Поздняя осень. На лес опускался вечерний сумрак, погружая оголённые и растерзанные ветром деревья в сон. Стояла звенящая тишина, суетливые голосистые птички притихли, звери попрятались.
Пришёл хозяин этих мест, более полувека не было его здесь. А сейчас он вернулся, чтобы получить положенное. Мощное лохматое животное неподвижно стояло на поваленном стволе ели, вдыхая прохладный воздух и прислушиваясь, но было тихо.
Волк нетерпеливо встрепенулся и поглядел в сторону, где только что небо было окрашено в единственный теплый оттенок на фоне серого горизонта. Время подходило к концу, зверю нужно было уходить.
Наконец, он услышал шелест ткани, легкий такой, едва уловимый звук, а затем запах духов ударил в нос. Да, он не ошибся, духи. Волнительный шлейф нежной фиалки и пряный аромат мяты и бергамота. Это напомнило ему время, когда он был ещё человеком. К волку приближалась девушка. Вот он уже слышит торопливые шаги и сбивчивое дыхание совсем рядом. Зрение не то, что прежде, но он разглядел средь хвойных веток точёный силуэт, обтянутый тесным корсетом, пышную юбку и развевающийся плащ красного цвета.
— Я пришла, — ветер донёс тихий, но уверенный голос.
Животное переступило с лапы на лапу, от напряжения и неподвижности они затекли. Сейчас ему требовалось время, чтобы расшевелиться. Девушка безмолвно наблюдала за движениями волка, только отчаянно колотившееся сердце и дыхание с хрипотцой выдавали ее волнение. Она прижалась спиной к холодной корявой поверхности дерева, до боли сжимая рукоятку ножа в кармане.
В этот момент волк весь задрожал, его шерсть вздыбилась, и под ней стали заметны перекаты мышц. Животное запрокинуло голову и пронзительно взвыло. Стая встревоженных птиц поднялась в небо. В этом вое было столько печали и безнадежности, что девушка непроизвольно прониклась жалостью к нему. Но когда волк, стоявший от неё в нескольких десятках метров, развернулся, то вся похолодела от ужаса. Она видела, как в глазах, сверливших девушку насквозь, вспыхнул огонь. Из раскрытой пасти с мощными клыками вырывался пар. Волк присел на передние лапы и, так как он был гораздо крупнее своих сородичей, одним прыжком преодолел половину разделяющего их расстояния. Она зажмурилась, повторяя про себя молитву.
Она дошла до слова «Аминь», но до сих пор оставалась живой. Приоткрыв глаза, она очень удивилась. В паре метров от нее стоял молодой человек и никакого волка рядом не было. Она подняла лампу, с которой пришла, на уровень глаз. Слабый свет лампадки осветил аристократические утончённые черты лица, аккуратный нос, бесцветные глаза и светлые волосы, доходившие до лопаток, небрежно раскинутые на плечах. На первый взгляд - достаточно приятная встреча для тёмного, овеянного людской молвой, гиблого места, в которое по доброй воле пришла девушка. Если бы не одно примечательное обстоятельство. Молодой человек был совершенно голый. Воспитанная в пуританских традициях, она потеряла дар речи.
Он, напротив, никакого смущения не испытывал.
— Где волк?
Юноша широко улыбнулся и провел языком по внушительным клыкам, которые располагались поверх основного ряда зубов:
— Никогда до конца не убираются.
— Волк — это вы? — доверчиво спросила девушка.
— Я предпочитаю "вервольф". А тебя как зовут?
— Анна… А вас?
— Я уже не помню своего имени. Столько лет прошло, — он схватил на лету дубовый лист и передал Анне. — Но о манерах не стоит забывать, — Вервольф слегка придержал её худую бледную кисть и приложился, чтобы поцеловать.
— Ваш легкомысленный наряд перечёркивает все манеры, — заметила Анна.
Он понял причину её смущения и громко рассмеялся:
— Когда постоянно находишься в шерсти, перестаешь замечать такие вещи. К тому же, я давно не общался с людьми. Прошу прощения, но мне нечего надеть! — он пожал могучими плечами.
— Давайте я отдам вам свой плащ.
— Ты замерзнешь, на дворе конец октября, и в этих местах очень холодные ночи. К тому же твоя чахотка обострится, — он приложил палец в район ее правой ключичной впадины. На месте, где завязывался плащ, было видно, как болезненно-светлая кожа обтягивает сильно выступающие кости.
— Разве это сейчас важно? Я всё равно не переживу эту ночь, — последняя фраза была произнесена совершенно равнодушно. Анна наклонилась и поставила лампу на землю.
Юноша взглянул на нее исподлобья и одним шагом приблизился почти вплотную. Она вытащила из кармана принесенный с собой нож. Вздрагивая от волнения и холода, уперлась в мужскую грудь металлическим острием. Вервольф медленно поднял свою руку и сжал её ладонь. Девушка услышала скрежет своих суставов, и, словно кистью по холсту, он провел ножом по своей коже. Металл пронзил податливую кожу и на пару сантиметров проник под нее. Анна не знала, как поступить. Вырвать свою руку она не могла, слишком сильно та была зажата. Девушка с открытым ртом следила, как алая струйка начала сочиться из раны.
— Нет! — раздался женский голос.
Волк остановился:
— Этим оружием меня не убить, — прохрипел он.
Анна взглянула в глаза юноши: из бесцветных они превратились в темно-коричневые с зеленоватым фосфорическим отливом, немного прищуренные, из-за сошедших с места сильно развитых надбровных дуг они казались глубоко посаженными. Но через мгновение лицо приобрело человеческие черты.
Давление на ладонь ослабло и нож выпал. На месте, где только что зияла открытая глубокая рана, ничего не было. Не доверяя глазам - в полутьме они могли подводить - Анна провела пальцем по оголенному телу Вервольфа, не прикрытое никакой одеждой, оно пылало жаром.
— Расскажи о себе, — его голос стал прежним.
Юноша отступил и развернулся к девушке спиной, предоставляя серебристому свету луны возможность осветить его с новой стороны. Анна сдержанно вздохнула и отвернулась; она пыталась вспомнить название психического расстройства, о котором читала в книге скандально известного ученого Фрейда: о стремлении некоторых людей оголяться в обществе.
— Анна?
— Я живу в этих местах с самого рождения. Мне двадцать. Я не замужем. И, как вы правильно заметили, болею чахоткой с раннего детства.
— Почему ты не замужем?
— Когда умерла мама, а затем и младшая сестра, отец стал сильно пить. Играл в карты и проигрался. Мне пришлось отдать свое приданое, чтобы оплатить долги. И шансы, что меня кто-то возьмет замуж, стали призрачными, к тому же я далеко не первая красавица. Раньше я пару месяцев зимы проводила на юге Франции, сейчас не могу себе этого позволить, поэтому болезнь прогрессирует, — речь прервал накативший приступ кашля: частый и сухой. Несколько минут, перегнувшись пополам, она плевала кровавыми слюнями в носовой платок. Постепенно надсадные хрипы стали затихать; жадно глотая воздух, она обмякла и повалилась на дерево.
— Незавидная судьба. Поэтому ты вызвалась прийти сюда?
— Отца, конечно, жалко, но у него есть сестра, она позаботится о нем. Малодушно с моей стороны, но я не хочу умирать мучительной смертью. Доктор говорит, что если не произойдет чудо, то до весны я не доживу. Вы же всё быстро сделаете?
— Что сделаю?
— Съедите наверное.
— Зачем?
— Про вас легенда ходит. Когда с Чертова Яра начинал доноситься жуткий вой, в полнолуние, жители деревни обязаны были принести жертву, если они этого не сделают, то монстр погубит всю деревню. Когда жертва уходила в лес, то никогда не возвращалась. Я не верила в это мракобесие, по крайней мере до нашей встречи.
Вервольф во второй раз разразился неудержимым смехом:
— Фу-у-у, я никогда не ел человеческую плоть! — его лицо поплыло от неподдельного чувства отвращения. — Ты когда-нибудь пробовала каре молодого ягненка? — волк заметно повеселел и принюхался, — Щедро сдобренного соусом из свежих сливок, букета отборных прованских трав, с бокалом освежающего Совиньона. Ммм… В такие моменты мне нравится быть человеком, — потом, немного подумав, добавил: — К тому же ты — тощая, а я не собака, чтобы грызть кости.
— Но девушки уходили и не возвращались. И если это не вы, то кто? — от холода она посильнее завернулась в плащ. В это время на деревенской площади часы пробили полночь. Анна оглянулась в сторону дома: она понимала, что с каждым часом, проведенным в лесу вместе с вервольфом, она меняется, и, если ей суждено вернуться, она будет другим человеком.
— Банда, которая умело воспользовалась этой легендой и недалекостью местных жителей. Они не наглели и строго ее придерживались. Девушек продавали куда-то в восточные бордели. Полиция пыталась что-то делать, но не находила помощи у населения, поэтому долгое время с ней не могли справиться.
— Почему тогда вой прекратился?
— Потому что я вернулся. И это мои владения и только я здесь хозяин, — в его взгляде промелькнуло что-то недоброе. — Сейчас они на суде божьем. А тебе повезло!
— Повезло? В чем? — всплеснула руками Анна.
— Ты продолжишь наш род. Примешь моё проклятие.
Анна выпрямила спину и поджала губы, умирать обесчещенной не входило в ее планы. В этот момент Волк отступил вглубь леса. Несколько минут до неё доносилось шуршание. Наконец он приблизился к девушке, сжимая в руке клинок, изогнутое лезвие с выгравированными символами. Юноша провел пальцем по острию, оно издало мелодичное звучание.
— Я хочу, чтобы ты помогла мне.
— Но что тебе нужно от меня?! — воскликнула запутавшаяся девушка.
— Убить! Убить волка во мне. Только этим клинком можно это сделать. Запомни! И сбереги его.
— Ты хочешь умереть?
— Я устал жить.
— Я каждый день благодарю Бога за то, что проснулась. А ты устал жить.
— Почти двести лет. Я пережил всех родных, друзей, врагов, их детей. Моя тайна не позволяет мне ни с кем сблизиться. Ты первая за это время, с кем я откровенен. И ты получишь всё, что есть у меня. Земли, деньги, жизнь и… одиночество.
— Но почему я?
— Ты такая же обречённая, — он нежно провел пальцами по её щеке. Прикосновение волка к ледяной щеке обжигало. — Предъявишь этот клинок и письмо моему поверенному, и тебе перейдёт всё моё состояние. Будешь жить и ни в чём себе не отказывать. Чахотка отступит.
Он вложил в её руки оружие. Девушка стояла в растерянности. Он опять взял её за запястье и направил остриё себе на грудь:
— Сюда, прямо в сердце.
— Ты так же сделал?
— Когда я встретил своего волка, то умирал от ранения, сначала подумал, что это предсмертный бред. Анна, у тебя есть второй шанс в жизни, используй его должным образом.
— Мне тоже надо будет оборачиваться каждое полнолуние?
— Нет, это людские суеверия. Первые пятьдесят лет я вообще не вспоминал, что я такое. Но потом сущность зверя взяла свое. Нет ничего лучше, чем свободно бежать по лесу, выслеживать дичь; когда только ветер звучит в ушах и живёшь инстинктами. Волк, в отличие от человека, свободен. Поэтому последнее время я живу в лесу. Но пока помню человеческую жизнь хочу передать свои знания.
Ее взгляд перебежал с рук на его лицо. Ей было страшно, но уже не за себя, этот юноша больше не вызывал ни страха, ни отвращения, ей было его жалко. Неужели путь к жизни лежит через убийство? Он немного повернул нож:
— Меж ребер, в самое сердце. Не смотри на меня так, я не человек больше.
— Не-е-ет, я так не могу, — глотая слезы, произнесла Анна. Если раньше она сдерживалась, то сейчас слезы хлынули.
Вервольф сдавленно зарычал. Он чувствовал, его время подходило к концу, поэтому успокоился и тихо произнес:
— Анна… зря ты думаешь, что некрасивая, — он опять поднес руку к ее лицу, смахнул слезу. Щека, подбородок, шея. Девушка успокаивалась, как давно она не слышала комплиментов. — Ты добрая и по-настоящему сильная, раз пришла сюда, — она закрыла глаза, пока волк, нежно поглаживая, разглядывал её.
Сильные пальцы сомкнулись на девичьей шее. Она раскрыла глаза и в недоумении уставилась на него. Медленно лицо юноши стало расплываться и терять своё человеческое обличье, проступили синюшные вены, а глаза налились кровью. Анна, задыхаясь, начала царапаться свободной рукой. И тут она поняла, что держит оружие во второй руке.
Лезвие скользнуло как по маслу. Как будто на его пути не было ничего: ни толстой звериной кожи, ни костей, ни крепких мышц. Девушка сама не поняла, но волк скривился от боли и начал опрокидываться назад. Не удержавшись она упала следом.
Грудь вся горела, было трудно дышать, и надсадный кашель разрывал на части. С трудом она подползла к умирающему вервольфу:
— Прости… я не хотела, но ты не оставил мне выбора! Что мне сделать? Почему эта рана не заживает? — она приложила руки к окровавленной груди, прижала, чтобы уменьшить потерю крови.
— Я уже забыл, что значит боль, — с кривой усмешкой произнес он. — Это конец… ты все правильно сделала. — Волк хотел приподнять руку, но силы отказали, и он смог только повернуть голову в сторону поваленного дерева. — Там письмо, а клинок этот всегда храни.
Дальше послышались хрипы.
— Нет! Нет! Не умирай, не оставляй меня. Я ведь ничего не знаю.
Но юноша уже не слышал, взгляд стал стеклянным. Рука, которую схватила Анна, безвольно повисла и вытянулась, и только горячие слезы согревали ледяное тело. Девушка еще долго сокрушалась и плакала.
Со стороны деревни послышались первые петухи, приближался рассвет. Анна собралась с духом; она взяла рукоятку и тут же отдернула руку. Металл был раскалённым до предела. Обмотав ладонь полами плаща, взялась за клинок. Сотни миниатюрных иголок пронзили руку, а затем и тело. Её откинуло в сторону, ударившись головой о ствол дерева, она потеряла сознание.
Даже после самой темной и страшной ночи всегда наступает утро. Над горизонтом поднялось холодное солнце, лучи едва пробивались сквозь туманную дымку. Выпал первый снег. Его пушистые ажурные хлопья скрывали следы ночной драмы. Природа оживала. Со стороны деревни слышались крики, блеяние скотины и заливистый лай собак.
Анна открыла глаза, от боли голова раскалывалась на части. Мышцы гудели, а изнутри, к горлу, подкатывали приступы тошноты. Она приложила руку ко лбу:
— Горит так же, как и у волка.
Нехотя перевела взгляд на тело. Сглотнув еще раз, она коснулась пальцем клинка. Холодное. Пришлось приложить немало сил, чтобы его вытащить. На оружии остались следы засохшей крови. Пока заворачивала в платок, думала: «Странно, после ночи, проведенной на земле, я ни разу не покашляла».
Напоследок Анна смахнула с лица волка снег и поправила растрепанные волосы.
— Спи с миром, — прошептала девушка, потом развязала завязки плаща и накрыла им бездыханное тело.
Направляясь в сторону деревни, она не боялась, что ее обвинят в убийстве, сюда днем-то никто не ходит, а ночью тем более. И если то, что сказал волк, правда, то теперь она хозяйка этих мест.
***
Перед зеркалом туалетного столика сидела девушка. Она неторопливо расчесывала каштановые, слегка вьющиеся, волосы, которые немного не доходили до середины спины. Карие сияющие глаза, ровный румянец и приятные округлости тела. После той судьбоносной встречи Анну было не узнать. Она не только пережила зиму, но и похорошела.
Кроме столика в ее новой богато обставленной спальне была кровать с резным изголовьем и большим балдахином, диванчик, аккуратный секретер и гардероб с новыми платьями. Ничего вычурного, старый добрый викторианский стиль, в сдержанных оттенках кофейного цвета. Платья ей пришлось купить по настойчивому указанию тетушки, которая верила в скорейшее замужество племянницы и грезила мечтами о дивных маленьких сорванцах или юных модницах. Но Анна практически не выходила из комнаты, она обычно располагалась на диване с книгой в руках или, задумчиво попивая чай, смотрела в окно. Удивительно, как только у тебя появляются деньги с ними появляются внимательные родственники и близкие друзья. Её секретер ломился от избытка непрочитанной корреспонденции.
Для всех она оставалась милой, приветливой и немного чудаковатой затворницей. Но это днем, а ночью…
В спальню вошла горничная.
— Мадемуазель Анна, вы сегодня тоже будете сидеть дома? Такой чудесный день, на деревенской площади праздник, будут заезжие циркачи! Вы пойдете? Может сменим эти мрачные тяжелые портьеры на легкие светлые? — не дожидаясь ответа на первый вопрос, она задала следующий.
— Я сегодня тоже дома останусь и эти шторы меня вполне устраивают.
— Ну как хотите, — пожала плечами женщина и удалилась.
Анна опять осталась наедине с собственными мыслями. Теперь она часто стала задумываться над словами волка: «Одиночество… и свобода». По ночам это ощущалось ещё сильнее. Она чувствовала волнение и радость, когда принюхиваясь в ночной тиши, различала мельчайшие ароматы, когда слух улавливал любой, даже самый ничтожный шорох. Тело становилось неиссякаемым источником энергии и силы. Но надо было сдерживаться и терпеть.
Анна достала запечатанный конверт и покрутила в руках, затем спрятала в полы пеньюара. Сегодня она, наконец, решилась покинуть дом и жить свободно.
***
— Что вас привело ко мне?
— Хочу написать завещание.
Нотариус удивленно вскинул брови, но профессиональная этика не позволяла ему задавать лишних вопросов.
— Каковы условия?
— Я хочу, чтобы всё моё имущество перешло тому, кто предъявит этот клинок, — она выложила на стол оружие.
— Вы уверены в таких условиях? А как же ваши родственники?
— У меня никого не осталось.
— Но вы ещё можете выйти замуж, родить детей.
— Это вряд ли, — с какой-то особенной безнадежностью в голосе отозвалась девушка.
— А если это выкрадут или обманом завладеют? — мужчина приложил свой пухлый выхоленный мизинец к оружию.
Она улыбнулась, в глазах промелькнул странный неприятный блеск. Нотариус больше не решился задавать вопросов.
— Тогда приступим. Ваше полное имя?
Анна открыла рот и замерла: она пыталась вспомнить своё имя. В памяти всплывали знакомые женские имена. Человек уже стал уступать место зверю, значит она всё правильно делает.
— Анна…Мария… Камилла… Жаме.
— Сегодня пятого апреля две тысячи девятнадцатого года, находясь в трезвом рассудке и здравой памяти…
После посещения нотариуса Анна вернулась домой. Она проходила по коридору парадной, когда её юный сосед, страдающий дцп, пытался открыть дверь. От неловкого движения ключи упали на пол, перекошенное болезнью тело не слушалось, подросток никак не мог взять ключи.
— Давай, я тебе помогу!
— Я сам…
Но Анна не стала слушать и наклонилась за ключами.
— Я давно тебя не видела, — она решила помочь дальше, в полутьме коридора Анна тыкала в замочную скважину. Конечно она могла сразу открыть, напрягая свое звериное зрение, но ей нужно было поговорить с парнем. — Где ты был?
— В центре на реабилитации, последнее время суставы стали сильно болеть.
— Прекрасно, — шепнула Анна себе под нос.
— Что?
— Прекрасно говорю, кажется я попала, сейчас открою.
Ключ провернулся, дверь открылась. Девушка по привычке сунула ключ в карман.
Юноша шагнул в квартиру, смущенно помялся в дверях:
— Можно ключ обратно.
— А где он?
Он указал согнутым пальцем на её карман.
— А, о, конечно забирай, — она быстро сунула ключ и скрылась за собственной дверью.
Он с трудом закрыл дверь. Превозмогая боль, разжал непослушные пальцы: помимо ключа на ладони лежала записка.
Этим вечером в окрестности близлежащей лесной полосы зашла фигура. Неуверенный шаг, неловкость, скованность действий. За передвижениями юноши следила пара волчьих глаз. Огромная волчица положила клинок и загребла его листвой.
