неделе резко уволился сменщик и пришлось работать каждый день, толком не спать, толком не видеться с Мироном. Слава приходил домой под утро и тут же вырубался. Но зато Мирон ему писал постоянно. «Долго еще так? Я думаю, тебе тоже уволиться нужно.» — было последнее разозленно-капризное. Вот, наконец, свобода! Впереди целых три выходных! Слава доработал дневную смену и вернулся домой окрыленный. Уже моясь в душе, он услышал звонок в дверь. Выматерился, кое-как завернулся в полотенце и пошел открывать. На пороге стоял недовольный Мирон. — Услышал как дверь открывалась. Где тебя носит? — Только вот из душа вышел, не ел даже. Соскучился пиздец, заходи скорее, мамы нет, дай поцелую. Мирон увернулся. — Мокрый! Ты ко мне обещал зайти первым делом. Неделю не виделись. Я уже морально приготовился к сексу по телефону. У тебя есть еда? Пойдем накормлю. И Славу накормили, напоили, разве что спать не уложили. Мирон был взбудораженным, поспишь с таким, пожалуй. Он ластился, как вредный домашний кот. Дескать, да, хорошо, можешь погладить меня, но слишком далеко не заходи, я тут главный. Призывно изгибался в спине, подставлял шею, кусался, толкался, сам натянул на Славу резинку и сам уселся сверху. Как любил больше всего. А Слава любил Мирона во всех позах одинаково и планировал сегодня попробовать, как минимум, самые простые из них. После продолжительного первого раунда, правда, выяснилось что презерватив был последний. Как-то не до них было все это время. — Тогда все! — сказал Мирон, накрываясь одеялом и отворачиваясь, — Больше в жопу не дам. — Как это? Что за принципы? — Отвык. Больно. Старый совсем стал. Потенция уже не та, знаешь. Зря ты со стариком связался. — Ну не начинай это свое опять, а! Ты же говорил соскучился… — разочарованно застонал Слава. Получилось правда резковато в этот раз, он вертел Мирона и так и эдак, был несдержан, хотя планировал понежнее, а когда Мирон встал по-собачьи и начал поскуливать, как изголодавшаяся сучка, от каждого толчка, у Славы пот потек ручьями, и он начал работать бедрами как отбойник, быстро и глубоко. Ведь эти поскуливания он помнил еще с тех времен, когда мог услышать их только из-за стены. А теперь вот никакого второго раза, отлично. Хотя можно и иначе попробовать… — Ну что ты делаешь? — вздохнул Мирон, лежа на боку, когда Слава начал наваливаться, целуя шею, уши, щекотно терся о затылок щекой. — Я между бёдер, сожмись немножко. Мирон не стал отбиваться, послушался. Слава знал, что если Мирон действительно чего-то не хотел, не стал бы терпеть даже из жалости. Так что он продолжил, и совесть его не мучила. Вообще-то они оба проверились с тех пор, как началось что-то серьёзное, но Мирон все еще не давался без презика. Говорил, так лучше скользит, не так больно, но Слава подозревал, что не в боли дело. Мирон даже иногда любил, когда его грубовато брали. По крайней мере, если на спине, у него член подтекал от резких толчков. Слава весь взмок, терся между ягодиц, едва держался. Удержишься тут, когда Мирон так пахнет, подмахивает и ласкает себя. Он снова пристроился ко входу, толкнулся головкой. Мирон тут же дернулся и начал отползать. — Нет. — Пожалуйста! — Слава осыпал поцелуями затылок и слабо соображал, сильно сминая ладонями бледную кожу ягодиц. — Я быстро. Вот-вот кончу уже. Повернув голову, Мирон ошпарил его тёмным взглядом, но потом как-то расслабился, задышал через рот и сказал. — Кончай сверху. Слава не стал настаивать, закончил, как по команде, помогая себе рукой, прямо на растянутый, раскрытый вход. Растер сперму и все-таки аккуратно протолкнул внутрь указательный палец. Мирон застонал. Но прогнулся, предоставляя лучший обзор. Слава плыл в душном тумане, безостановочно целовал загривок, кусал шею до алых следов. — Не надо, — Мирон дернул плечом. — Я ещё не кончил! Помоги! Слава опустился вниз и взял в рот, хоть сил у него почти не осталось. Бедра у Мирона все время мелко тряслись, Слава старался сделать приятно, взять поглубже, делать, как Мирон ему показывал, но он все не кончал. У Славы уже судорогой свело челюсть. — Эй, ты скоро? — прохрипел он. — Не могу! — бессильно прошептал Мирон. — Не хватает чего-то. — Знаю я… чего не хватает. Слава толкнулся пальцем во влажную расслабленную дырку. Растер подсыхающую сперму между бёдрами. Сплюнул на ладонь и толкнулся двумя. У них была большая упаковка смазки, классная, дорогая, Мирон сам выбирал, пристыдив Славу за крохотный 30 миллилитровый тюбик, который они прикончили за два дня, когда сошлись тогда в ноябре по-настоящему. Но сейчас хотелось на слюну. Грязнее, развратнее, замарать Мирона своим ДНК во всех отверстиях. Он начал помогать рукой и облизывать головку, забираясь кончиком языка в уретру. Мирон всхлипнул. Слава вытащил пальцы. — Что ты?... — Выебу тебя ещё разок, не кончай пока. Мирон потерянно застонал. Он был на все согласен и быстро подхватил себя под коленями, потрогал свой растянутый вход, охнул и откинул голову набок. — Без резинки, окей? — попросил Слава, как будто был выбор. — Ладно, — сдался Мирон. — Не кончай только внутрь. — Но я хочу! Он толкнулся сильно, хлестко, влажно ударяясь о кожу. Мирон коротко вскрикнул. — Хочу чтоб ты подтекал потом всю ночь. Снова толчок и вскрик. Слава никогда не видел еще Мирона таким безвольным. — Мой! Ноги у Мирона мелко тряслись, и Слава переложил их себе на плечи. Тяжело, конечно, но ради такого потерянного Мирона можно и потерпеть. Да и отрезвляло немного, потому что брать его вот так, без защиты было почти невыносимо приятно. — Давай рачком. — Не-е-ет. Слава толкнулся ещё раз размашисто, мокро, с чавкающим звуком. Мирон высоко хныкнул. Слава остановился. — Ещё! — требовательно заерзал Мирон, облизал сухие губы. — Ещё только раком, давай в коленно-локтевую, посмотреть хочу! — Блять, вырастил на свою голову! Трахнуть бы Мирона ещё и языком, но Слава немного брезговал, там все было в его семени. Так что он потрогал припухшую дырку средним пальцем, толкнулся внутрь и не с первого раза, но нащупал простату. Мирон дернулся. — Какая ты грязная детка, ты бы себя видел, а? — зашептал он на ухо, установив, наконец, Мирона в нужную позицию. — Растраханный, очко красное, хочешь сниму тебе фоточку, ты посмотришь. Мирон дышал, как выброшенная на сушу рыба. — Хочешь? Хлопнул по влажной коже ягодицы. Член у Мирона только окреп. — Не хочу, — всхлипнул он и жалобно, и надменно одновременно. Слава вставил и сразу взял быстрый темп, чувствуя, что долго не продержится. Ещё хоть пять минуточек. Но Мирон вдруг начал ритмично и громко ахать, как в порнухе прям. Только в порнухе это неестественно обычно, а из Мирона эти звуки сами собой вырывались, он их не контролировал явно. Слава толкнулся мягче и нежнее, стараясь проехаться, попасть по всем чувствительным местам и взял почти мокрый член Мирона в руку. Дырка хлюпала, и на особенно сильном толчке Мирон затрясся в оргазме. Его больше не держали колени, он просто распластался на животе и тихонько застонал, когда Слава снова навалился сверху и пристроился. — Потерпи, моя хорошая, я сейчас, две минуточки. Сейчас. Вот так. Какой узенький стал сразу. Потерпи. Слава кончил внутрь, не стараясь сдержаться. Мирон под ним уже не издавал никаких звуков, только быстро, как после кросса, дышал. Слава поцеловал его в маленькую родинку на плече, и лег рядом. Они лежали несколько минут оглушенные. Слава, немного отойдя, проигнорировал желание заснуть и, конечно, полез пальцами к подтекающей дырке, как давно хотел. — Я ещё один раз не выдержу, — взвыл Мирон и попытался отодвинуться. — Я тоже. Потрогаю просто. Ну дай. Красиво же. Давай, вытолкни. — Не буду, — буркнул Мирон. — Ты стесняться что ли вздумал? Давай, выталкивай. — Не получается. — Не сжимайся, блин. — Слава, отстань! — Давай на бочок. Оно само вытечет. — Не хочу. Отъебись, а. — Тогда я тебя сейчас там вылижу, языком, хочешь? Мирон молча перевернулся на бок и сперма, пузырясь, начала вытекать из расслабленного отверстия, застревая в волосках. — Ого… — Слюной не подавись! — А я не стыжусь! Мирон, давай тебя побреем, чтоб у тебя, как у тех мальчиков… — Каких еще мальчиков, Слава?! Надо меньше порно смотреть! — Ну оно же отрастет потом назад, ты не волнуйся. — Побрей себе! Себе хоть анус можешь отбелить. Я стар для такого. — Бедный, бедный старенький Мирон, у него уже и не встает толком… Занимаюсь насилием, принуждаю, абьюжу… абьюзю. Мирон, ты же филолог, как правильно? Мирон надменно хмыкнул. — Не злись, Мирончик! Я же шучу! Все у тебя красиво там, — Слава звонко чмокнул его в ухо и начал собирать пальцами вытекшую сперму, а потом пропихивать назад. — Так, все, я пошел в душ. Иначе ты с меня не слезешь сегодня. Когда Мирон вернулся из ванной, Слава уже крепко спал, мирно всхрапывая и дергая ногой, которая не уместилась под одеялом. Слава был длинным, худым, нескладным, простым парнем, порой глуповатым, порой грубым. Но нежным. Слава Мирона обожал, боготворил, сложно было это не заметить. Мирон и сам не понял, как успел заразиться этими искренними, простыми чувствами. Он не хотел вообще-то, не планировал. Еще помнил, как это больно и сложно. Мирон хотел себе удобного любовника, доступного в любой момент. А получилось вот как. Случился Слава. Молодой, пылкий, ласковый. Тяжело вздохнув, Мирон накрыл Славу как следует одеялом и сам сел рядом, в изголовье. Он не проснулся. Мирон погладил растрепанную голову, которая давно нуждалась в стрижке. Во сне почувствовав движение или тепло, Слава потянулся, не просыпаясь, придвинулся, положил голову ему на колени. Мирон влюбленно улыбнулся, пока никто не видит, и запустил пальцы в волосы. Наклонился и поцеловал Славу в лоб. — Спи, — сказал он и нежно провел ладонью по закрытым векам, — спи крепко. Тебе надо выспаться. Спи.