Однажды.

      Мороз жжется, кусает колени и локти, не прикрытые имперской броней. Четыре месяца отстучали солдатские сапоги по заиндевевшей земле, четыре месяца отгудели трубы в плотный туманный воздух – а он все никак не привыкнет к северу и его угрюмому холоду, тому, что сидит на крышах нордских хижин седым-преседым длиннобородым стариком и глядит волком на всех, исподлобья, и тому, что безжалостно убьет, если позволишь себе заснуть, не разводя костра.       Четыре месяца для него, альтмера, даже не срок, так, плевок по сравнению со столетиями жизни, а у них в гарнизоне шестнадцати человек уже не досчитать, пятнадцать – погибших, один – дезертир, сидит напротив него, связанный побитый доходяга-полуэльф, плачет, только тихо, чтобы никто не заметил. Рыжие детские кудряшки забавно торчат из головы в разные стороны - совсем ребенок. Он домой хотел, далеко-далеко от этой каши из грязи, кишок и крови, припорошенной белоснежным снегом. Да, снегу все равно, куда он ляжет. Снег не гордый. Снег молчит в ответ на стоны умирающих. И через час то, что было страшно и, возможно, важно – уже просто белый пригорок.       Легату Фейсендилу легко приговаривать на повешенье дезертира. У него не было никогда дома при родителях-то торговцах. Для него нет на свете хороших мест, есть только меньшее и большее зло, и Доминион – второе, а Империя - первое. Наверное, альтмер, борющийся с Талмором, в глазах многих подозрительно и странно, как босмер-дровосек, но многие меряют мир стереотипами, пьют водку и сгоняют данмеров в Серый квартал. Многие не видели пожаров и не слышали криков Сентинеля сто пятьдесят лет назад.       Подумать только, уже сто пятьдесят лет! Сколько гарнизонов он сменил за это время? Сколько дезертиров-детей приговорил к повешенью? Сколько бойцов потерял? Начнешь считать – утонешь в воспоминаниях, это все равно что драить канализацию – неблагодарное дело и бессмысленное.       Дезертиру от силы двадцать, но, скорее всего, меньше, просто война быстро старит и сапоги, и людей. Он не прожил даже четверти того, что прожил Фейсендил, но умрет раньше него, умрет сегодня. Сейчас легат допишет рапорт, поставит печать, и поведут полуэльфа к шибенице. Больше у Фейсендила нет времени на приговоренного – у него наступление на Рифт на носу, у него планы осады Рифтена, и новые донесения разведчиков прямиком из Талморского посольства. Они в армии, тут по-другому нельзя, дисциплина – залог победы. Таков закон: убежал, но пойман – повесят. Иначе никак, иначе не выйдет из армии слаженного организма, если каждая клетка решит, что можно своевольничать. Иначе Доминион победит, и вместо одного дезертира – сгорит миллион.       Однажды война кончится, однажды люди перестанут убивать друг друга, и тогда перед глазами Фейсендила предстанут все, кого он приговорил к казни, и каждому в уме Фейсендил станет отцом или братом, и каждого окропит сожалением и кровью из сердца. Однажды победит искренность, а не интрига. Однажды мир поглотит любовь, а не ненависть. Очень хочется верить в это «однажды», луч сквозь густой туман Рифта, схватится за него и лезть по нему вверх, к небу. Наверное, там-то и находится дом Фейсендила. Наверное, там-то он наконец обретет покой и кружку эля.