Братцы

У эксперта Зинаиды Кибрит выходной, долгожданный, заслуженный, выстраданный. И поэтому она с утра суетится на кухне. Конечно, Тамара Георгиевна следит за состоянием сына неусыпно и неотлучно, и более других убеждена, что усиленное питание поможет ему встать на ноги быстрее, но всё же. Зина знает, что Шурик будет сегодня шутить, балагурить, рассказывать, как вся женская половина медперсонала умирает от любви к нему и так далее, и тому подобнее, и без конца. Но ещё Шурик будет действительно рад, что они с Пашей пришли его проведать. Зина кляла себя, что ничего, совсем ничего не сделала, когда должна была. Знаменский весь вечер тогда провёл на нервах, в какой-то момент совсем уж невежливо перестал обращать внимание на гостей. Ей бы как-то понять, почувствовать самой, это же Шурик! Но так хотелось хоть один вечер не думать о работе, а главное — не бояться ни за кого. К Шурику их сразу не пустили — операция только-только закончилась, прогнозы были совсем нехорошие. Зина честно держала лицо, Зина честно держала Пашу, которого самого можно было отправлять в реанимацию. И это было очень страшно. Стальной, нерушимый Знаменский, с пустыми глазами и белым лицом, в безнадёге привалившийся к больничной кафельной стене. Зина очень хотела сесть у его ног и, уткнувшись в колени, поплакать. Поплакать, и чтобы потом обязательно всё стало хорошо, чтобы потом вышел врач и сказал, что Шурик будет жить, с ним всё в порядке, ну что вы тут устроили, сотрудники милиции ещё называются! Но Зина не позволила себе такой слабости, Зина могла только держаться сама и держать других. Потом, отдельно, она поговорила с врачом, чтобы стало ещё страшнее. Плакать в подушку за закрытыми дверями Зине не привыкать. Черносмородиновый компот Шурик любит очень, приготовленный Зиной — считает даром небес. Слаще — только поцелуи от Зины в щёку при встрече. И Зина с утра варит черносмородиновый компот, через час приедет Паша, они отправятся в больницу. Братцы засядут в больничной палате, чтобы уж точно никаких процедур и других посетителей, чтобы наговорится всласть до следующего раза, чтобы всё снова было, как и должно быть.