Удачливый каджит и Стеклянный воин

Дж’Ран был жив, когда лезвие выходило из его живота. Горячо и едва-едва больно – ползло змеёй, выгрызшей себе путь к бегству из склизкого мясного плена. Нарочито медленно на взгляд и в один миг наяву: Раздел Власти с неподдельным наслаждением упивался мучениями слабых. Он был жив, когда стеклянный воин, опалив его мертвенно-огненным взглядом, скрылся в алом сиянии Арены Превосходства – но сама жизнь, растворившись в тягучей сладкой крови голоса Боэтии, улыбнулась, взрезала душу коротким лезвием-вдохом и, словно коварная жена-изменница, вмиг упорхнула в чужие объятия. Умирал ли он сегодня, Дж’Ран не знал. Он попытался подняться – рану тут же зажгло, и боль вырвалась сдавленным рыком сквозь зубы, – но не смог: что-то грузное вжимало его в землю, мешая дышать. Кое-как высвободив голову, Дж’Ран открыл глаза. Над его мордой в угрожающем приветствии покачивалась выкорчеванная челюсть. От ужаса кровь стала острой, невыносимо горячей, и Дж’Ран, не в силах ей противиться, тут же вскочил на ноги, отбрасывая от себя труп. Норд. Это – один. Безуспешно пытаясь унять предательски колотящую его дрожь, Дж’Ран в брезгливом страхе переступил через тело и огляделся. Заставил себя оглядеться – тяжёлый мрачный эбонит Арены внушал одну лишь мысль: склонись. Чёрные столпы возвышались презрительно бдящими надсмотрщиками; плиты под ногами грозились превратиться в липкое голодное болото: миг – и поглотит, вберёт в себя, не пережёвывая, плоть и кровь, кость и шерсть, дабы ничтожный знал своё место. Под ногами сильнейших? Нет, ниже. У корней их мощи. Разлагаясь на страх и зависть, недостойный будет им удобрением, лёгким подножным кормом. В паре шагов от Дж’Рана плита вспучилась: чей-то неистовый магический порыв, расплавив её, разбудил вязкую чёрную зыбь, и та, жадно взбурлив, проглотила вожделенную пищу, а насытившись, застыла, в насмешку над добычей оставив на воле его искорёженные конечности. Понадеявшийся на лёгкую победу босмер отныне был навеки вмурован в эбонит. Это – два. Шаг – и живот Дж’Рана скрутило не то от напомнившей о себе боли, не то от рвотного спазма: голая лапа вступила в месиво из слизи и зеленоватой чешуи. Тела аргонианина он поблизости так и не нашёл. Это – три. Ужас медленно пожирал рассудок, заставляя идти вперёд и пристально, въедливо глядеть по сторонам, выискивая следы недавней кровавой битвы. Изношенные доспехи, сломанное оружие, копоть на плитах и колоннах; отзвуки боли в собственном теле… На груди лишённого брони бретонца кровавым пятном расцвела колотая рана. Рядом грудой металла и плоти темнело обезглавленное тело орка. Четыре и пять. Тот, кто мнил себя победителем в любом бою, никогда не услышит шагов за своим плечом. Вознося себя на вершину мимолётного триумфа, посмотри вниз; ударив в спину, обернись сам – и увидишь, как в глаза тебе с тонкой ухмылкой глядит позор. На рукояти кинжала, торчащего меж альтмерских лопаток, всё ещё были сжаты пальцы имперца. Шесть. Семь. От редгарда целыми остались только ноги – стояли в луже крови и внутренностей, закованные в тяжёлые двемерские сапоги, так, будто тело их владельца было невидимым. Восемь. Дж’Ран пригляделся. От останков редгарда тянулся долгий кровавый след. Петлял меж колоннами и уходил вперёд, к возвышавшемуся впереди надгробию врат; сквозь врата – к гарнизону и вниз, к темницам, сокрытым в переплетениях подземных катакомб… Каджит осёкся. Он не видел следа. Он не мог видеть настолько далеко, чтобы знать наверняка, куда его приведёт кроваво-гнилостная дорожка. Он не мог догадываться о вратах и о гарнизоне; не мог знать о тайных темницах Раздела Власти. Это были не его мысли. Это были не его мысли, но Дж’Ран чуял: они были правдой. Невесть откуда – неужели из-под ног? – слышались шорохи: топот десятков-сотен-тысяч когтистых лап; нетерпеливое клацанье лезвенно-острых зубов; неистовые в своей жажде хрипы истосковавшихся по пище… Дж’Ран едва удержался от вопля: лапу пронзило резкой кричащей болью. Инстинктивно дёрнув было головой – взглянуть, что его ранило, – он снова услышал шорох… нет, шипение. Словно змея, выслеживавшая добычу, наконец-то дождалась мига, когда та, наивно не подозревая об опасности, замерла на месте. Шерсть встала дыбом. «Не смотреть вниз, не смотреть вниз, не смотреть вниз…» – заклинал самого себя Дж’Ран, в глубине души понимая, что ему не сбежать и не скрыться, если того не возжелает сам Повелитель Интриги. – Пришёл в себя, Избранный? Над Разделом Власти рокотал не гром – но голос Боэтии: бархатное урчание острозубой пумы, треск дорогого меха, разрываемого силой властных и твёрдых рук, густая полузапёкшаяся кровь, что льётся из рассечённого горла, словно из золотого кубка. Дж’Ран напрягся. – В этот день твой народ правит бал, каджит. Ты, чемпион Десяти Кровей, заслужил славу и почёт в устах моих последователей; ты заслужил мою благосклонность и уважение, а значит… Молчание Боэтии длилось, казалось, вечность, и терпеть её было невыносимо больно; терпеть её было – увязать в холодной сырой трясине, безвольно и жадно протягивая руки: вернись, о Владыка Сильнейших, вернись и услышь мою клятву в вечной верности тебе! – Ты получишь свою награду. Протяни руку! Дж’Ран повиновался. Лапы жадно и крепко обхватили эфес Золотого Меча, а глаза загорелись огнями сбывшегося вожделения. – Золотой Меч твой, – он говорил будто бы на равных, будто бы стоя рядом и покровительственно улыбаясь. – Подними его, Чемпион. Воздев к алым небесам драконье лезвие, он вознесётся на вершины превосходства, и тогда… Из-под ног с пронзительным металлическим лязгом исчезла земля, на прощание укутав Дж’Рана пологом боли. Рассудок возвращался, когда он уже летел вниз; когда с каждой секундой к нему неумолимо приближались плотоядные стоны, а каждая полумысль вгоняла в спину острый кинжал осознания. Обманут. Обманут и обречён. Дж’Ран был ещё жив, когда обезумевшие голодные кланфиры, раздувая от наслаждения чешуйчатые капюшоны, сдирали с него шкуру. Катакомбы темниц полнились истошными воплями, воздух Раздела Власти содрогался от презрительного смеха Боэтии, а кровавые небеса проливались на эбонит Арены алыми столбами пламени. Девять. Где-то в Нирне, в горах Валус, на огненно-золотом лезвии меча отражался взгляд стеклянного воина. Данмера. Чемпиона.